Татьяна Степанова - Яд-шоколад Страница 8

— Я хочу, чтобы вы представили… Представили себе все сами. Молодые люди знают, о чем я, девушки догадаются.

— Круто!!

— Дама мне уйти велит, ваш безжалостный приказ… Но, вовек покинув вас, не найду другую. Ваш отказ меня потряс… О-о-о-о, когда б желать как вас Даму Составную!

Мальвина Масляненко произнесла это самое «О-о-о-о!» Бертрана де Борна так протяжно и громко, что все голоса в университетской аудитории разом смолкли. Наступила тишина.

— Все, дорогие мои коллеги, лекция окончена. Попрошу вас ознакомиться с текстами на французском и записать идеи и мысли, если они у вас возникнут по ходу чтения, это всегда помогает при дальнейшем анализе. В следующий раз мы поговорим с вами о поэтах Плеяды.

— Так за что все-таки Данте поместил трубадура в ад? — спросила студентка в белой майке с логотипом Apple.

— Ах, вы считаете лекцию без этого не оконченной? Надо поставить точку? — Мальвина Масляненко улыбалась.

Она была сегодня очень довольна — и лекцией, и собой, и этой атмосферой в аудитории. Они заинтересовались всерьез, они даже не вскочили с мест, как обычно, устремляясь к выходу. Студенты сидели на местах как пришитые. Они хотели знать.

— Бертран де Борн не погиб в бою, и его не казнили, он умер, когда пришло время ему, поэту, покинуть этот мир, — сказала она. — Но другого поэта это не устроило. Поэты, они ведь такие люди… сложные по своей натуре. Этим другим был Данте Алигьери, и силой его фантазии трубадур Бертран очутился в «Божественной комедии» в аду как поджигатель военных конфликтов. В наказание он вечно обречен нести по адскому кругу свою отсеченную от тела голову. Она читает стихи, вот тут на этой гравюре… Прислушайтесь, разве вы не слышите, как эти мертвые губы все еще бормочут собственные стихи?

Чей гибок был стан, чей лик был румян,Кто бился и пел — лежит бездыхан.Увы, зло из зол! Я встал на колени…О-о-о-о! Пусть его тениПриют будет данСредь райских полян…

Глава 7

Четвертая жертва. похороны

Вернувшись от полковника Гущина к себе в кабинет Пресс-центра, Катя внимательно прочла оба документа из красной папки. Затем она включила ноутбук и поставила диск.

Видеосъемка…

Дзержинский УВД — двери его распахнуты настежь. Во дворе, обычно забитом патрульными и оперативными машинами, столько людей — не протолкнуться.

Люди в полицейской форме, люди в гражданском и цветы, цветы, цветы — море цветов.

Камера снимает улицу перед УВД — она вся тоже запружена народом. Люди стоят на тротуарах, на проезжей части, люди скорбно застыли у машин с полицейскими мигалками — океан людей, словно весь город собрался здесь… И Москва приехала, и из областного Главка приехал народ, и с Петровки, 38, и из министерства, и с окрестных улиц и дворов, из близких мест, из дальних — отовсюду.

Похороны…

Сотрудника полиции хоронят сегодня в городе…

Сотрудницу…

Лейтенант… не он, а она…

Молодая?

Очень молодая…

Красивая была?

О, да…

Посмотрите на фото…

Катя, глядя на экран, видела, слышала негромкие разговоры в толпе, уловленные камерой и микрофоном.

Похороны лейтенанта полиции Марины Терентьевой.

Вот она какая была…

В толпе перед УВД девушки в полицейской форме держат большую фотографию. Девушки в полицейской форме плачут, ни от кого не скрывают своих слез.

В толпе люди тоже плачут. Женщины — в форме и в штатском.

Мужчины… мужики не плачут, но по их лицам… По их лицам, которые сейчас показывает видеокамера…

Море цветов — алых и белых роз, лилий, хризантем, орхидей…

Море цветов… море колышется раз… море колышется два…

Все новые и новые фотографии плывут в поднятых руках над толпой — чтобы все видели, какая она была…

Чтобы все запомнили лейтенанта Марину Терентьеву — такой.

Лейтенант полиции с фотографии улыбается, она думает о чем-то хорошем — такая у нее там, на фото, улыбка.

Катя смотрит на мертвого лейтенанта Марину Терентьеву.

В распахнутых дверях УВД появляется гроб. Закрытый, черный, с полированной крышкой.

Его несут сотрудники в парадной форме.

Оркестр МВД начинает играть похоронный марш.

