Вэл Макдермид - Последний соблазн Страница 8

Он верил, что у него большое будущее. Небольшим краном молодой человек поднял блестящий «фольксваген-гольф» с задней палубы «Вильгельмины Розен». Потом проверил в сумке, не забыл ли он чего: блокнот, ручка, скальпель, запасные лезвия, клейкий пластырь, тонкая веревка и воронка. Маленькая банка с формалином надежно закрыта. Всё на месте и в полном порядке. Он взглянул на часы. Чтобы добраться до Лейдена, времени хватит. Он положил мобильник в карман и стал переносить машину на пристань.

6

Аплодисменты накрыли волной Даниэля Баренбойма,[5] когда он повернулся к оркестру и жестом поднял его. «Лишь Моцарту дано пробуждать такую любовь к людям», — думал Тадеуш, беззвучно хлопая в ладоши в глубине отдельной ложи. Катерина любила оперу почти так же, как любила наряжаться в преддверии вечера, который собиралась провести в «Штатсопер». Кому какое дело, откуда берутся деньги? Значение имеет лишь то, как их тратят. А Катерина понимала в этом толк, и жизнь всех, кто находился с ней рядом, становилась особенной. Идея купить лучшие места в опере принадлежала ей, хотя Тадеушу тоже не приходило в голову возражать против этого. Вот и сегодня вечером он как будто совершал ритуал. Ему ни с кем не хотелось общаться, и меньше всего с хорошенькими женщинами, которые в фойе перед началом спектакля выражали ему свое сочувствие.

Ожидая, когда зрители покинут зал, он не сводил невидящего взгляда с занавеса. Потом встал, одернул классический смокинг, надел соболиную шубу и, достав из кармана мобильный телефон, включил его. В конце концов он одним из последних покинул оперный театр и оказался на улице весенним звездным вечером. Обойдя несколько групп людей, которые обсуждали увиденное и услышанное, он свернул на Унтер-ден-Линден и зашагал в сторону освещенных прожекторами Бранденбургских ворот и нового Рейхстага, сверкавшего огнями чуть правее. До его апартаментов в Шарлоттенбурге надо было пройти две мили, однако в этот вечер ему захотелось прогуляться по берлинским улицам, вместо того чтобы закупоривать себя в машине. Ему, как вампиру, требовалось вливание жизни. Пока еще у него не было сил на светские игры, но город был насыщен энергией, которая подпитывала его.

Едва Радецкий миновал Советский военный мемориал возле Тиргартена, как зазвонил телефон. С досадой он вытащил его из кармана:

— Слушаю!

— Босс!

Тадеуш Радецкий узнал глубокий бас Дарко Кразича.

— Слушаю, — повторил он. У него было правило не называть имена по мобильному телефону: слишком много развелось зануд, которые не находят ничего лучшего, как записывать чужие разговоры.

И это помимо государственных служб, которые продолжают прослушивать своих сограждан, словно красная угроза не ушла в прошлое.

— У нас проблема, — сказал Кразич. — Надо поговорить. Где встретимся?

— Я иду домой. Через пять минут буду около колонны Победы.

— Там я тебя и перехвачу.

Кразич отключился, а Тадеуш тяжело вздохнул. На минуту он остановился, глядя на небо сквозь ветки деревьев с набухающими почками.

— Катерина, — тихо произнес он, словно обращаясь к живой женщине. В такие моменты, как этот, он задавал себе вопрос, исчезнет ли когда-нибудь пустота, образовавшаяся в его жизни. Пока ему с каждым днем становилось только хуже.

Тадеуш расправил плечи и зашагал к высокому монументу, воздвигнутому в честь ратных подвигов Пруссии. По приказу Гитлера он был передвинут на середину проспекта. Позолоченная крылатая Победа, венчавшая колонну, светилась, как маяк, глядя на Францию, назло всем поражениям минувшего века. Тадеуш остановился на углу. Кразича еще не было, и ему не хотелось привлекать к себе внимание. Осмотрительность, насколько он знал по опыту, всегда вознаграждается. Он перешел дорогу и стал обходить вокруг колонны, делая вид, будто изучает искусно сделанную мозаику. «Видела бы меня моя польская бабушка! Она перевернулась бы в гробу», — подумал он. Его губы скривились в сардонической усмешке.

Подъехал черный «мерседес» и осторожно мигнул фарами. Тадеуш сел в машину.

— Извини, что испортил тебе вечер, — сказал Кразич. — Но повторяю, у нас проблема.

— Ничего страшного, — отозвался Тадеуш, откидываясь на спинку кресла и расстегивая шубу. Машина двинулась по Бисмаркштрассе. — Вечер мне испортил тот ублюдок на мотоцикле, а не ты. Так что за проблема?

— Обычно меня такие вещи не очень беспокоят, но… Помнишь пакет, который мы взяли у китайцев?

— Разве я что-нибудь забываю? Конечно, я давно ни к чему такому не прикасался, но спутать — ни с чем не спутаю. А что с ним?

— В нем дерьмо. Четыре наркомана из ЭС-ноль-три-шесть на том свете, а еще семь, насколько я слышал, в реанимации.

Тадеуш наморщил лоб. Восточный Кройцберг, который местные привыкли называть номером гэдээровского почтового кода, был сердцем молодежной культуры города. Бары, клубы, живая музыка — жизнь на Ораниенштрассе била ключом до самого утра, причем каждую ночь. Этот же район стал прибежищем для многих турок, однако на единицу площади тут было больше продавцов наркотиков, чем турецкой еды.

— Дарко, с каких это пор тебя волнуют мертвые наркоманы?

Кразич нетерпеливо передернул плечами:

— Плевал я на них. Завтра еще четверо займут их места. Понимаешь, никто не обратит внимания на одного мертвого наркомана. Но даже копам приходится отрывать задницы от стульев, когда их четверо, и не исключено, что они не последние.

— Почему ты думаешь, что это наш продукт? Мы ведь не единственные поставщики.

— Провел небольшое расследование. Все покойники получили товар по нашей цепочке. Дело дрянь.

— Раньше всякое случалось, — спокойно возразил Тадеуш. — Что же теперь такого особенного?

Кразич нетерпеливо фыркнул:

— Товар пришел необычным путем. Помнишь? Ты сам отдал его Камалю.

Тадеуш нахмурился. Опять сжалось сердце. Как он ни перестраховывался, кажется, неприятности все же настигли его.

— Камаль далек от уличных пушеров, — заметил он.

— Не так уж и далек, — огрызнулся Кразич. — Раньше между тобой и Камалем было несколько звеньев цепочки. Он никогда не мог сказать: «Тадеуш Радецкий лично снабжает меня героином». Нам неизвестно, насколько осведомлены копы. Возможно, они в паре шагов от него. Если он окажется перед выбором — сдать тебя или самому отмотать по полной, он наверняка тебя заложит.

Теперь Тадеуш слушал внимательно.

— Камаль казался мне надежным партнером.

— Если предложить правильную цену, никто не устоит.

Тадеуш повернулся и пристально вгляделся холодными глазами в Кразича:

— И ты, Дарко?

— Тадзио, я надежен, потому что моя цена никому не по карману, — отозвался Кразич, похлопав огромной ручищей по колену босса.

— Итак, что ты предлагаешь?

Тадеуш немного отстранился, подсознательно создавая дистанцию, которая и без того существовала между ними.

Кразич устремил взгляд в окно:

— Можно устранить Камаля.

Два месяца назад Тадеуш просто кивнул бы и сказал бы что-нибудь вроде: «Делай как знаешь». Но два месяца назад Катерина была еще жива. И он иначе относился к потерям. Не то чтобы его очень волновало, что Камаль может быть так же дорог кому-то, как Катерина была дорога ему; он отлично знал Камаля, знал о его продажности, о его «поигрывании мускулами», о его драматических попытках придать себе вид человека, с которым следует считаться. Однако, испытав сердечную боль из-за неожиданной смерти Катерины, Тадеуш открыл в себе умение поставить себя на место другого человека. Мысль о том, что Камаля могут убить ради его благополучия, внушала ему беспокойство. Но вместе с тем Тадеуш Радецкий ни в коем случае не должен был хотя бы намеком выдать то, что Кразич сочтет за слабость. Глупо было бы раскрыться перед таким человеком, как Кразич, как бы тот ни был ему предан. Все это мгновенно пронеслось в голове Тадеуша.

— Давай подождем и поглядим, — сказал он. — Если мы избавимся от Камаля прямо сейчас, то привлечем к себе внимание полицейских. Вот увидим, что они к нему приближаются… тогда, Дарко, ты знаешь, что делать.

Кразич удовлетворенно кивнул:

— Я займусь этим делом. Позвоню кое-кому.

Машина проехала дворец Шарлоттенбург и свернула на тихую улочку, на которой жил Тадеуш.

— Поговорим утром, — сказал он, открыв дверцу и твердо, но тихо закрывая ее за собой. И, не оглядываясь, зашагал к подъезду.

Хотя снаружи тоже было серо и пасмурно, Кэрол все равно не сразу освоилась в сумеречном в пабе на пристани, где Тони назначил ей встречу. Тем не менее она с удовольствием отметила, что в глубине зала оркестр тихо играет кантри. Бармен оторвал взгляд от газеты и одарил Кэрол короткой улыбкой. Она огляделась, обратила внимание на свисавшие с потолка рыбачьи сети, на яркие поплавки, потускневшие от сигаретного дыма. На обшитых деревом стенах было много акварелей с видами рыбачьих бухт Ист-Ньюка. Кроме нее в зале находились еще два старика, полностью поглощенные игрой в домино. Тони видно не было.