Людмила Бержанская - Помоги мне тебя оправдать Страница 7

Мы вспоминали о своих мечтах, которые, обязательно, сопровождают юность. О том, что не знает молодость простую истину: что достигнутая мечта, оказывается развенчанным мифом. Вспоминали всех, с кем связана общая молодость. И, конечно же, Аллу. Ее решение пойти в милицию удивило тогда. Она была довольно мягкой девушкой в общении. Все посчитали, что ей пообещали квартиру. Отдельно от родителей. Об этом мечтал каждый из нас. Где-то, в глубине души, многие считали ее шаг большой уступкой в жизни. Но то, что мне рассказала Инка через столько лет, через жизнь, меня поразило. Чего греха таить, 30 лет — это жизнь. Оказывается, Алла была изнасилована. И это стало главной причиной ее жизненного решения. Скорее всего, Инка хорошо знала эту историю. Но к чему мне подробности, да и через столько лет.

Я не поняла, было ли физическое изнасилование или отвратительная попытка, но случившееся, видимо, потрясло ее. Наверно, историю ее знали немногие, поэтому и удивлялись. Страшная вещь — насилие. Ни тело, ни душа не переносит этого.

Где-то в полночь, я вспомнила о цели нашей встречи. Оказывается, в день убийства, Митин часть денег снял с расчетного счета, а валютный счет перевел в другой банк. В общем, «Хозарсифь» с тех пор еле-еле сводит концы с концами. Но и это не все. Право первой подписи банковских документов было передано заместителю. Все, чин по чину. Через нотариуса.

Как сказала Инна: «Утек».

Значит, все считают, что смылся.

Как же Живой так подгадал? А может, ни один месяц наблюдал за ним? Митин, наверно, почувствовал эту слежку и решил испариться. Мне кажется, что тот вечер они провели вместе, а позже Живой его просто не отпустил. Господи, чего я только себе придумала. Тут все проще простого — деньги.

Зачем Живому 200 у.е., когда большие деньги оказались у него на счету и в кармане. А я себе придумала.

XIV

Последнее время мне на душу улеглось успокоение. Все, хватит дурью маяться. Два мужика устроили междусобойчик, а я, великий Коломбо, решаю криминальные задачи. Делать мне больше нечего.

Где-то, через месяц, позвонила Инесса, спросила о знакомых, которым нужен был «Хозарсифь», и, между прочим, попросила никогда не вспоминать ее откровениях в отношении Аллы. Я даже обиделась. Она ведь меня знала. Наверно, на всякий случай. А потом спросила, помню ли я Диму Митина. С голосом, полным искреннего удивления, я поинтересовалась: а кто это?

— Директор этой чудной фирмы.

— Это тот, который удрал?

— Да.

— А зачем ты спросила меня о нем?

— Ты его разве не помнишь?

— Нет.

— Он учился в 10а.

— Не помню.

— Его называли Митя Митин.

— Забыла, не помню. Ин, я уже не раз ловила себя на том, что почти ничего не помню о детстве. Только отдельные всплески, ничем между собой не связанные. Может, память специально ограждает стареющий мозг от лишней информации?

— Он чем-то выделялся?

— Выделялся, выделялся, нехороший был мальчик, скользкий юноша.

— Вообще, скользкие люди страдают большими комплексами.

— Страдал, парень, страдал.

— Инка, перестань говорить загадками.

— Знаешь, он был такой сладко неприятный. Я о нем забыла. Вот только, когда просмотрела документы его фирмы, вспомнила. В жизни и так немного добра и порядочности, а, если нести еще и давние воспоминания, совсем согнется душа.

— Ин, не прими за любопытство. Алку кто-то из наших знакомых обидел?

— Нет. И давай больше никогда не говорить об этом.

— Инночка, не серчай, прошу.

Я постаралась перевести тему на другую: и вернуться к Мите Митину. Но, кроме того, что мальчишки его не любили, а девочки не замечали, я узнала еще о том, что парень-то был нашим комсомольским вожаком. И говорят, что после школы тоже продолжал служить в этой непонятной молодежной организации. Аж, до перестройки. Неужели, говоря о маминых любимцах, Вера Федоровна имела в виду его маму и его воспитание?

Значит, все-таки поняла цель моего визита. Конечно, поняла.

Место, где нашли труп Митина, я думаю, по местному телевидению повторяли сотню раз. Не могу вспомнить, рассказывала ли я Вере Федоровне о моем доме. По-моему, она знает, где он находится. Поэтому, скорее всего, так долго мне разъясняла о разновидностях матерей.

Почему-то, Митин и Алла у меня в голове соединились воедино. Я ведь даже не знаю, в какой школе она училась. Но мы живем в одном городе и вероятность общих знакомых достаточно велика. Интересно, а Алла знает Митина? Но молчит. Как узнать? Наши воспоминания начинаются только с института. На какой козе подъехать? В институтские годы я продолжала дружить и с Инной, и с Мариной, хотя школа уже закончилась. А может, поговорить с Мариной еще раз? О чем?

