Донато Карризи - Потерянные девушки Рима Страница 8

Маркус обернулся к Клементе:

– А теперь какой вызов он посылает нам?

– Лара.

– Кто сказал, что она до сих пор жива?

– Других он оставлял в живых по меньшей мере месяц и только потом убивал и подбрасывал труп.

– Откуда мы знаем, что именно он похитил девушку?

– Сахар. Другие девушки тоже были напичканы наркотиком. Он похищал их одним и тем же способом: подходил посреди дня и угощал каким-нибудь напитком. В напитках почти всегда был растворен ГОМК, гамма-оксимасляная кислота, более известная как рогипнол, «таблетка изнасилования». Это наркотик с гипнотическим эффектом, подавляющий сознание и волю. Полицейская экспертиза обнаружила его следы в пластиковом стаканчике, выброшенном в том месте, где Джеремия встретил первую жертву, и потом в бутылочке, найденной во время расследования третьего похищения. Поэтому можно сказать, что это – подпись, признак особого стиля.

– «Таблетка изнасилования», – повторил Маркус. – Значит, преступление на сексуальной почве?

Клементе покачал головой:

– Никакого сексуального насилия, никакого следа истязаний. Он их связывал, держал в живых, а через месяц перерезал им горло.

– Но Лару он похитил из дома, – заключил Маркус. – Как это объяснить?

– Некоторые серийные убийцы совершенствуют модус операнди по мере того, как развертываются садистские фантазии, питающие их инстинкты. Время от времени добавляют какую-нибудь деталь, что-то, что усиливает наслаждение. С годами убийства превращаются в работу, появляется стремление делать ее лучше.

Объяснение Клементе походило на правду, но не вполне убеждало Маркуса. Он решил пока не зацикливаться на этой детали.

– Расскажи, что за вилла у Джеремии Смита.

– Полицейские еще не закончили обыск, поэтому мы пока не можем туда попасть. Но, как кажется, он не туда доставлял своих жертв. У него было другое место. Если найдем его, найдем и Лару.

– Но полиция не ищет ее.

– Возможно, в его доме они найдут какую-то связь с девушкой.

– Разве мы не должны направить их на след?

– Нет, не должны.

– Почему не должны? – Маркус не верил своим ушам.

Клементе произнес, стараясь, чтобы в голосе прозвучала решимость:

– Мы никогда не действуем так.

– Но у Лары появилось бы больше шансов на спасение.

– Полицейские могут создать тебе помехи, а у тебя должна быть полная свобода действий.

– Что это значит – свобода действий? – вскричал Маркус. – Я даже не знаю, с чего начать!

Клементе встал напротив него, глядя ему прямо в глаза:

– Знаю, ты думаешь, будто это невозможно; все кажется тебе новым. Но ты это делаешь не впервые. Ты прекрасно справлялся и снова справишься. Уверяю тебя: если кто и сможет найти девушку, так это ты. Чем раньше ты это поймешь, тем будет лучше для всех. Ибо складывается впечатление, что у Лары не слишком много времени.

Маркус поглядел через плечо Клементе: пациент, подключенный к дыхательному аппарату, близкий к последнему пределу. И наложенное на тот образ отражение его собственного лица в стекле: оптическая иллюзия. Он с отвращением отвел взгляд. Не вид монстра смущал его, он просто не выносил зеркал, все еще не узнавая себя.

– Что случится со мной, если я потерплю неудачу?

– Значит, вот в чем дело: ты переживаешь за себя.

– Я больше не знаю, кто я такой, Клементе.

– Скоро узнаешь, друг мой. – Клементе протянул ему папку с делом. – Мы в тебя верим. Но с этого момента ты работаешь один.

20:56

Третий урок: дома имеют запах. Запах принадлежит тем, кто там живет, он всегда другой, всегда уникальный. Когда жильцы съезжают, запах улетучивается. Поэтому каждый раз, входя в свою квартиру над Каналами, Сандра Вега сразу начинала принюхиваться, искать запах Давида.

Лосьон после бритья и сигариллы с анисовой отдушкой.

Сандра знала, что в какой-то день, рано или поздно, она вернется домой, втянет воздух в ноздри и не обнаружит ничего. А когда запах исчезнет, Давида больше не будет здесь. Никогда.

От одной этой мысли она впадала в отчаяние. Старалась как можно больше времени проводить вне дома, чтобы не заражать воздух своим присутствием, чтобы ее запах не вытеснил окончательно тот, другой.

