Роберт Гэлбрейт - Зов кукушки Страница 8

— Робин.

— Робин, — повторил он. — Несложно запомнить.

Он намеревался шутливо намекнуть на Бэтмена и его верного спутника, но эта плоская шутка так и не слетела у него с языка, потому что лицо Робин стало пунцовым. Страйк слишком поздно сообразил, что его невинная реплика может вызвать самые нежелательные умозаключения. На своем вертящемся стуле Робин вновь повернулась к монитору, и Страйку оставалось только созерцать полоску ее пунцовой щеки. За один леденящий миг взаимной неловкости приемная сжалась до размеров телефонной будки.

— Пойду освежусь, — изрек Страйк, оставил на столе почти нетронутую чашку кофе и, боком протискиваясь к выходу, снял с вешалки пальто. — Если будут звонки…

— Мистер Страйк, пока вы не ушли, думаю, вам стоит взглянуть вот на это.

Все еще заливаясь краской, Робин взяла из стопки листок ярко-розовой почтовой бумаги, помещенный вместе с таким же конвертом в прозрачную папку. От взгляда Страйка не укрылось новенькое кольцо.

— Вам грозят убийством, — проговорила она.

— Ну что ж поделаешь, — бросил Страйк. — Да вы не волнуйтесь. Мне такие угрозы приходят по меньшей мере раз в неделю.

— Но…

— Это недовольный клиент, уже бывший. Малость не в себе. Думает пустить меня по ложному следу этой розовой бумажкой.

— Понимаю, но… может, стоит заявить в полицию?

— Чтобы меня подняли на смех? Это вы хотите сказать?

— Не вижу ничего смешного, здесь угроза вашей жизни! — сказала она, и до Страйка дошло, почему она убрала это письмо вместе с конвертом в отдельную папку; он даже немного смягчился.

— Пусть лежит в общей стопке, — распорядился он и указал на конторский шкаф. — Если у человека было намерение меня убить, он сделал бы это давным-давно. Мне уже полгода приходят такие письма — где-то валяются. Итак, вы сможете удерживать рубежи, пока меня не будет?

— Как-нибудь справлюсь, — ответила она, и Страйка позабавили кислые нотки в ее голосе и явное разочарование оттого, что никто не собирается снимать отпечатки пальцев с угрожающих письменных принадлежностей с изображением котенка.

— Если что, номер моего мобильного на визитках в верхнем ящике стола.

— Хорошо, — сказала она, не глядя ни на него, ни на ящик.

— Захотите выйти на обед — пожалуйста. В столе есть запасной ключ.

— Понятно.

— Тогда до скорого.

Он остановился сразу за стеклянной дверью, у тесного, сырого туалета. Ему приспичило, но из уважения к деловой сметке, к бескорыстной заботе секретарши о его безопасности Страйк решил потерпеть до паба и двинулся вниз по лестнице.

На улице он закурил, свернул налево, миновал закрытый бар «12 тактов» и устремился по узкой Денмарк-плейс, мимо витрины с разноцветными гитарами, мимо синих пластмассовых загородок с хлопающими на ветру листовками, подальше от беспощадного грохота отбойного молотка. Обогнув кучи мусора и обломков у «Сентр-пойнта», он оставил позади гигантскую золотую статую Фредди Меркьюри над входом в театр «Доминион» на другой стороне улицы: склоненная голова, вскинутый кулак — ни дать ни взять языческий бог хаоса.

За кучами мусора и дорожной техникой уже виднелся затейливо оформленный фасад паба «Тотнем»; Страйк, с удовлетворением сознавая, как деньги жгут ему ляжку, толкнул дверь и окунулся в безмятежную викторианскую атмосферу темного, отполированного резного дерева и хромированной латуни. Невысокие перегородки из матового стекла, барные стулья, обитые состаренной кожей, золоченые панно с херувимами и рогами изобилия знаменовали собой уверенный, незыблемый мир, составлявший приятный контраст с развороченной улицей. Страйк, взяв себе пинту «дум-бара», прошел в дальний конец безлюдного зала, поставил стакан на высокий круглый столик, под вычурно расписанным куполом потолка, и первым делом сбегал в туалет, где висел неистребимый запах мочи.

После этого он в полном комфорте за десять минут на две трети осушил свою пинту, чем закрепил обезболивающий эффект усталости. У корнуолльского пива был вкус дома, покоя и давно забытой надежности. Прямо напротив красовалось большое смазанное изображение танцующей викторианской девушки с букетом роз. Эта лукавая шалунья, которая следила за ним сквозь дождь розовых лепестков и выставляла напоказ пышную грудь в пене белых кружев, столь же мало напоминала реальную женщину, как тот столик, на котором стояла его пинта, или тучный бармен с конским хвостом, разливавший пиво из кранов.