ХV

Встреча с Юрой Ковалевым была так неожиданна. Вот так, просто на улице. Он очень обрадовался, увидев меня. Я, вообще, заметила, что встреча с молодостью приятна. То ли ощущение далекой искренности, то ли отголосок тех лет, когда вся жизнь еще впереди. Но приятно. Не раз проверено — приятно.

Мы стояли на тротуаре часа два и болтали без остановки. Скорее, болтал он, а я задавала вопросы. Какая у меня появилась, последние полгода, отвратительная привычка, задавать целенаправленные вопросы. Ну, Коломбо, ну, Мэгре. А вдруг, вообще, войдет в привычку? Но когда-то же эта история прояснится. А если остановится на какой-то точке? Что ж, остановится, так остановится. Но пока азарт.

За два часа стояния на улице, даже в состоянии жарких воспоминаний, мы подзамерзли и перешли в кафе.

Удивительно, он не был мне очень близким другом, но и в школе, и в институте мы бывали на общих гулянках. Так что, знакомых, о которых можно было поговорить, полным полно.

Воспоминания из него лились рекой. Общие поездки, общие планы. А театр! Наш школьный театр. Редкий случай, когда организаторами были ученики. Вера Федоровна помогала нам тем, что закрывала грудью, не давала вмешиваться в идеи, в их осуществление. В общем-то, даже не подсказывала, что лучше, а что хуже. Весь реквизит тащили из родительских домов. Юрка был среди зачинщиков и главный комедийный актер. Мама ему не отказывала. По-моему, он перенес в школу половину мебели. Вообще, Ковалев — это олицетворение добра, оптимизма и главного организатора веселья.

Я смотрела на него, слушала и, несмотря на неунывающую энергию, видела что-то другое: то ли усталость, то ли грусть. Казалось, что сейчас оптимизм не изнутри, а большими усилиями воли.

Рассказ о своей жизни на Севере был, до утомительности, подробным. О том, что вернулся назад из-за квартиры. Родителей уже не было. Да, я их и не знала. О том, что завел неплохое дело. Думаю, что неплохое, ведь он закончил юридический. Наверно, нотариальную контору открыл.

И вдруг возникает знакомое название «Хозарсифь». Мне кажется, что я изменилась в лице.

Юрка остановил свой словесный поток и спросил в лоб: «Ты что знаешь эту фирму?»

— Фактически нет.

— Слышала?

— Да.

И мне пришлось второй раз пересказать историю, придуманную для Инны.

— Так ты знаешь, что он смылся?

— Кто он?

— Хозяин этой фирмы?

— Да, Инна говорила.

— А, она говорила, что это чудный Митин?

— Она сказала не чудный, а Митя Митин. Но я его совершенно не помню.

— Ты меня удивляешь.

— Почему?

— Такая личность помнится долго.

— Во-первых, чем «такая»? А, во-вторых, сколько это долго?

— Лен, ты, в самом деле, его не помнишь? Или не хочешь вспоминать?

— Юра, шутки шутками, а что он сделал для меня такого, о чем я должна помнить всю жизнь?

— Нет, для тебя лично ничего.

— Говори более толково, хватит загадок.

Мы проговорили часа четыре. Даже устали. Юра приглашал домой. Мы обменялись телефонами. Но слишком настаивать на разговоре о Митине, я побоялась.

XVI

Какая ранняя весна в этом году. Наш теплый, единственный, женский праздник мы встретили без остатков снега на земле и ярким солнцем. Еще ничего не возрождалось, не набухали почки, но воздух был полон тепла.

В такие дни на душе хорошо. Иду на автобус мимо отстроенной церкви. Она вся сияет на солнце. Колокола блестят, а церковь сияет. И где только, в те безденежные годы, нашли столько средств на реставрацию? Все-таки, откуда такие капиталы у священнослужителей? Прихожане у нас в поселке пожилые люди. Небедные, но и не настолько обеспеченные, чтобы их приношения были существенны. Наверно, тот, кто дает на строительство, оговаривает целенаправленность этих средств. Потому, что уж никак не видна помощь бедным, кроме успокоительных речей.

Интересно, а какую помощь хотели бы иметь прихожане от церкви? Убедительного объяснения правильности существующего порядка вещей? А может быть, просто вещей: одежды, домашней утвари? Или продуктов питания? Как? В виде бесплатных обедов или бесплатных продуктов? Как часто? В каком количестве? Если задать такие вопросы бедному верующему человеку, он, скорее всего, растеряется и не сможет обозначить границы. А может, денежные подношения? Но это, пожалуй, очень рискованное дело. В первый раз обрадуются, во второй — скажут, что мало, а в третий — обидятся.