Георгий Персиков - Дело о Золотом сердце Страница 8

– Все экспонаты распакованы, и с ними с самого утра работает эксперт из академии наук, из самого Петербурга. – Всеволод почему-то произнес слово «эксперт» с особой интонацией, и в глазах его заиграла усмешка.

Георгий вопросительно поднял бровь. Какие еще шутки его ждут?

– О, сейчас ты сам все увидишь, не переживай, разочарованным не останешься.

Они как раз подошли к дверям музея, и Всеволод толкнул тяжелую створку, украшенную гербом Старокузнецка.

В холле музея, у подножия широкой мраморной лестницы, директор Погорельцев почтительно беседовал с молодой женщиной – высокой, тонкой, почти на голову возвышавшейся над почтенной лысиной Саввы Лукича. Одета она была в строгий, но изящный, коричневой шерсти дорожный костюм, довершала образ буйная копна огненно-рыжих волос.

«Вот так эксперт!» – успел подумать Георгий. Он ожидал увидеть важного академика в роговых очках или обветренного загорелого бородача-путешественника наподобие брата, но никак не женщину. Весьма красивую женщину, со странным смущением отметил молодой врач.

Погорельцев и его собеседница обернулись на стук двери. Братья Родины отряхивали снег с воротников и топали ногами у входа.

– А вот и Всеволод Иванович, и Георгий, сердечно рад, – Погорельцев заспешил через холл, чтобы пожать им руки.

– Рад представить, Жернакова Ирина Николаевна, прибыла в наш скромный музей из столицы, с утра уже здесь занимается инвентаризацией.

Ирина выступила вперед и с улыбкой протянула руку для приветствия, но ее слегка раскосые светло-карие глаза смотрели серьезно.

– Всеволод Иванович, здравствуйте, не знала, что вы родом из Старокузнецка. Прекрасный город, а музей и вовсе замечательный, Савва Лукич уже провел для меня экскурсию.

– Добро пожаловать! – улыбнулся Всеволод. – Разрешите представить вам моего брата – Георгий Родин, наш, можно сказать, коллега. Участвовал в раскопках курганов Ахмет-бея в Крыму, кроме того, прекрасный врач.

– Ну уж рядом с тобой я в археологии просто дитя, – язвительно ответил Георгий. – Первое дело для меня – это клятва Гиппократа. А прославлять отчизну научными открытиями отлично получается у тебя. – И он с вызовом обернулся к Всеволоду, тон Георгия был холоднее сосульки.

Жернакова с интересом оглядела Родина-младшего, фигурой больше напоминавшего спортсмена-гиревика, чем врача.

– Однако вы похожи на брата и не похожи одновременно. – Ирина внимательно посмотрела Георгию в глаза.

– Ну что же, пройдемте наконец наверх, – предложил Всеволод. – Еще успеете наговориться. Георгий в этих делах у нас мастер. Думаю, Савве Лукичу интересно будет узнать, что я собираюсь передать немалую часть моих находок родному музею.

В историческом зале старокузнецкого краеведческого музея обстановка была не обычная. Вдоль стен, а также у постамента, на котором располагался скелет мамонта (дар профессора Мерзляева и гордость экспозиции), стояли деревянные ящики разных форм и размеров, подписанные по-испански «suavemente» и «frágil». Директор музея Савва Лукич Погорельцев, потирая руки, прохаживался вдоль рядов в крайнем возбуждении. Через каждые несколько шагов он останавливался и, поправляя пенсне, вглядывался в очередную находку, неизменно восклицая:

– Удивительно! Удивительно!

Наконец покончив с восторгами, он обратился к старшему из братьев Родиных:

– Всеволод Иванович, да таким находкам позавидовал бы сам Александр Гумбольдт! Жаль, конечно, что большинство самых ценных экспонатов отправляются в столицу, но возможность хотя бы прикоснуться к этим удивительным реликвиям – уже огромная честь для меня.

И снова схватившись за пенсне, Погорельцев начал завороженно изучать сверкавшую из упаковочной стружки статуэтку инкского бога-громовержца Апокатекиля, держащего в руках золотые стрелы.

Всеволод Родин стоял поодаль и придирчиво осматривал шлем конкистадора, который вполне мог принадлежать одному из кабальерос Франсиско Писарро. В этом шлеме обветренный и загорелый Родин-старший и сам напоминал бы отчаянного конкистадора.

– Прошу простить, Савва Лукич, – лукаво улыбнулся Всеволод, – но кое с чем я расстаться пока не могу. На многое из представленного здесь с большим интересом посмотрят господа из Петербугской академии наук. Не честно было бы оставить их с носом. Не правда ли, Ирина Николаевна?

