Александр Бушков - Волк насторожился Страница 8

Самур, откинув левую руку и подобрав под себя правую, лежал посреди комнаты. Данил перевернул его. Из-под незастегнутой рубашки выпирали полосы туго намотанной простыни, на боку и на животе слева все еще расплывались темно-алые пятна. Пульс не прощупывался, как ни старался Данил. На груди, пониже ключиц, виднелась наколка – какая-то фраза арабской вязью. Приложенное к губам зеркальце осталось незамутненным – пожалуй, он и в самом деле был убит там, в тайге, лишь долг и честь – что там под этим ни понимай – гнали его сто пятьдесят километров. Люди иногда умирают не раньше, чем успеют доделать дело, какие бы законы ни были писаны природой на сей счет…

Данил налил себе коньяку и медленно выпил. Глядя на лежащего, в который раз спрашивал себя – должно ведь быть что-то еще? Помимо денег, которые тебе так и не пригодятся, помимо обязанности складывать самородок к самородку, помимо необходимости соблюдать правила игры? Должно быть что-то еще, иначе отчего люди совершают гораздо больше того, что от них требуется, и не спешат выставлять за это писаный счет?

Он аккуратно стер свои отпечатки со всего, к чему притрагивался, нашел ключи, осмотрел замок, убедившись, что сможет без проблем открыть его снаружи, когда понадобится, и вышел к торчавшим на площадке ребятам. Бросил, ни на кого не глядя:

– Пошли…

– Полчаса назад проперли, – докладывал «Марал». – Борону отволокли сами, у них там было шестерок до едрени матери. Значит, так: грузовик с медведем на дверцах, внутренние войска, полный кузов лысопогонников. Две штатских «Волги», в одной маячила папаха, вторая сплошь с цивильными. Два «уазика» в ментовской раскраске. Еще грузовик, номер военный, никаких эмблем. И два УАЗа-фургонетки, новенькие, темно-красные. Участковый с ними на своем драндулете, суетился, словно шило в жопе. Над тайгой мотается вертушка. В эфире жуткая суетня, – он явственно хихикнул. – Деревня на ушах стоит, кто-то даже про летающую тарелку болтает…

– Все?

– Нового ничего пока.

– Отключайся и сиди тихонечко, – сказал Данил. – В случае чего, ты у нас – радиолюбитель зарегистрированный, на это и бей. Конец связи.

Еще через полтора часа на основе радиоперехватов и вспугнутых с гнезда информаторов из соответствующих структур картина нарисовалась более-менее полная. Почти. Упомянутые структуры получили сведения, что в тайге, в четырех километрах от деревни Чарушниково, произошла нехилая перестрелка с широким применением автоматического оружия. Отправленный на рекогносцировку участковый узрел такое, что орал потом в телефонную трубку, словно на другую планету пытался докричаться. Два десятка трупов, автоматы с глушителями, импортные рации дальнего действия, два сожженных ненашенских джипа, мертвые волкодавы, головешки барака, просыпанные, в спешке, очевидно, зерна самородной платины, настоящий прииск, обустроенный не хуже, чем это сделало бы государство с его возможностями… Участковый клянется и божится, что принимал тамошний табор за мирных геологов. На Бедю выехала суперпредставительная команда из самых первых лиц, отмеченных лампасами и погонами без просветов, зато с большенькими звездами. Чуть позже Данилу сообщили, что по тому же маршруту проследовал вертолет с заместителем губернатора, а на полосе готовится к взлету еще один, и в него грузятся военные.

Словом, провал был полный, была «заимка» – и нету. Каретников исчез где-то в городе, а следом разлетелись и особо доверенные его штабисты. Кузьмич, как доложили, все еще пребывал в верхах, совместно с прочими народными избранниками решая в областной Думе чрезвычайно животрепещущий вопрос о финансировании очередного Всесибирского фестиваля симфонической музыки и балета.

Еще через час выяснили, что утечка информации пока что определенно не планируется – пресс-служба УВД пребывает в состоянии покоя, журналисты погрязли в текущих делах. Намерения властей предержащих еще не поддавались анализу и толкованию по нехватке информации, однако Данил не сомневался в одном: неизвестные, напавшие на прииск, ничуть не заботились о «языке», вовсе даже наоборот. Правда, оптимизма это не прибавляло: на мертвых, как широко известно, можно валить все, что твоя душенька пожелает, оправдываться они не в состоянии. Пессимистично глядя на вещи, можно ожидать чего угодно: от вороха интеркрайтовских бланков, живописно разбросанных на пожарище, до появления Лжесамура, красочно излагавшего бы по телевидению, как нехороший человек Лалетин держал его прикованным к тачке и заставлял копать платину, угрожая зарезать любимого дедушку.

