Ларс Кеплер - Призраки не лгут Страница 8

Девочки подавлены и напуганы.

Наверняка где-то здесь остался дневник, который вела убитая девочка.

Полиции надо запросить подкрепление, еще криминалистов, еще ресурсов.

Йона дернулся при мысли о том, что отсутствующая девочка может прятаться в своей комнате. Может, она что-нибудь видела, испугалась и теперь не решается выйти.

Комиссар прошагал в коридор, куда выходили двери жилых комнат.

Что-то потрескивало в бревенчатых стенах и балках, но в остальном в доме стояла тишина. Дверь в нише была чуть приоткрыта. Там, за дверью, лежала, закрыв лицо руками, покойница.

Йоне вдруг вспомнились три горизонтальные полоски крови на дверном косяке. Подсохшие кровавые следы трех пальцев, однако подушечки не отпечатались. При первом осмотре Йона видел эти три полоски, но он тогда был настолько поглощен структурированием первых впечатлений, что только теперь понял: кровавые следы расположены не с той стороны. Они вели не к месту убийства, а от него. Всюду разбегались еле видные, затоптанные отпечатки сапог и босых ног, но три полоски на дверном косяке указывали путь убийцы.

Некто с окровавленной рукой намеревался заглянуть кое к кому из воспитанниц.

Больше никто не умрет, прошептал себе Йона.

Он натянул латексные перчатки и направился к последней комнате. Когда он открыл дверь, послышалось шуршание; комиссар замер, пытаясь что-нибудь рассмотреть. Звук прекратился.

Йона осторожно протянул руку в темноту, пытаясь нащупать выключатель.

Он снова уловил шорох и странное металлическое позвякивание.

— Викки?

Комиссар провел рукой по стене, нашарил выключатель и зажег свет. Желтое сияние тут же залило скудно обставленную комнату. Створка окна со стуком качнулась в сторону леса и озера. Что-то зашуршало в углу, и Йона увидел перевернутую птичью клетку. Желтый волнистый попугайчик хлопал крыльями, уцепившись за верхние прутья.

В ноздри настойчиво лез запах крови. С примесью железа и чего-то другого. Сладковато-тухлого.

Йона поставил на пол пластмассовый номерок из оборудования криминалистов и медленно вошел в комнату.

Вокруг оконных задвижек были пятна крови. Отчетливо виднелся отпечаток руки — кто-то вскарабкался на подоконник, схватился за раму и, видимо, спрыгнул на лужайку под окном.

Комиссар подошел к кровати. Когда он сдернул одеяло, по спине пополз холодок. Простыня оказалась покрыта засохшей кровью. Но тот, кто спал здесь, не был ранен.

Подсохшая кровь размазана.

На простыне спал кто-то, кто просто испачкался в крови.

Йона постоял неподвижно, пытаясь представить себе обитательницу комнаты.

Вероятно, она спала.

Комиссар решился поднять подушку, но она не поднималась. Подушка оказалась приклеенной к простыне и матрасу, и Йоне пришлось отрывать ее. Под подушкой лежал молоток, вымазанный темной кровью, с бурыми комочками и присохшими волосами. Кровь почти полностью впиталась в ткань, но вокруг головки молотка поблескивала красная лужица.

Глава 20

Бригиттагорден окутан прекрасным нежным светом, Химмельшён волшебно поблескивает между высокими старыми деревьями. Но всего несколько часов назад Нина Муландер встала в туалет и нашла Миранду убитой. Нина подняла остальных, началась паника, девочки позвонили куратору, Даниелю Гриму, который тут же вызвал полицию.

Нина испытала такой шок, что ее пришлось отправить в Сундсвалль, в больницу.

Во дворе стояли Гуннарссон, куратор Даниель Грим и Сонья Раск. Гуннарссон открыл багажник своего белого «мерседеса» и разложил там составленные криминалистами предварительные планы места преступления.

Собака возбуждено лаяла и рвалась с привязи.

Йона остановился возле машины и провел пятерней по взлохмаченным волосам; все трое ждали, повернувшись к нему. Комиссар сказал:

— Девочка сбежала через окно.

— Сбежала? — Даниель был поражен. — Викки сбежала? Зачем…

— На оконной раме кровь, в ее постели кровь…

— Но это же не означает…

— Под подушкой у нее лежал окровавленный молоток, — закончил Йона.

— Это невозможно, — сердито сказал Гуннарссон. — Не соответствует силе, с которой наносили удары.

Йона снова повернулся к куратору Гриму. В солнечном свете его лицо казалось обнаженным, беззащитным.

— Что вы сказали? — спросил его Йона.

— Что? А, что Викки… Это совершенный бред.

