Станислав Лем - Следствие Страница 8

— Намеренно… — прошептал он. — Имитация… Имитация, а? — повторил он уже громче. — Симуляция… Но чего? Безумия? Нет, не то: круг снова замыкается.

— Да, замыкается, потому что вы идёте не в том направлении. Когда вы произносите «симуляция безумия», вы ищете точной аналогии с делом Лаперо. Там действия убийц были направлены по определённому адресу: они умышленно оставляли следы, предлагая полиции разгадать загадку. В нашем случае может оказаться, что адресат — необязательно полиция. Мне даже кажется, что это вообще маловероятно.

— Ну да, — пробормотал Грегори. Он чувствовал растерянность, возбуждение его угасло. — Значит, мы снова возвращаемся к исходной точке. К мотиву.

— Да нет же, вовсе нет. Посмотрите-ка сюда.

Шеппард показал на стену, на неподвижное пятнышко света, которое Грегори прежде не замечал. Откуда пробивается этот свет? Грегори бросил взгляд на стол. Под абажуром лежал пресс для бумаг из шлифованного стекла. Узкий луч, преломляясь в нём, падал на стену.

— Ну, и что вы здесь видите? — спросил Шеппард, отходя в тень.

Грегори чуть откинулся, чтобы не мешал яркий свет настольной лампы. На стене, скрытая темнотой, висела картина. Только один-единственный фрагмент её выступал из мрака. На этом кусочке, площадью не больше двух положенных рядом монеток, видно было тёмное пятно, окружённое пепельно-серой каймой.

— Это пятно? — спросил Грегори. — Разрез какой-то? Нет, погодите, я не могу так сразу. Сейчас…

Заинтригованный, он, прищурив глаза, внимательно всматривался в пятно. И чем пристальней всматривался, тем сильней поднималось в нём беспокойство.

— Похоже, это что-то живое, — сказал он, невольно понижая голос. — Хотя нет… Может, окно в развалинах?

Шеппард подошёл ближе и встал на пути луча. Пятнышко света лежало теперь у него на груди.

— Вы не можете определить, что это, поскольку видите только часть. Не так ли?

— А! Так вы полагаете, что эта серия с исчезновениями трупов является как бы частью, фрагментом, началом чего-то большего?

— Да, именно так я и думаю.

Шеппард снова принялся ходить по комнате, а Грегори опять перевёл взгляд на стену.

— Возможно, это начало какой-то крупной аферы, уголовной или политической, которая со временем перешагнёт границы нашей страны. И то, что произойдёт, будет следствием нынешних событий. А возможно, всё будет иначе. Возможно, это отвлекающий манёвр, тактический ход, чтобы сбить с толку.

Грегори слушал вполуха: не отрываясь, он смотрел на картину.

— Простите, сэр, — неожиданно для самого себя произнёс он, — а всё-таки, что это такое?

— Где? А!

Шеппард повернул выключатель. Комнату залил свет. Горел он всего секунды две-три — инспектор почти сразу погасил его, и снова стало темно. Но Грегори всё же успел увидеть то, что прежде было скрыто темнотой: запрокинутое назад и вбок женское лицо, белки закатившихся глаз, глубокую странгуляционную борозду на шее. Рассмотреть фотографию в деталях он не успел, но всё-таки, с опозданием, ощутил ужас, каким веяло от этого мёртвого лица. Он перевёл взгляд на инспектора.

— Возможно, вы и правы, — моргая после яркого света, сказал он, — но я не уверен, это ли главное. Можете вы себе представить человека, который в тёмном морге, ночью перегрызает зубами полотняную занавеску?

— А вы не можете? — прервал его Шеппард.

— Нет, могу, но только в состоянии аффекта, в случае опасности, когда под рукой нет ничего другого, когда это единственный выход… Но ведь вы-то не хуже меня знаете, для чего он это сделал. И через всю серию проходит эта проклятая железная последовательность. Ведь он всё делает так, чтобы создалось впечатление, будто покойники ожили. Для этого он делал расчёты и изучал метеорологические бюллетени. Но неужели этот человек мог подумать, что найдётся хотя бы один полицейский, который поверит в чудо? Вот в этом-то и заключается безумие!

— Которого нет и быть не может, как вы сами утверждаете, — спокойно заметил Шеппард. Чуть отдёрнув штору, он смотрел в тёмный сад.

— А почему вы вспомнили дело Лаперо? — после недолгого молчания спросил Грегори.

— Потому что началось оно весьма невинно: с геометрических фигур, выложенных из пуговиц. Но не только поэтому. Вот ответьте-ка мне, пожалуйста, что является противоположностью деятельности человека?