Впрочем, это уже перебор. Как-никак мы в своем поместье, и не найдут они концов, ручаться можно – но прииск потерян, судьба месячной добычи подернута туманом…

В восемь вечера Данилу позвонил Кузьмич, велел не дергаться, прилежно собирать информацию без лишней суеты, а завтра быть в готовности чуть свет. Голос у него был самый обычный – но что-то чересчур много металла в нем, совершенно спокойные люди так не держатся…

…Кладбище это, расположенное километрах в десяти от города, у ведущего на глухие севера Кучумского тракта, в народе исстари именовалось «татарским». Хоронить здесь перестали еще перед Отечественной. Нынешние шантарские мусульмане, два года назад отстроившие мечеть, открыли новое, на западной окраине города. Этого, в общем, тоже не забывали – но большинство памятников или уже лежали на заросшей высоченным бурьяном земле, или покосились, готовые рухнуть. Иному несведущему могло показаться, что нога человека здесь не ступала лет пятьдесят, однако Данил-то знал: по мусульманским обычаям запрещалось выправлять надгробья, что бы с ними ни происходило потом, они, раз навсегда поставленные, отныне – в руке Аллаха…

«Ниссан» свернул с тракта в совершеннейшем мраке, покатил к ограде, увенчанной по углам потускневшими полумесяцами. Все трое были в очках ночного видения – прямоугольные коробочки с двумя окулярами пристегнуты к затылку широкими «шлейками» – и оттого мир вокруг выглядел мрачно-сумеречным, полным всевозможных оттенков серого, резких полутонов, словно бы напрочь чужим уголком иномерного пространства. Оттого и потайные похороны казались чем-то чуточку нереальным…

Данил загнал машину в ворота, поставил так, чтобы ограда ее прикрывала. Наблюдать за ними, правда, было некому – движения на тракте почти нет, как обычно в эту пору, только однажды навстречу пронеслась издали ослеплявшая фарами легковушка. Импортные «совиные глазки» моментально накрылись бы – сильный луч света мгновенно и бесповоротно выводит из строя фотокатод – но их снаряжение было отечественным. Не из патриотизма, а оттого, что полуголодные научные головы где-то на Урале выдумали ночные гляделки, света, пусть от прожектора, ничуть не боявшиеся.

Данил шагал впереди, неся лопаты. Кондрат и дядя Миша волокли следом длинный, смутно белевший в темноте сверток. Покосившиеся каменные доски, закругленные сверху, обелиски с полуосыпавшейся золоченой вязью, шарами, увенчанными полумесяцами, истлевшие доски, неожиданная надпись на русском: «О Аллах, суди Равиля не по его делам, а по милосердию твоему».

Пока те двое копали, Данил прохаживался вокруг, время от времени трогая рукоятку «Беретты» на поясе. У него редко выпадали случаи, когда общение с представителями власти оказалось бы столь неприятным, буде таковые нагрянут. Вполне вероятно, Кузьмич не одобрил бы, из очень гнилой ситуации пришлось бы потом вытаскивать – но он должен сделать все именно так, как Самур и просил. Иначе окончательно превратимся в волчью стаю, обреченную в любой момент на отстрел с вертолетов.

Ходили слухи, что на заброшенные кладбища вокруг города начали собираться местные сатанисты, неведомо откуда вынырнувшие с началом перестройки, Мазуркевич говорил, что у них лежит рапорт ППС о распятой на кресте собаке с выколотыми глазами – но то, правда, было на православном, а сюда вроде бы полезть не должны… Еще трижды по тракту проносились огни, два раза это были трейлеры, один раз – мотоцикл.

Все. Дядя Миша, тихонько поругиваясь и утирая ползущий из-под «коробочки» пот, тронул его за рукав. Данил обернулся, подошел. Яма тщательно забросана вровень с землей, прикрыта трухлявыми досками из кучи поблизости. Что ж, все лучше, чем у иных, о которых неизвестно даже, какой смертью они погибли, не говоря уж о могилах… «Стечкин» с глушителем давно разобран на детали, а детали, упакованные в мятые консервные банки, покоятся в дюжине урн по всем концам города. Квартира старательно почищена. Все концы оборвались…

Он сходил к машине, принес толстую книгу, сказал негромко:

– Хотите, ждите в машине…

Кондрат, пожав плечами, ушел к «ниссану», а дядя Миша остался, стоял рядом, сдернув «очки», и слушал, как Данил негромко читает из Корана: