Инна Тронина - Мёртвая вода Страница 7

И он первым направился к люку, чтобы спуститься на лестницу.

Дебора Самсоновна чутко прислушивалась к тишине и ждала сына. Сжав руки под грудью и глядя в потолок, она шёпотом молилась за Бориса. За окном, как и многие годы до этого, падали ржавые и жёлтые листья. Разноцветные кроны деревьев сделали Пресню пёстрой, праздничной. И синело над всей этой красотой необъятное небо, пахло сухой землёй.

Прижавшись к бабушке, притихла неугомонная Юлька. А Дебора видела в своей внучке себя школьницей, вот такой же московской осенью, когда вместе с соседями лазила дежурить на крышу и мечтала потушить зажигалку. Дору Лейферман тогда все звали пчёлкой[9] – такая она была энергичная и хлопотливая.

А потом кончилась война, и через некоторое время Дебора стала Добиной. Она не любила размениваться на пустяки. Всё у неё было в единственном числе – муж, сын, внучка. Она даже не подумала о том, чтобы привести Боре отчима, родить ещё одного ребёнка. Не требовала она с сына новых внуков – вполне хватало одной, любимой Юленьки…

И именно из-за этой звенящей тишины, оба выстрела с их чердака прозвучали чётко, страшно. Тотчас же на улице закричали, что убили человека. Изабелла бросилась к двери на балкон, потому вход в другую комнату загородили вешалкой. Испугавшись за невестку, Дебора поспешила следом. Надо было непременно увести Беллу с балкона, чтобы не случилось никакой беды. Домашние туфли скользили по паркету, и ноги слабели от страха. Юлька, приоткрыв рот, вопросительно смотрела на бабушку.

– Мама, туда же нельзя! – крикнула она немного погодя.

– Белла, что случилось? Что ты там делаешь? – Дебора выглянула из-за балконных дверей. – Я слышу, что опять стреляют!

– Убили! Убили! – повторяла обезумевшая Изабелла, перегибаясь через ограду балкона. – Боречку убили…

Она понятия не имела, что конкретно произошло на улице, и кто попал под пулю. Но, раз муж до сих пор не возвращался, значит, это могло случиться и с ним. Услышав этот возглас, Дебора тоже шагнула на балкон, и солнце сверкнуло в толстых, цилиндровых линзах очков. Юлька не пожелала оставаться одна в комнате, и тоже выбежала из стеклянных дверей. С балкона они не видели ни убитого, ни зевак, но всё равно кричали и плакали. Две женщины, пожилая и молодая, и восьмилетняя девочка смотрели вниз. Перед ними трепетали от суховея невероятно красивые кусты – с лимонного цвета листьями и белыми ягодами.

На крышах окрестных домов сидело много людей, в основном мальчишек и студентов. Многие из них были с разнообразными биноклями и даже с подзорными трубами. Захваченные великолепным действом, они вели себя, как в театре. Антенны, фонари, провода, трубы Пресни – всё разом мелькнуло перед глазами родных Бориса и разом пропало в раскалённом смерче взрыва. Следующий залп «Шилок» пришёлся по чердаку. Кроме того, по снайперской точке выстрелили ещё и из гранатомёта. Тот солдатик всё-таки скончался, и теперь боевые товарищи мстили за него убийцам…

Дом содрогнулся так, что люди в подъезде упали – кто на колени, кто ничком. Борис как раз открывал свою дверь, и тут его швырнуло обратно. Вылетев на лестничную площадку, Добин ударился затылком о перила. Он грохнулся навзничь, не понимая, что же произошло. Сидящие полу «афганцы» инстинктивно пригнулись, а потом долго не могли различить друг друга в густом облаке пыли, штукатурки и кирпичной крошки.

В возобновившейся бешеной стрельбе уже не было слышно ни плача и стонов раненых, ни криков уцелевших. Аркадий и Изяслав – оглушённые, контуженные – буквально выпали из чердачного люка и повисли, зацепившись ногами за перекладины лестницы. Из приоткрытой двери Добина повалил дым.

– Похоже, действительно на «красных» подумали, – пробормотал Аркадий, постепенно приходя в себя. – Жаль только, что стрелять они не умеют, как следует…

Остальные «афганцы», прочищая пальцами оглохшие уши, молчали. Борис так и лежал без сознания, ни на что не реагируя. А дом буквально разрывался от воплей. Кое-где вылетели до сих пор уцелевшие стёкла, кого-то ударило по спине куском штукатурки, кто-то просто потерял голову от ужаса. Хлопали двери, гудели лестничные пролёты, то тут, то там вспыхивали скандалы.

А сухой ветер весело трепал остатки сгоревших гардин на балконе Добиных, клочья шёлковых штор шоколадного цвета. Он раздувал пламя, почти не видное при ярком свете дня, которое уже охватило комнату и вырвалось в прихожую…

– В дом Боба попали! Ничего себе… – определил Олег Величко.