— Почему?

— Хотя бы потому, что только что, — куратор невольно улыбнулся, — только что мы точно установили, что речь идет о взрослом. А Викки маленькая, она и пятидесяти килограммов не весит, запястья тонкие, как…

— Она склонна к вспышкам ярости?

— Это сделала не Викки, — спокойно ответил Даниель. — Я работал с ней два месяца и могу утверждать: это сделала не она.

— Она была подвержена вспышкам ярости до того, как прибыла сюда?

— Как вам известно, я обязан соблюдать конфиденциальность.

— Вы же понимаете, что со своей идиотской конфиденциальностью только зря тратите наше время, — заметил Гуннарссон.

— Я отучаю некоторых воспитанниц реагировать агрессивно, — сосредоточенно продолжал Даниель. — Чтобы разочарование или страх не вызывали у них злости.

— Но к Викки это не относится, — сказал Йона.

— Не относится.

— Тогда почему она оказалась здесь? — спросила Сонья.

— К сожалению, я не могу подробно обсуждать диагнозы воспитанниц.

— Но она, на ваш взгляд, не была агрессивной?

— Она очень славная, — просто ответил Грим.

— Так что, по-вашему, случилось? Почему у нее под подушкой оказался окровавленный молоток?

— Не знаю, тут что-то не то. Может, она кому-то помогала? Спрятать оружие…

— У кого из воспитанниц бывают вспышки ярости? — сердито спросил Гуннарссон.

— Я ни на кого не могу указывать, поймите это, пожалуйста.

— Конечно, мы понимаем, — заверил Йона.

Даниель благодарно взглянул на него и постарался дышать спокойнее.

— А вы попробуйте сами поговорить с ними, — предложил он. — Тогда вы быстро вычислите, кого я имею в виду.

— Спасибо. — И Йона зашагал к домику.

— Не забывайте, они потеряли подругу, — торопливо проговорил Даниель.

Йона остановился, обернулся к куратору:

— Вам известно, где нашли Миранду?

— Нет, но я думал… — Даниель замолчал и покачал головой.

— Мне трудно поверить, что это ее собственная комната. Помещение почти пустое, справа от туалетов.

— Изолятор.

— Почему она туда попала?

— Потому что…

Даниель снова замолчал; он словно не знал, что сказать.

— О чем вы думаете?

— Ее должны были запереть на ключ.

— Ключ торчит из замочной скважины.

— Как это? — громко спросил Даниель. — Ключ от изолятора был только у Элисабет.

— Кто такая Элисабет? — спросил Гуннарссон.

— Моя жена, — ответил Даниель. — Именно она дежурила этой ночью…

— А где она сейчас? — спросила Сонья.

— Что? — Даниель в смятении посмотрел на нее.

— Она дома?

У Даниеля сделался удивленный, неуверенный вид.

— Я думал, Элисабет поехала в больницу вместе с Ниной, — медленно проговорил он.

— Нет, Нину Муландер увезли одну.

— Разумеется, Элисабет поехала вместе с ней! Она никогда бы не…

— Я приехала сюда первая, — перебила Сонья.

От усталости ее голос стал резким и хриплым. — Здесь не было никого из персонала. Только толпа перепуганных девчонок.

— Но ведь моя жена была…

— Позвоните ей.

— Я уже звонил, у нее выключен телефон, — тихо сказал Даниель. — Я думал… Мне казалось…

— Свихнешься тут с вами, — буркнул Гуннарссон.

— Моя жена, Элисабет… — Голос у Даниеля все больше дрожал. — У нее сердечная недостаточность, она могла…

— Постарайтесь говорить спокойнее, — попросил Йона.

— У моей жены больное сердце… она работала ночью и должна быть здесь… а телефон не отвечает…

Глава 21

Даниель в смятении смотрел на них, дергая «молнию» куртки и повторяя, что у его жены больное сердце. Собака залаяла и так туго натянула привязь, что чуть не задохнулась. Захрипела, потом снова залаяла.

Йона подошел к заходящейся лаем собаке под деревом. Попытался утихомирить ее, отцепил поводок с ошейника. Собака тут же кинулась через весь двор к небольшому строению. Йона зашагал следом. Собака заскребла порог, ворча и сопя.

Грим посмотрел на Йону, на собаку и пошел за ними. Гуннарссон крикнул, чтобы он остановился, но Грим шел вперед — напряженный, с отчаянием на лице. Под ногами похрустывал гравий. Йона взял собаку за ошейник и оттащил от двери.

Гуннарссон побежал через двор и вцепился Даниелю в рукав, тот вырвался, упал, оцарапал руку о камни, поднялся.

Собака лаяла и возбужденно рвалась вперед.