Теперь Страйк вернулся мыслями к Шарлотте — уж эта, несомненно, была реальной: эффектная, опасная, как загнанная лисица, умная, порой забавная и, как выражался самый старинный друг Страйка, «больная на всю голову». Неужели с ней покончено — на этот раз реально покончено? Скованный усталостью, Страйк вспоминал сцены минувшей ночи и сегодняшнего утра. Шарлотта в конце концов сделала нечто такое, чего он простить не мог, и, конечно, с прекращением действия анестезии боль грозила стать сокрушительной, но пока что ему предстояло решить кое-какие практические вопросы. Квартира на Холланд-парк-авеню, где они жили, — стильная, дорогая, на двух уровнях — принадлежала Шарлотте; это означало, что сегодня в два часа ночи он по собственной воле превратился в бомжа.

(«Переезжай ко мне, Вояка. Оставь, пожалуйста: ты же сам понимаешь, что это для пользы дела. Пока твой бизнес не встанет на ноги, подкопишь деньжат, а я буду тебя выхаживать. Вот когда ты полностью восстановишься, тогда живи как хочешь. Не глупи, Вояка…»

Никто больше не скажет ему «Вояка». Вояка умер.)

Впервые за долгую и бурную историю их отношений он от нее ушел. До этого три раза уходила Шарлотта. Между ними всегда существовало неписаное соглашение: если он когда-нибудь уйдет, если решит поставить точку, расставание будет совсем не таким, какие провоцировала Шарлотта, — пусть болезненные и тяжелые, но заведомо временные.

Шарлотта не успокоится, пока не отомстит ему со всей жестокостью, на какую только способна. Та дикая сцена, которую она устроила сегодня утром, вломившись к нему в офис, — это еще цветочки по сравнению с тем, что его ожидало в ближайшие месяцы, а то и годы. Никогда в жизни он не сталкивался с такой неуемной жаждой мести.

Страйк прохромал к стойке, заказал еще пинту и в мрачных раздумьях вернулся к своему столику. Разрыв с Шарлоттой поставил его на грань полного краха. Он по уши увяз в долгах, и, если бы не Джон Бристоу, ему пришлось бы обзавестись спальным мешком и ночевать под открытым небом. Кроме шуток: потребуй Гиллеспи срочного погашения ссуды, взятой на первый взнос за офис, Страйку не осталось бы ничего другого, кроме как заделаться бродягой.

(«Я звоню узнать, как у вас дела, мистер Страйк, потому что деньги за текущий месяц до сих пор не пришли… Можем ли мы надеяться, что они поступят в ближайшие два-три дня?»)

А ко всему прочему (раз уж лезет в голову вся эта холера, почему бы не составить исчерпывающий список?), за последнее время он сильно прибавил в весе — примерно десять кило, отчего стал ощущать не только тяжесть и неповоротливость, но и совершенно лишнее давление на культю, сейчас поднятую на латунную перекладину под столешницей. У Страйка даже развилась небольшая хромота, и все потому, что избыточный вес приводил к потертостям. А марш-бросок через ночной Лондон, да еще с рюкзаком на плече, только добавил неприятных ощущений. Но когда в кармане пусто, способ передвижения выбирать не приходится.

Пришлось тащиться к стойке за третьей пинтой. Вернувшись к себе за столик под куполом, Страйк вытащил из кармана мобильный и позвонил приятелю, который служил в лондонской полиции: познакомились они всего пару лет назад, но при чрезвычайных обстоятельствах, и это их сплотило.

Как Шарлотта была единственной, кто говорил ему «Вояка», так и Ричард Энстис, инспектор уголовной полиции, единственный звал его «Мистик Боб» — это имя прогремело из трубки в ответ на знакомый голос.

— У меня к тебе просьба, — сказал ему Страйк.

— Выкладывай.

— Кто вел дело Лулы Лэндри?

Листая служебный телефонный справочник, Энстис успел поинтересоваться у Страйка: как бизнес, как невеста, как правая нога? Страйк трижды соврал.

— Рад слышать, — обрадовался Энстис. — Вот, нашел телефон Уордла. Парнишка неплохой; слишком собой любуется, но лучше уж законтачить с ним, чем с Карвером, — тот говнюк редкостный. Могу замолвить за тебя словечко Уордлу. Если хочешь, прямо сейчас ему звякну.

Страйк выдернул из ячейки рекламного стенда какую-то листовку и записал номер Уордла рядом с изображением конных гвардейцев.

— Когда в гости выберешься? — спросил Энстис. — Заходите с Шарлоттой как-нибудь вечерком.

— Обязательно. Я перезвоню. Сейчас дел по горло.

Закончив разговор, Страйк погрузился в задумчивость, а потом набрал номер другого знакомого, который в отцы годился Энстису, но, условно говоря, шел по жизни противоположным курсом.