— Не понимаю, — пробормотал Грегори, чувствуя, что у него начинает болеть голова.

— В деятельности человека проявляется его личность, — спокойно пояснил инспектор. — В любой, в том числе и преступной. А вот правильность всех случаев этой серии безлична. Безлична — как законы природы. Вам понятно?..

— Кажется, да… — неожиданно хриплым голосом ответил Грегори. Откинувшись всем корпусом назад, он наконец вышел из круга ослепляющего света, и теперь глаза его начали привыкать к темноте. На стене кроме женщины висело ещё несколько фотографий. Всё это были снимки мертвецов. Шеппард вновь расхаживал по комнате, передвигаясь на фоне этих чуть выступающих из мрака лиц, точно среди каких-то фантастических декораций или, нет, — как среди привычных, свойских вещей. Наконец он остановился около стола.

— Математически эта серия настолько совершенная, законченная, что напрашивается вывод, будто преступника как такового нет. Это ошеломляет, Грегори, но это похоже на правду…

— Что, что вы… — чуть слышно прошептал Грегори, инстинктивно отшатнувшись.

Шеппард продолжал стоять возле стола, лица его в темноте не было видно. И тут Грегори услышал короткий сдавленный звук. Главный инспектор смеялся.

— Я вас напугал? — посерьёзнев, спросил он. — Вы полагаете, что я несу чушь? А кто делает день и ночь? — вдруг после небольшой паузы задал он вопрос. В его голосе звучала насмешка.

Грегори вскочил, оттолкнув кресло.

— Понял! Ну конечно же! — воскликнул он. — Сотворение нового мифа. Искусственный закон природы. Искусственный, безличный, невидимый творец. И разумеется, всемогущий. Великолепно! Имитация всемогущества…

Грегори смеялся, но в этом смехе не было весёлости. Несколько раз глубоко, судорожно вздохнув, он умолк.

— Почему вы смеётесь? — тихо, почти печально спросил инспектор. — Не потому ли, что такая мысль уже приходила вам в голову, но вы отбросили её. Имитация? Да, конечно. Но она может оказаться настолько совершенной, что вы, Грегори, придёте ко мне с пустыми руками.

— Вполне возможно, — холодно ответил Грегори. — И тогда вы назначите вместо меня другого. В конце концов, если бы это было необходимо, я уже сейчас мог бы объяснить любую деталь. Вплоть до случая в прозекторской. Окно можно открыть снаружи с помощью нейлоновой жилки, заранее привязанной к рычагу. Я даже попробовал. Но чтобы творец новой религии, этот имитатор чудес, начинал с таких… — и он пожал плечами.

— Нет, всё это не так просто. Вот вы говорите «имитация». Восковая кукла является имитацией человека, не так ли? А если некто создаст куклу, которая умеет говорить и ходить, то это будет превосходная имитация. А если этот некто сконструирует куклу, способную истекать кровью? Куклу, которая будет несчастной и смертной, тогда что?

— А что общего это… Но ведь и у совершенной имитации, и у этой куклы должен быть творец, которому можно надеть наручники! — воскликнул Грегори, чувствуя, как в нём поднимается бешенство. «Он что, издевается надо мной?» — промелькнуло у него в голове. — Сэр, не могли бы вы ответить на один вопрос?

Шеппард повернулся к нему.

— Вы считаете, что эта проблема неразрешима, да?

— Да нет, что вы. Об этом не может быть и речи. Но вполне вероятно, что разрешение… — и инспектор замялся.

— Прошу вас сказать мне всё до конца.

— Не знаю, имею ли я право, — сухо произнёс Шеппард, точно обидясь на настойчивость Грегори. — Вполне вероятно, что разрешение вас не устроит.

— Но почему? Объясните же!

— Не смогу.

Он подошёл к столу, выдвинул ящик и вынул небольшой пакет.

— Будем исполнять наш долг, — сказал он, вручая пакет Грегори.

В нём были фотографии троих мужчин и одной женщины. С глянцевого картона на Грегори смотрели заурядные, ничем не примечательные лица.

— Это они, — утвердительно произнёс Грегори. Две фотографии он уже видел.

— Да.

— А посмертных нет?

— Нам удалось достать только две. — Шеппард снова полез в ящик. — Сделаны в больнице по просьбе родственников.

Это были фотографии двоих мужчин. И странная вещь, смерть сделала заурядные лица значительными, дала им монументальную торжественность. Они стали выразительней, чем при жизни, словно бы теперь им было что скрывать.

Грегори поднял глаза на Шеппарда и поразился. Сгорбленный, как-то внезапно постаревший, тот стоял, сжав губы, словно на него накатила волна боли.

— Сэр? — с неожиданной робостью произнёс вполголоса Грегори.