Аркадий Карасик - Последняя версия Страница 7

И я принялся подробно перечислять посетителей верхних этажей. Бизнесмен Богомол, двое работяг, мастер отдела технического контроля, мастер ночной смены... Славка фиксировал показания свидетеля в своем блокноте. Не торопил меня и не выуживал комментариев. Понимал - имеет дело не с рядовым свидетелем, которого нужно направлять наводящими вопросами, поощрять доброжелательными улыбочками.

- Что ещё можешь добавить?

Много, очень много, дружище, но нет особого желания. Застряла в горле обида, не дает рассказать о перчатках Листика, о ноже-тесаке, которым резал сало Тимофеич, о невесть где пропадавшей Светлане. Обида не на Ромина - на свою нескладную судьбину, превратившую сотрудника уголовки в затрапезного сторожа Росбетона.

- Понятно, не хочешь, - разочарованно прокомментировал мое упорное молчание сыщик. - А зря. Здорово помог бы следствию... Хотя бы подскажи возможные версии убийства... Не упрямься, Костя, не мсти за прошлое. В твоих несчастьях повинен не уголовный розыск и не его сотрудники, а бандиты, которых ты невольно выгораживаешь...

- Не тереби за нервы, Славка - все я понимаю. Подумать нужно. Сам знаешь, в нашем деле не след торопиться не только с выводами, но и с версиями... Завтра позвоню - встретимся...

Ромин согласился, мне почудилось - с радостью и надеждой. Знал, я на ветер слов не бросаю, если пообещал подумать, значит, имею определенные подозрения, которые выложу только тогда, когда буду в них абсолютно уверен. И не раньше.

Милиция покинула здание около двух часов ночи. Уехала, прихватив с собой труп Вартаньяна, бумаги с его стола и из открытого сейфа, мои свидетельские показания. А я засел в своей конторке, положив на стол чистый лист бумаги. Будто возвратился на службу в угрозыск и начал анализировать известные мне факты.

Итак, что произошло между шестью и десятью часами вечера?

Вартаньян приказал никого к нему не пускать, но после краткой телефонной беседы с Листиком - разрешил. Аптечный бизнесмен провел в кабинете главного экономиста два с половиной часа. Вышел из лифта в перчатках, в вестибюле перед тем, как покинуть помещение, снял их и бережно положил в карман плаща.

Завтра же нужно попросить у Тимофеича его нож-тесак. Скажем, порезать хлеб и колбасу. Если его не окажется - потерял, мол, сам переживаю, а вот где - не могу сказать - фигура бетонщика-арматурщика выйдет на первый план. Слишком уж легко работяги согласились подняться на начальственный этаж.

Даму в прозрачной косынке, наброшенной на причудливую прическу, я сразу же вычеркнул из списка подозреваемых - даже самая физически сильная женщина не может загнать тесак по рукоятку, силенок не хватит.

Мастер вечерней смены? Как подсобная версия, пригодится, но на убийцу он не тянет. Слабый, щуплый и до предела наивный. Такие верят сказочкам о том, что детей находят в капусте, а Боженька укоризненно качает головой, сидя верхом на облаке.

Подозреваемые все. Если не считать, конечно, крепко спящую Светлану, которую даже настойчивые телефонные гудки, якобы, не разбудили, а вот повторный, короткий в десять вечера, буквально выдернул из крепкого сна.

Я, конечно, не собираюсь говорить Ромину о подозрениях в отношении Светки, противно это и недостойно настоящего мужика. К тому же, как и у мастера ОТК, сил у подружки кот наплакал. Оставлю непонятное её поведение, как говорится, для внутреннего пользования...

Промаявшись до шести утра, я встретил дневного сторожа далеко не доброжелательным урчанием голодного зверя. Не терпелось поглядеть в невинные глазки бесценной моей подружки, послушать такой же невинный лепет, сопоставить одно с другим и решить: врет или говорит чистейшую правду.

Домой летел птицей, соскучившейся по родному гнезду. С небольшой поправкой - "гнездо" не мое, принадлежит Светлане, оставленную мне родителями комнату в коммуналке сдаю каким-то торгашам, приехавшим с Кавказа.

Кимовск - небольшой городок, разрубленный на две части речкой, летом напоминающей ручей, в половодье - могучий поток. Одна его часть, та, которая побольше, сохранила патриархальные черты далекого прошлого: приземистые, вросшие в землю, домишки, кривые улочки, заросшие бурьяном пустыри. Вторая - многоэтажные дома, асфальт, скверы и парки, Дом культуры, кинотеатр.

