Виталий Гладкий - Змея за пазухой Страница 8

Кавалькада из трех машин умчалась, а Никита остался стоять с ключами от квартиры в руках возле вполне приличной «ауди». Полина оставила ему ключи «на всякий случай» — так он мотивировал свою просьбу. Никита не мог сказать ей, что ему хотелось бы осмотреть квартиру более тщательно. Просто он хорошо знал Олега и не мог поверить, что тот не устроил где-нибудь в недрах квартиры тайник.

В детдоме Олег был помешан на тайниках. Наверное, сказались гены, ведь его родители были шпионами, а значит, вели себя соответственно, в том числе и дома, — такова была у них служба. Он сумел устроить хитрый тайник, о котором никто не догадывался, в ножке своей кровати; Олег прятал туда деньги, полученные праведными и неправедными путями.

Никита забрался в салон и запустил двигатель. Мотор работал ровно, тихо и мощно. Похоже, за машиной был хороший уход. Немного поразмыслив, Никита достал мобильный и набрал номер Кривицкого. Пока гудел зуммер вызова, ему стукнула в голову интересная мысль, и он поторопился выбраться из машины.

— Алло, кто звонит? — раздался знакомый голос Алекса; для него номер мобильного Никиты, высветившийся на дисплее, был еще незнаком.

— Свои, — ответил Никита.

— Нико? Это ты?

— А то кто же.

— Что, опять попал в переплет?

— Угадал. Только не в тот, о каком ты мог подумать. Алекс, мне нужно с тобой встретиться. Срочно. И в неформальной обстановке.

— Момент… Посмотрю в свои записи. В семь вечера тебя устроит?

— Вполне.

— Где?

— Где угодно. Но лучше там, где тебя не знают.

— Тогда в «шалмане». Я не был там сто лет. Помнишь?

— Конечно. А что, он до сих пор функционирует?

— Еще как. Удачливое место так просто не бросают.

— Что ж, вспомним молодость…

«Шалманом» детдомовская босота называла пивбар, ютившийся на задворках центрального рынка. В отличие от других заведений подобного рода, которые мальцов не подпускали к стойке и на пушечный выстрел, в «шалмане» можно было заказать бокал-другой пива, вяленую рыбешку и солидно расположиться за столиком — где-нибудь в углу, подальше от нескромных глаз.

В пивбаре разрешалось курить, и детдомовские пацаны смолили сигареты до тошноты, представляя себя взрослыми. Что самое удивительное, на них никто не обращал внимания и не пытался учить уму-разуму — «шалман» был по-настоящему демократичен. Может, потому, что публика в нем собиралась пестрая, в основном оторви и выбрось, поэтому все вели себя вежливо, предупредительно, стараясь не наступить на чью-нибудь больную мозоль, иначе можно было без лишних разговоров получить «перо» в бок.

Ровно в семь Никита подъехал к бару на такси. Еще два дня назад он не мог позволить себе такой роскоши, пришел бы пешком, благо «шалман» находился не очень далеко от его дома, но теперь, с высоты своего изменившегося материального положения, Никита уже смотрел на жизнь по-иному. «Хорошо иметь домик в деревне!» — вспомнил он навязчивую рекламу, открывая дверь пивбара. И ухмыльнулся. Действительно, как хорошо получить наследство в миллион долларов. Везет же дуракам и пьяницам…

Нужно отметить, что бар трудно было узнать. Внешне он вроде и не сильно изменился, разве что поменяли вывеску и входную дверь да вместо замусоренных дорожек, оплетавших бар снаружи, владелец «шалмана» положил тротуарную плитку, обустроил скамейки и посадил декоративный кустарник. А внутри везде сверкал хром и никель, общепитовских столов с пластиковыми столешницами не было и в помине — их заменили солидные, дубовые, — но курить можно было по-прежнему. Правда, теперь дым не стоял столбом, потому что в баре был мощный вытяжной вентилятор.

Никите пришлось немного подождать — Алекс опаздывал. Он занял столик на двоих в дальнем конце пивбара и наслаждался отменным пивом. Впрочем, и раньше «шалман» отличался тем, что пиво в нем никогда не бодяжили — это было опасно для жизни бармена. Он мог недолить по «Марусин поясок», на это смотрели снисходительно — каждый зарабатывает деньги, как может, — но разбавлять водой столь ценный продукт считалось преступлением против человечества.

Однажды Никите довелось наблюдать, как учили уму-разуму нового бармена. Его заставили выпить один за другим десять бокалов разбодяженного пойла, для убедительности приставив нож к горлу. Как бармен не лопнул, непонятно. Наверное, от страха его желудок стал безразмерным.

Алекс пришел в половине восьмого.

— Извини, брат, служба, — сказал он покаянно, усаживаясь напротив Никиты.

