Сидни Шелдон - Оборотная сторона полуночи Страница 8

– Это я могу кое-что сделать для вас, месье. Я собираюсь разрешить своей дочери работать на вас.

С выражением крайнего недоверия на лице Огюст Ланшон уставился на неотесанного незнакомца.

– Вы собираетесь разрешить …

– Завтра в девять утра она будет здесь.

– Я не…

Жак уже исчез. Через несколько минут Ланшон окончательно забыл об это происшествии. На следующее утро в девять часов, взглянув на вход в ателье, он увидел в дверях Жака Пейджа. Ланшон хотел было сказать своему управляющему, чтобы тот вышвырнул Пейджа вон, но вдруг заметил у него за спиной Ноэлли. Отец и его невероятно красивая дочь шли прямо к Ланшону. Папаша широко улыбнулся и представил ему Ноэлли.

– Вот она, готова приступить к работе.

Огюст Ланшон не отрываясь смотрел на девушку и облизывал губы.

– Доброе утро, месье, – с улыбкой поздоровалась Ноэлли. – Отец сказал мне, что у вас для меня есть работа.

Потерявший дар речь Ланшон утвердительно кивнул головой.

– Да, я… я полагаю, мы сможем что-нибудь подыскать вам, – удалось ему, заикаясь, выдавить из себя фразу. Ланшон изучал ее лицо и фигуру и не верил своим глазам. Он тут же представил себе, какое это наслаждение – лежать на ее нагом теле.

Жак Пейдж стал прощаться:

– Ну что ж, оставляю вас вдвоем, чтобы вы могли получше познакомиться.

Он сильно хлопнул Ланшона по плечу и хитро подмигнул ему. Этот жест можно было истолковать десятью разными способами, но ни один из них не оставил у Ланшона ни малейшего сомнения относительно намерений Пейджа.

Первые несколько недель Ноэлли казалось, что она перенеслась в другой мир. Женщины, посещавшие ателье, носили красивую одежду и отличались изысканными манерами, а сопровождавшие их мужчины не имели ничего общего с теми грубыми и шумными рыбаками, среди которых она выросла. У Ноэлли создалось впечатление, что впервые в жизни ее ноздри освободились от рыбного зловония. Раньше она никогда не обращала на это внимания, потому что запах рыбы представлялся ей частью ее существования. Теперь же все вдруг изменилось, и только благодаря отцу. Девушка гордилась тем, как отец сговорился с господином Ланшоном. Два или три раза в неделю они отправлялись вместе пропустить рюмочку коньяка или выпить пива, а когда возвращались, между ними устанавливался некий дух товарищества. Поначалу Ноэлли невзлюбила Ланшона, но он вел себя с ней осторожно. От одной из девушек Ноэлли узнала, что жена Ланшона как-то застала его в кладовой с манекенщицей, схватила ножницы и чуть его не кастрировала. Ноэлли видела, что Ланшон не спускает с нее глаз, но он всегда оставался предельно вежливым. По-видимому, рассуждала она, он боится моего отца, и это ее вполне устраивало.

Дома у них стало намного спокойнее. Отец больше не бил мать, и постоянная грызня между ними прекратилась. На стол стали подаваться бифштекс и жаркое, а после обеда отец доставал новую трубку и набивал ее дорогим табаком из кожаного кисета. Он купил себе выходной костюм. Международное положение продолжало ухудшаться, и Ноэлли часто слышала, как отец говорил с друзьями о политике. Все они были встревожены надвигавшейся угрозой и страшно боялись потерять средства к существованию, и только Жак Пейдж, казалось, не беспокоился о своем будущем.

1 сентября 1939 года гитлеровские войска вошли в Польшу, а через два дня Англия и Франция объявили войну Германии.

Во Франции была объявлена мобилизация, и на улицах появились сотни людей в военной форме. Повсюду чувствовалась какая-то покорность судьбе, некое повторение прошлого, словно смотришь старый фильм, который видел много лет назад. Однако в душе еще не поселился всепоглощающий страх, и думалось, что все обойдется. Пусть другие страны трепещут перед мощью германских армий, а Франция так и останется непобедимой. У нее есть неприступная «Линия Мажино», она на тысячу лет защитит французов от вторжения. Ввели комендантский час и нормирование продуктов, но это не волновало Жака Пейджа. Судя по всему, он обрел спокойствие. Лишь один раз Ноэлли видела, как он пришел в ярость из-за того, что однажды ночью застал ее с юношей, с которым она иногда встречалась. Они целовались, когда неожиданно зажегся свет и в дверях появился дрожащий от гнева отец.

– Вон отсюда! – заорал он на испуганного юношу. – И не смей прикасаться к моей дочери, поганая свинья!

Напуганный до смерти юноша сбежал. Ноэлли попыталась объяснить отцу, что они не делали ничего плохого, но тот так разозлился, что не пожелал ее слушать.