Росбетон располагается на окраине одноэтажного Кимовска, Светлана занимает двухкомнатную квартиру на пятом этаже девятиэтажной башни в цивилизованной половине города. Моя комнатенка - в доме барачного типа в старой части, именуемой "заречной".

Без десяти семь я уже маялся возле закрытых дверей лифта. Вызов упорно не срабатывал - то ли неисправен, то ли на верхнем этаже пацаны в виде развлечения подсунули деревяшку. Пришлось плюнуть и использовать более надежный способ передвижения - пешком по лестнице. Вернее - бегом, ибо меня подгоняло нетерпеливое чувство исследователя, запланировавшего многообещающий эксперимент.

Многократные звонки оказались безрезультатными - не разбудили подружку. Пришлось воспользоваться ключами. Когда я, наконец, вошел в кваритру - сразу понял причину молчания: Светлана уже ушла...

Очередная странность! Обычно главный технолог покидает теплую постель никак не раньше половины восьмого. Покидает - не то слово: выпрыгивает, зябко поеживаясь, с недоумением поглядывая на уже отзвонивший будильник, наспех глотает горячий чай и бежит к лифту. Марафет, как правило, наводит в своем кабинете.

А сегодня умчалась раньше семи.

Никуда тебе от меня не укрыться, подумал я, расстилая постель, даже лучше, что задуманный "допрос" не состоялся - отдохну, как следует высплюсь - вечером достану Светке до самых потаенных уголков сознания.

Выспаться не пришлось. Не успел забраться под теплое одеяло заработал телефон, самое мерзкое из всех изобретений человечества. Хрипел, взвизгивал минут пять, словно твердил: бери трубку, идиот, все равно не отстану.

Пришлось подчиниться.

- Константин Сергеевич, вас беспокоят из Росбетона...

Девушка могла бы не представляться - с первых слов узнал кокетливую, как все секретарши, охранительницу служебного покоя генерального директора. Злые языки утверждают: не только служебного, но и личного. Делит, якобы, несекретарские свои услуги между генеральным директором и его заместителем по экономике и реализации.

- Слушаю, Катенька.

- Смотри-ка, сразу узнали, - удивилась секретарша. - Шеф срочно вызывает...

- Но я только-что сменился с дежурства, всю ночь пришлось не спать...

- Знаю, Константин Сергеевич, все знаю... Какой ужас! Бедный Сурен Иванович. Не представляю, как переживет трагедию Ниночка...

- Какая Ниночка? - не понял я. - Любовница, что ли? Какая по счету?

Ехидство у человека стоит на втором месте после подлости. Знаю же, отлично знаю жену покойного, не раз она навещала мужа, когда тот задерживался в своем кабинете. И не потому, что так уж беспокоилась о состоянии его здоровья - гнала женщину ревность к многочисленным и, как правило, удачливым любовным похождениям супруга.

- Как вам не стыдно, Константин Сергеевич, - потревоженной медведицей гневно заворчала Катенька. - Разве можно так говорить о покойном - грех это незамолимый...

Удивительно, все вокруг стали такими богобоязненными, что диву даешься. Прежде чем воткнуть нож в спину другому, набожно перекрестятся, нажимая кнопку радиовзрывного устройства, сотворят молитву, посылая пули в грудь и в голову заказной жертве вспомнят цитату из Библии или из Корана. Нисколько не удивлюсь, узнав, что киллеры просят у священников отпущение грехов, получив же его, снова отправляются на "дело".

Фальшь, когда-то осужденная, загнанная в подполье, выползла на свет Божий, распустила во все стороны ядовитые корешки и ветви. Забралась в редакции газет и на телевидение, опутала депутатов парламента и министров правительства, дошагала до самого Президента. Что же говорить о простых людях, доотказа пропитанных лжеинформацией и лжеобещаниями...

Та же Катенька, для любовных забав с которой Вартаньян снял неподалеку от Росбетона однокомнатную "берложку" в старом, рубленном доме, обвиняет меня в "незамолимом грехе". Не исключено, что этой же квартирой в тех же целях пользуется и Пантелеймонов.

- Ладно, минут через сорок буду, - невежливо прервал я сердитые воспитательные фразы девушки. - Передай генеральному. Вот только посижу в туалете и - бегом.

Упоминание туалета вызвало новый взрыв эмоций, мне показалось, что даже трубка завибрировала под наэлектризованными волнами, исходящими изо рта потрясенной моей наглостью Катеньки. Подумать только, говорить девушке о туалете - мерзость какая!

Когда ровно через сорок минут я вошел в приемную генерального директора Росбетона, секретарша сидела, максимально выпрямившись, выпятив и без того немалую грудь, и смотрела в окно, будто ожидала известия от неземной цивилизации. На меня - ни малейшего внимания.