Подождав, пока официант сервирует стол (Никита заказал бутерброды с семгой и вяленую воблу), Алекс сказал, одним махом осушив бокал:

— Ух, хорошо! — Он взял бутерброд и принялся жадно жевать. — Это ты здорово придумал насчет бутербродов — я страшно голодный. Некогда было пообедать. Чай с сухариками и сигареты — вот и весь мой обед. У нас комиссия из министерства свирепствует — ментов переводят в разряд полицейских. С командным составом уже определились, теперь взялись за рядовых. Как бы мне не потерять своих парней…

— Неужто и у сыщиков рыльце в пуху?

— Не так чтобы очень… Но чем черт не шутит. Так что там у тебя за проблема нарисовалась?

— Алекс, почему закрыли дело Олега Колоскова?

Кривицкий неожиданно поперхнулся и поторопился отхлебнуть несколько глотков пива, чтобы пробить комок, образовавшийся в горле.

— На то были веские основания, — после некоторой паузы осторожно ответил Кривицкий. — А почему ты спрашиваешь?

— Хотя бы потому, что он мой друг… пусть и бывший.

— Ну уж — друг… — Кривицкий ухмыльнулся.

— Что было, то прошло. Но он наш , Алекс, детдомовский. И этим все сказано. Кто это дело вел, твой отдел?

— Да. Он был чересчур большой шишкой, чтобы отдать дело на откуп районному отделению угрозыска. Но я как раз был в командировке, когда Олег приказал всем долго жить. Однако с материалами по делу ознакомился и не нашел ни единой зацепки, которая оспаривала бы версию о самоубийстве. Разве что… — Тут Кривицкий запнулся, немного подумал и продолжил: — Выстрел был произведен в висок, с близкого расстояния, но с левой стороны.

— И что это значит?

— А то, что Олег не был левшой. Тем не менее направление пулевого канала находится в пределах допустимого. Надеюсь, ты понимаешь, о чем я толкую.

— Понимаю. Стрелял Олег, а не кто-то другой. Но почему с левой руки? И почему следствие не обратило должного внимания на этот момент?

— Почему, почему… Да мало ли что могло взбрести в голову человеку, который в состоянии стресса находится на грани жизни и смерти? Может, в момент выстрела он держал в правой руке фотографию Полины и дочери — она валялась на полу рядом с телом. И потом, дверь была закрыта на засов. А окна с зимы не открывались — Олег терпеть не мог уличного шума, он любил тишину и чистый кондиционированный воздух. Так, по крайней мере, утверждала Полина. Ну и что должен думать в такой ситуации опер или следователь? Напрашивалась только одна версия — самоубийство.

— А вот в этом я не уверен. И Полина, кстати, тоже.

— Ну, ей и положено сомневаться. Она утверждает, что у Олега не было причин для самоубийства. Но ты-то каким боком в этом деле засветился? Только не говори, что он как был твоим другом, так им и остался! И ты хочешь добиться справедливости, потому что Олег хороший человек и тебе его жалко. Эти мантры можно изрекать разве что на поминках. Мы с тобой далеко не мальчики, и что такое настоящая дружба, нам хорошо известно.

— Дело не в дружбе… — Никита немного поколебался, но все же решился: — Перед смертью Олег написал мне письмо, своего рода завещание, в котором сообщил, что его заказали. Кто именно — не назвал. Может, и сам не знал. Он просил помочь Полине и дочери выехать за рубеж. Олег предполагал, что и на них откроют охоту.

Про кредитную карточку и миллион долларов он благоразумно промолчал.

— Так помоги — и дело с концом, — сказал Алекс. — Я тоже могу посодействовать.

— Полина наотрез отказалась уезжать. Она надеется на свою охрану. Что конечно же глупо. Но женщина — как норовистая кобылка: уж если попала ей вожжа под хвост, то ее не остановишь. Полина попросила меня, чтобы я попытался найти убийцу. А еще лучше — заказчика. Она не верит, что Олег мог покончить с собой. Ничто не предвещало столь трагического конца.

— Хочешь поиграть в частного детектива? — Алекс хмуро осклабился. — Ну и дурак ты, Нико. Ты хоть понимаешь, в какую кашу хочешь влезть? Эти богатеи живут как пауки в банке. То, что они жрут друг друга, — пусть их. Но они очень не любят, когда на их кухню заглядывают чужаки. Если ты сунешься в это дело, можешь считать тебя покойником.

— Боишься, что смогу кое-что откопать и твой отдел получит жирный, аппетитный «висяк»?

— А хотя бы и так! — огрызнулся Кривицкий. — Но я уверен, что в этом деле все чисто. Двух мнений быть не может: Олег покончил жизнь самоубийством. Все с этим согласны — и милиция, и прокуратура. Что еще нужно?