Он прижался лицом к заросшей травой крышке люка и к ней же пригнул голову Франсуазы. Над ними, не умолкая, уже несколько минут строчил башенный пулемёт с БТРа. Волосы молодой брюнетки были мягкими. Олег, прикоснувшись к ним, почувствовал тепло и сладкое томление в сердце. Франсуаза дала ему, мужику, фору. Пока добирались до стадиона «Красная Пресня», Олег сам себя чувствовал обузой.

А ведь он всегда дружил со спортом – играл в теннис, ходил на лыжах, занимался греблей и плаванием. Покойный отец считал говорил, что мужчина не должен отлёживать бока на диване. Но Франсуаза вела себя так, словно полжизни провела в уличных боях. Величко решил, что во Франции, должно быть, такую подготовку имеют все военные журналисты, и потому не стал особенно восторгаться.

– Вы ползаете, как змея, – только и сказал он.

– Я родилась в год Змеи, – с милой улыбкой ответила Франсуаза.

– А я – в год Собаки, – признался Олег. – Значит, должен уметь проползать под забором…

Сейчас они оба прислушивались, распластавшись на траве. Молодая женщина попробовала успокоить своего спутника.

– Может быть, не туда попали. Трудно сказать. А вдруг просто рядом?

– Даже если рядом! – Олег буквально не находил себе места. – Зачем по жилым домам стрелять? Совсем без чердака остались? Вы же видели, что в этом доме совершенно мирные люди.

– Понимаете, на чердаках есть снайперы, – невозмутимо пояснила Франсуаза. – Я читала, что ещё во время Первой русской революции здесь, на Пресне, была такая же история. Боевики вели огонь с чердаков, а по ним стреляли из пушек…

Величко, кроме всего прочего, страдал и по другой причине. Он безнадёжно испортил костюм, плащ, рубашку. Всё было в земле, в масле, даже, в чьей-то крови. Впрочем, это могла быть и ржавчина. Франсуаза, конечно, оделась сообразно обстоятельствам, но её персиковое личико уже не блистало чистотой.

– Самое главное, что теперь туда и не вернёшься, – посетовал Олег.

– И не надо. Чем мы поможем? – резонно заметила Франсуаза. – Один момент подождите…

– Что там ещё? – Величко приподнял голову.

Знал бы, что придётся вытирать брюхом Рочдельскую и Дружинниковскую улицы, надел бы старый спортивный костюм и кроссовки. А он ведь собирался днём, уже от матери, ехать на Зацепу – в свою Академию. И нарядился соответственно – как обязывало положение.

За стеной стадиона, перекатывая голову по куче опавшей листвы и мусора, лежал мужчина средних лет. Он был ранен в ногу, и потому то стонал, то хрипел. Похоже, ему попало ещё куда-то – на губах пузырилась кровь. Его перевязывали сразу несколько человек. Они не столько помогали, сколько мешали друг другу. Сквозь гарь отчётливо пахнуло мясной лавкой, и Величко едва не вырвало.

– Вы не доктор, Олег? – шепнула ему на ухо Франсуаза.

– Нет, я экономист. Никаких медицинских навыков, к сожалению, не имею.

– Я могла бы помочь, но здесь очень тяжёлый случай. Похоже, это пуля со смещённым центром тяжести. Видите? Попало в ногу, а кровь идёт изо рта. – Франсуаза чуть не плакала. – Его в клинику нужно срочно. Он тут погибнет. Я бы могла…

– Я вас никуда не отпущу! – испугался Олег. – Вы что?! Его сейчас унесут за оцепление. Видите, как тут много раненых? – Он указал пальцем под кусты.

Там лежал какой-то старик-одуванчик, которого «угостили» в обе ноги и в руку. Зачем он сюда притащился, было неясно. Рядом корчился подросток, прижимая обе руки к низу живота. На его тощей шее висела иконка. Были и другие, конечно, но Олег в дыму почти их не видел.

– Давайте сами выбираться – мы ведь не мессии. Зря всё-таки в обход не пошли. Попробуем через стадион – я знаю дырку. Может быть, хоть его стенами прикроемся…

– Давайте! – сразу же согласилась Франсуаза. Она поняла, что бессильна против огня и свинца.

Своего нового знакомого, респектабельного мужчину лет тридцати пяти, грязного и усталого, но явно зажиточного, французская журналистка уже считала своим другом.

– Вот, пожалуйте в кусты. Осторожнее, как бы ни на что взрывчатое не наступить… А вот и дырка! – Величко раздвинул ветки.

На стадионе действительно было спокойнее, и Величко достал сигареты. Он предложил сначала Франсуазе, но та с извинениями отказалась.

– Да, Олег, раньше я много курила. Но, когда ждала детей, бросила. И с тех пор не втянулась…

– Ваш бы пример – да моей жене! Я уже бояться начинаю…