По правде говоря, она сперва ненавидела уцененный лосьон для бритья, который Давид упорно покупал в супермаркете. Запах его казался Сандре резким и навязчивым. За три года совместной жизни она много раз пыталась найти замену. На день рождения, Рождество, годовщину свадьбы к основному подарку прилагался флакон с каким-то новым ароматом. Давид им пользовался неделю, потом ставил рядом с другими на полочку в ванной. И каждый раз, оправдываясь, произносил одну и ту же фразу: «Жаль, Джинджер, но это не выражает меня». И так подмигивал, что она выходила из себя.

Сандра и вообразить не могла, что через какое-то время сама купит двадцать флаконов этого лосьона, чтобы разбрызгать по всей квартире. Она накупила столько из неразумного страха: а вдруг однажды лосьон перестанут выпускать. Она приобрела также эти ужасные анисовые сигариллы. Поджигала их и раскладывала в пепельницы по всему дому. Но волшебство алхимии не достигало совершенства. Только Давид, только его присутствие в мире соединяло эти ароматы. Его кожа, дыхание, все запахи его тела – вот что делало сочетание особенным.

После долгого рабочего дня Сандра закрыла за собой дверь и постояла несколько секунд в темноте. Потом наконец запах мужа начал ее обволакивать.

Она поставила сумки в прихожей перед креслом: надо бы протереть аппаратуру, но Сандра уже привыкла откладывать дела на потом. Об этом она позаботится после ужина. Вместо этого набрала горячую ванну и лежала в воде, пока не сморщилась кожа на подушечках пальцев. Надела синюю футболку и откупорила бутылку вина. Таков был ее способ забыться. Она не могла ни заставить себя включить телевизор, ни сосредоточиться настолько, чтобы читать. Так она и проводила вечера: на диване, с бокалом негроамаро[4] в руке, взгляд блуждает, мысли разбегаются.

В свои двадцать девять лет Сандра никак не могла привыкнуть к мысли, что она вдова.

Второй урок, который усвоила Сандра Вега, заключался в том, что дома тоже умирают, как люди.

С тех пор как умер Давид, она перестала замечать его присутствие в привычных вещах. Может быть, потому, что по большей части вещи в комнатах принадлежали ей.

Ее муж был независимым фоторепортером и ездил по всему свету. До тех пор пока они не познакомились, ему и не нужен был дом, он останавливался в гостиницах или устраивался как мог. Рассказывал, что как-то в Боснии ночевал на кладбище, в склепе.

Все пожитки Давида умещались в двух больших зеленых матерчатых сумках, битком набитых. Одежда и летняя, и зимняя, поскольку он не знал, куда отправится делать репортаж. Видавший виды ноутбук, с которым он не расставался, а также всяческие приспособления, складные ножики, оснащенные разными инструментами; зарядки для сотовых телефонов, даже прибор для фильтрования мочи, на случай если он попадет в такое место, где нет питьевой воды.

Он все свел к самому необходимому. Например, никогда не имел ни единой книги. Читал запоем, но, прочитав книгу, дарил ее. Перестал это делать, лишь поселившись здесь. Сандра расчистила для него место в книжном шкафу, и ему даже понравилась мысль создать собрание книг. Он таким образом пускал корни. После похорон его друзья зашли к Сандре, и каждый принес книгу, когда-то подаренную Давидом. На страницах остались пометки; уголки, загнутые, чтобы обозначить какое-то место; небольшие подпалины или пятна машинного масла. И теперь Сандра представляла себе, как он спокойно читает Кальвино, покуривая под палящим солнцем какой-нибудь пустыни, рядом со сломанным внедорожником, в полной уверенности, что кто-то да придет на помощь.

Ты долго будешь видеть его повсюду, говорили все, трудно будет отделаться от его присутствия. Но ничего подобного она не испытывала. Ей ни разу не показалось, будто она слышит, как Давид зовет ее. Ни разу она по рассеянности не поставила на стол лишний прибор.

Но по-настоящему ей не хватало обыденности. Мелких повторяющихся моментов ничего не значащей рутины.

По воскресеньям Сандра обычно вставала позже Давида и обнаруживала его на кухне, где он приканчивал третий кофейник, шелестя газетой, в клубах пахнущего анисом дыма. Локоть на столе, сигарилла в кончиках пальцев, и пепел вот-вот упадет, настолько Давид погружен в чтение. Когда Сандра показывалась на пороге, как правило насупившись, он поднимал от стола кудрявую встрепанную голову и улыбался ей. Она старалась не обращать на него внимания, пока готовила завтрак, но Давид все смотрел и смотрел на нее со своей блаженной улыбочкой, и в конце концов Сандра уже не могла сдерживаться. Виной всему был сломанный резец, память о падении с велосипеда в семилетнем возрасте. А еще очки с диоптриями в оправе под черепаху, заклеенные скотчем: в них Давид был похож на пожилую английскую леди. А через несколько секунд он хватал ее, усаживал к себе на колени, запечатлевая на шее влажный поцелуй.