Всеволод выразительно посмотрел на Жернакову, совершенно поглощенную спором с Георгием. Предметом разногласия была похожая на русскую палицу дубинка-макана с шестигранным нефритовым набалдашником.

– А я вам говорю, что нет здесь никакого сакрального смысла, шипы имеют назначение прикладное – они должны ранить, но не убить, – Ирина тряхнула огненными волосами. – Инкам были нужны рабы, а не мертвецы.

– Тут не может быть никакой случайности, каждая мелочь о чем-то говорит. – Георгий смотрел на ее непокорно сведенные тонкие рыжие брови и чувствовал себя как на вершине горы, когда холодный ветер пьянит и будоражит. – Хотя, признаться, поражен вашими познаниями, несколько необычными для такой изящной и…

– И?.. – Ирина с веселой иронией взглянула на Родина. – Вас смущает, что женщина разбирается в оружии лучше вас? – Хотя она старалась держаться насмешливо, в блеске рысьих глаз и в движениях высокой тонкой фигуры чувствовалось влечение к этому коренастому ладному человеку с такими пронзительными зелеными глазами, которые заставляли незаметно для остальных ее сердце сжиматься всякий раз, когда они встречались взглядами. Но научный азарт будоражил кровь ничуть не меньше, чем нежданно вспыхнувшая любовь.

– Внешность способна обмануть. – Ирина, не спуская глаз с Родина, прошлась вдоль оружейной стойки. – Я тоже совершенно не ожидала такой просвещенности в области археологии от старокузнецкого аптекаря, да и осанка ваша только с первого взгляда медвежью напоминает. Фехтуете? – Жернакова сделала разворот, больше напоминающий балетное па, и повернулась к Родину, сжимая в руках испанскую казолету с серебряной гардой, покрытой тонким орнаментом. Время заставило клинок потемнеть, но прекрасная сталь была ему не подвластна. Такой шпаге позавидовал бы любой кастильский дворянин.

Родин невольно улыбнулся: знакомство едва состоялось, и уже столько сюрпризов. Определенно, близость Ирины и ее пусть и скрытое за холодной маской, но жаркое влечение к нему заставляло его сердце стучать в туземный тамтам.

– Случалось в студенческие годы. – Георгий мгновенно вспомнил лицо своего соперника Юсупова, и по нескольким тонким шрамам от тренировочной рапиры пробежал холодок. В долю секунды он подобрался и приготовился парировать неловкой с виду индейской дубинкой.

Ирина сделала шутливый выпад, как бы издеваясь над нелепым оружием противника, но ловкое ответное движение Георгия заставило ее гневно нахмуриться, и следующая атака была куда как более опасной. Родин скользнул по мраморному полу музея, отбил клинок один раз, другой и неожиданным движением корпуса прижал девушку к дощатому борту ящика. Теперь только скрещенное оружие разделяло их.

Ирина, порывисто дыша и сверкая карими глазами, глядела на Георгия, он же в ответ не спускал с нее своих зеленых и таких же пронзительных глаз.

– Па конте! Укол не присуждается никому! – Голос Всеволода прервал их поединок. – Енюша! Ирина Николаевна! Эдак вы ничего не оставите для экспозиции.

Георгий обернулся к нему с раздражением в пылающем взгляде.

Всеволод смотрел на младшего брата, которого привык считать квелым и миролюбивым, и видел, как разжигает его огонь волос Ирины, пробуждая в нем фамильные качества.

– Давайте перейдем к делу. Артефакты, означенные в списке, нужно подготовить к отправке до обеда. Савва Лукич?..

Погорельцев так и стоял с открытым ртом. Он давненько знал Георгия Родина, но таких выходок за ним раньше не замечал.

Вызванные с железнодорожной станции мужики, пачкая мраморный пол сапогами и крестясь при виде скелета мамонта, под неусыпным контролем Родина-старшего перетаскивали драгоценный груз. Оставив Погорельцева разбирать богатые дары, а Всеволода руководить отправкой артефактов в столицу, Георгий пригласил Ирину к себе домой. Красавица с радостью согласилась – ей не терпелось увидеть коллекцию ятаганов, собранную еще с профессором Смородиновым во время крымских раскопок.

Когда пришло время прощаться с братом, Георгий с натянутой вежливостью осведомился, собирается ли тот явиться к ужину, но Всеволод, целиком поглощенный сохранностью драгоценных находок, которые подвыпившие по случаю мороза мужички норовили угробить, сухо ответил:

– Извиняй, брат, загостился я у вас. Да и работать мне надо, а у тебя с утра шум-гам, пациенты болезные. Я лучше к Енгалычеву в гостиницу переберусь. Ты уж прости… Эй! Что ты творишь там, каторга! Это тебе не мешок с мукой!