Почетный караул — винтовки, белые перчатки, фуражки.

Гроб плывет над толпой среди цветов… Вот его уже почти не различить — потому что розы, лилии, хризантемы, орхидеи, тюльпаны покрывают его точно пестрым траурным ковром.

— Каждый представляет себе смысл жизни… Путь, который ему подходит. Но некоторые выбирают очень трудный путь и проходят его до конца…

— Когда так мало лет… несправедливо, что надо умирать…

— Она такая прекрасная на фотографии…

— Если все время следовать путем, что ты выбрал, никуда не сворачивая, презревая опасность и страх…

— Она всегда хотела быть только полицейским, она избрала для себя эту профессию…

Траурная процессия начинает свой последний марш по тихому городу. Сотрудники полиции, горожане, народ, граждане…

Никакого официоза, никаких помпезных речей…

Они все говорят в толпе то, что на сердце, и Катя их слышит.

— Она в одиночку кинулась его задерживать… ну того, вы знаете, о ком я… А он ее убил… Бешеный волк…

— Она… Марина всегда была храброй…

— Да, очень храброй, если бы не она… Его взяли наконец-то, и это ее заслуга…

Оркестр…

Похоронный марш…

Цветы как саван…

Саван из лепестков…

— Трудно умирать молодым…

— Страшно умирать вообще…

Катя просмотрела всю запись до самого конца. И кладбище. И поминки в городском ресторане.

Слезы…

Залп почетного караула…

Глухие рыдания…

Новый залп — последний салют.

И стая птиц — вспугнутая выстрелами, взметнувшаяся в майское небо с кладбищенских лип.

Это было в подмосковном городе два года назад.

Теперь это уже — почти легенда.

И сама Марина Терентьева — почти легенда там… городской мрачный миф о красавице, которая билась с чудовищем насмерть. И не спаслась.

Катя выключила ноутбук. Долго сидела, не шевелясь, точно силы, прежняя решимость, любопытство, рабочий азарт криминального репортера внезапно покинули ее, улетучились как дым.

А может, полковник Гущин прав? Надо ли ворошить всю эту историю, если окончание ее — вот такое — почти что новая городская легенда о герое полицейском, погибшем при исполнении служебного долга?

Так все было или не так, но миф уже есть, он существует в умах горожан и… там ведь все кончено в этом деле. Маньяк пойман и сидит в психиатрической клинике. Его упрятали туда навсегда.

А что там думали и знали его родные, его семья — так ли уж это и важно?

Если тебе так уж невтерпеж дома в тоске и печали, во всех этих своих воспоминаниях о прошлом, угрызениях совести, гордыне и одиночестве… может, не стоит принимать вот этолекарство… вот это горчайшее смертельное лекарство от собственной скуки? Чужое горе, чужая боль… Это не допинг от одиночества. Если уж этовоспринимать как допинг, то это просто какое-то извращение, душевный перекос.

Но Катя… упрямая Катя не послушала свой внутренний голос, который вот так — может, не слишком приятно, без церемоний предупреждал ее там, в кабинете Пресс-центра.

Толстый солидный умный ведомственный журнал заказал ей статью. И она жаждала эту статью написать. Ей всегда казалось, что она способна на что-то большее, чем все эти криминальные ушлые репортажики для криминальной полосы в интернет-изданиях.

Да в тот миг упрямство и любопытство — главная, самая страстная черта ее натуры — все же пересилили здравый смысл и внутренний голос. Катя и представить себе не могла, с чем она столкнется в самом недалеком будущем. Какие ужасные, пугающие, невероятные события впереди.

Она вытащила диск из ноутбука и положила его в красную папку к документам с новым адресом семьи серийного маньяка.

Но перед тем как ехать туда к ним, она решила посетить Дзержинский УВД.

Марина Терентьева, лейтенант полиции — на ней все и закончилось. Перед тем как встретиться с семьей, надо не только читать уголовное дело и оперативно-розыскные данные, но лично побеседовать с теми, кому известен самый конец этой истории.

На следующее утро Катя отправилась в подмосковный город Дзержинск.

А там в УВД — самый обычный рабочий день. Временами скучный, вялый, конфликтный, временами внезапно начинающий бурлить и пузыриться, как крутой кипяток. Сотрудники заняты делами, уголовный розыск хмур и не склонен к праздному общению, коридоры полны свидетелей, вызванных по разным делам на допросы. В приемной начальника УВД тоже народ.

Но Катя переговорила с секретаршей, и та, доложив, пропустила ее сразу — человек из Главка не может ждать.