– Я не позволю тебе размениваться на всякую шпану, – закричал он. – Это же ничтожество. Он недостоин моей принцессы.

Ночью Ноэлли не могла заснуть, восхищаясь безмерной любовью отца. Она дала себе клятву, что больше ничем не будет расстраивать его.

Однажды вечером перед самым закрытием в ателье появился клиент, и Ланшон попросил Ноэлли примерить несколько платьев. После примерки все отправились домой, и в ателье остались только Ланшон и его жена, которая делала какие-то записи в конторских книгах. Ноэлли зашла переодеться в пустую примерочную. Она была в лифчике и трусиках, когда туда заглянул Ланшон. Он уставился на Ноэлли, и у него задрожали губы. Ноэлли потянулась за платьем, но, прежде чем она успела надеть его, Ланшон бросился к ней и запустил руку ей между ног. Ноэлли охватило отвращение, она попыталась вырваться, но Ланшон крепко держал ее, и ей стало больно.

– Ты прекрасна, – шептал он ей, – прекрасна, и я постараюсь, чтобы тебе было хорошо.

Но тут Ланшона позвала жена. Он неохотно отпустил девушку и выбежал из примерочной.

По дороге домой Ноэлли думала, стоит ли говорить об этом случае отцу. Он, пожалуй, убьет Ланшона. Она презирала хозяина ателье, и находиться рядом с ним было для нее невыносимо, но она хотела остаться на работе. Да и отец мог расстроиться, если она вдруг уволится. Ноэлли решила пока ничего не рассказывать отцу, а попробовать самой справиться с Ланшоном.

В следующую пятницу мадам Ланшон сообщили по телефону, что в Виши заболела ее мать. Ланшон отвез жену на вокзал и поспешил в ателье. Он вызвал к себе в кабинет Ноэлли и сказал ей, что хочет куда-нибудь съездить с ней на выходные. Ноэлли удивленно взглянула на него, решив, что он попросту пошутил.

– Мы поедем во Вьен, – продолжал болтать Ланшон. – Там есть прекрасный ресторан «Пирамида». Ресторан дорогой, но это неважно, потому что я могу быть очень щедрым с теми, кто ко мне хорошо относится. Сколько времени тебе нужно на сборы?

Ноэлли пристально посмотрела на него.

– Никогда, – это было все, что она могла ему ответить. – Никогда!

Она повернулась и выбежала в приемную ателье. Ланшон минуту провожал ее глазами, от ярости налившимися кровью, затем схватил телефонную трубку. Через час в ателье вошел Жак. Он направился прямо к дочери, и ее лицо просияло. Она вздохнула с облегчением. Отец почувствовал, что что-то случилось, и приехал, чтобы спасти ее. В дверях своего кабинета стоял Ланшон. Отец взял Ноэлли за руку и быстро повел ее к Ланшону в кабинет. Там отец повернулся к дочери.

– Я так рада, что ты пришел, папа, – начала Ноэлли, – я…

– Господин Ланшон говорит, что сделал тебе прекрасное предложение, а ты отказалась.

Она уставилась на отца в полном недоумении.

– Предложение? Он попросил меня провести с ним выходные.

– А ты отказалась?

Не успела Ноэлли ответить, как отец замахнулся и отвесил ей звонкую пощечину. Ноэлли остолбенела. Она просто не могла поверить этому. В ушах у нее стоял звон, глаза застилал туман. Ноэлли услыхала голос отца:

– Дура! Дура! Пора тебе подумать о своих близких, себялюбивая сучка! – И он снова ударил ее.

Через полчаса отец наблюдал с улицы, как его дочь и Ланшон отправляются во Вьен.

В однокомнатном номере гостиницы не было ничего, кроме большой двуспальной кровати, дешевой мебели и находившихся в одном углу умывальника и таза. Ланшон не привык бросаться деньгами. Он дал коридорному мелкие чаевые и, как только тот ушел, накинулся на Ноэлли и стал срывать с нее одежду. Затем Ланшон взял ее груди своими толстыми, потными руками и сильно сжал их.

– Боже, как ты хороша, – воскликнул он, задыхаясь. Он стащил с нее юбку и трусы и завалил на кровать. Ноэлли лежала не двигаясь и ни на что не обращая внимания, как будто была в шоке. Пока они ехали в машине, девушка не вымолвила ни слова. Ланшон надеялся, что она не заболела. Он никогда бы не смог объяснить это полиции или, не дай бог, своей жене. Ланшон торопливо разделся, бросая одежду на пол, и лег в кровать рядом с Ноэлли. Ее тело оказалось еще прекрасней, чем он ожидал.

– Твой отец говорил мне, что ты никогда не спала с мужчиной, – сказал он, ухмыляясь. – Что же, я покажу тебе, как это делается.

Ланшон навалился на Ноэлли толстым животом и стал тыкать своим органом ей между ног, стараясь войти в нее. Его движения становились все резче. Ноэлли ничего не чувствовала. Ей только слышалось, как отец кричит на нее: