Инна Бачинская - Яд персидской сирени Страница 8

Он понимает в травах и ягодах, ему сварить снадобье раз плюнуть. Он чувствует, что нужно смешать, и куда намазать, и сколько принять внутрь, чтобы не простудиться. И спишь после приема как младенец, и видишь сны. Правда, потом их трудно, почти невозможно вспомнить – только и остается чувство, что обмыслилась и доказалась некая суперзадача, а вот какая – увы. Зато наутро выспавшийся индивидуум свеж и бодр, мыслительные шестеренки крутятся будь здоров, мысль бежит вприпрыжку, голова варит и всякая проблема, непосильная вчера, разрешается на счет раз-два. И никакого похмельного синдрома.

Иногда, очень редко, правда, Монах видит картинки. Всего два раза в жизни, если честно. Один раз он увидел себя, вынесенного волнами на берег, бездыханного, разбитого о камни. Это случилось за пару минут примерно до того, как он сунулся форсировать вброд незнакомую речонку. Картинка была настолько жизненна, что он сразу поверил, так как считает себя волхвом и ясновидящим и убежден, что открыто ему нечто, скрытое за семью печатями. Во второй раз он увидел бездыханное тело старой дамы с распущенными седыми волосами и, по его собственным словам, чуть не помер со страху. Ну да это долгая история, о ней как-нибудь в другой раз[2].

А еще бывают у него предчувствия. Назовите это инстинктом самосохранения, богатым воображением, жизненным опытом… не суть. Словно ветерок пролетает, оставляя после себя ощущение тоски и жути. Словно в затылок подул… кто-то.

Монах вполне искренне считает себя волхвом. «Я, конечно, не господь бог, – говорит Монах с присущей ему скромностью», а лишь всего-навсего маленький незаметный волхв с детективными задатками и легким даром ясновидения. Как-то так.

С журналистом Алексеем Генриховичем Добродеевым Монах познакомился, можно сказать, случайно. Что называется, судьба свела. Его попросили разобраться с убийствами девушек по вызову…[3]

С какого перепугу, спрашивается? В смысле, с какого перепугу попросили. Он что, частный сыщик? Оперативник в прошлом? Нет, нет и нет. Монах не частный сыщик и не оперативник в прошлом, а попросили его по той простой причине, что пару лет назад он открыл в Сети сайт под названием «Бюро случайных находок» – то ли припадок любви к ближнему накатил, то ли соскучился по людям, скитаясь в тайге, а только захотелось Монаху новых прекрасных жизненных смыслов. И там он обещал помощь бывалого человека и путешественника под девизом: «Не бывает безвыходных ситуаций» всем попавшим в тупиковую ситуацию. Нельзя сказать, что от желающих отбоя не было, за весь отчетный период позвонили и попросили о помощи всего-навсего двое. В итоге Монах раскрутил два красивых дела, из тех, что называется, резонансных, обскакав оперативников, в результате чего уверовал в свой детективный гений. Нет, не так. Он подтвердил свой детективный гений, в котором никогда не сомневался, просто руки не доходили попробовать.

В ходе расследований Монах вышел на местного журналюгу Лео Глюка, который бойко писал об убийствах, причем напускал туману с намеком, что ему якобы известно нечто. Недолго думая Монах позвонил журналюге, и встреча состоялась. Вопреки ожиданиям Монаха, Лео Глюк оказался не прытким глистоперым вьюношем, как ему ожидалось, а солидным на вид, толстым мужчиной, но при этом подвижным, болтливым и любопытным, к тому же от избытка воображения привирающим по любому поводу и без, как, впрочем, и полагается всякому уважающему себя репортеру скандальной хроники. Звали его Алексей Генрихович Добродеев. Имя Лео Глюк было одним из псевдонимов журналиста.

Они сразу нашли общий язык, заключили союз о творческой взаимопомощи и нарекли свое детище «Детективным клубом толстых и красивых любителей пива». Усовершенствованное название: «Детективный клуб толстых и красивых любителей пива и подвешивателей официальных версий». Монах был интеллектуальным двигателем и аналитиком, а Добродеев – добытчиком информации из самых достоверных источников, так как у него везде все схвачено; он также подставлял плечо и разделял самые странные идеи Монаха… по причине некоторой склонности к аферам и мистификациям. Бар «Тутси» стал явочной квартирой Клуба. Тот самый, где барменом добряк Митрич, он же хозяин заведения. Добавьте сюда фирменные бутерброды с маринованным огурчиком под пиво! И девушку, которая поет по субботам. Не дешевую попсу, а настоящие старинные романсы, а также из бардов. И вам сразу станет ясно, что «Тутси» – бар для понимающих: без криков, скандалов и мордобоя, с теплой, почти семейной атмосферой, слегка ретро…

…В данный момент Монах ходит туда-сюда от ящиков с неразобранным барахлом до дивана, где распластался здоровенной жабой с открытой пастью старый верный рюкзак. И новоселье зажилил. Заханырил. Добродеев, как человек наблюдательный и с фантазией, подозревал, почему Монах вдруг снялся с места и бьет копытом. Да что там подозревал, он знал!

А дело в том, что между побегами на волю Монах проживал в семье друга детства Жорика Шумейко и его жены Анжелики. Это была та еще семейка добродушных раздолбаев, с тремя детишками: девчонками Маркой и Кусей и его крестником, тезкой Олежкой, – а еще с кошками, собаками и хомяком. Причем последний, по имени Шарик, любил спать на обеденном столе. Был ли это один и тот же Шарик-долгожитель, или все хомяки у Шумейко назывались Шариками – история мутная, Жорик не знал, а у женщин и детей Монах спрашивать не стал, чтобы не травмировать психику. А только всякий раз, как он возвращался, это животное уже поджидало его на обеденном столе. И Монах часто говорил Добродееву, что хорошо бы заиметь отдельную квартиру, повесить везде жалюзи – упаси бог, никаких тряпок, – и балконную дверь держать открытой – зимой тоже, чтобы залетали снежинки.

И вот исполнилось! Квартира есть, жалюзи куплены, приобретен безразмерный диван, причем без выпирающих пружин, как у Шумейко, а наоборот, новенький, с иголочки, пахнущий лаком и краской, и пора играть новоселье, а Монах засобирался. Тоскует по семейству Шумейко, которое его достало, но, как оказалось, без которого тоже скучно. И Монах на распутье, а когда человек заскучал или на распутье, то самое верное дело сбежать. Несмотря на спину и желудок. И как назло, ничего стоящего на горизонте… в детективном смысле.

– За городом видели летающую тарелку, – бросил Добродеев пробный шар, пытаясь заинтересовать Монаха. – Совсем забыл!

– Ага, – рассеянно отозвался тот. – Читал твою статью.

– Хочешь, поедем посмотрим?

– Сделай лучше кофе.

– Легко! – Добродеев вскочил. – Может, бутерброд?

– Давай.

– Кстати, надо бы попрощаться с Митричем, может, отметимся вечером? – Добродеев подсунул новую тему. – Пивко, фирмовые Митрича с маринованным огурчиком, на пару часиков! Как?

Притомившийся Монах присел на диван. Добродеев сделал стойку.

– Жарко сегодня! – Как опытный интриган, он продолжал опутывать Монаха паутиной интриги. – Холодное пивко, колбаска, маринованный огурчик! Наш добрый старый Митрич, народу немного, наш столик в углу…

– Ладно, – поддался Монах, утирая вспотевший лоб. – На пару часиков можно. Попрощаться. Митрич – классный мужик, мне будет его не хватать.

Глава 7. Неприятный разговор

Они шли по аллее старинного городского кладбища. Далекий городской гул перебивало жужжание пчел и цветочных мух, пышно цвели кусты сирени и жасмина, даже белые мраморные ангелочки казались не столько скорбными, сколько задумчивыми. В отличие от беспокойного мира живых, здесь царили вечный покой, тишина и умиротворение. Обитателям кладбища не нужно было спешить жить, хватать жизненные блага и отпихивать локтями конкурентов. Большинству из них удалось самостоятельно сочинить книгу жизни, поставить точку и промокнуть написанное.

– Ты помнишь, куда идти? – спросил Володя.

– Помню. Когда папа умер, я ходила к нему почти каждый день. Нужно повернуть направо, там сразу.

– Ты не устала? – Володе хотелось разговорить ее, она интересовала его все больше, женщин с такой биографией среди его знакомых не было. Бурная юность, сомнительные приятели, убийство, психушка… семь лет! Сейчас ей двадцать пять, тогда было семнадцать, совсем девчонка. Семь лет под замком, да еще и пичкали всякой дрянью. Он украдкой присматривался к Татке, осторожно расспрашивал, делал нейтральные замечания – в основном насчет погоды. На двадцать пять она не выглядела. Лет на тридцать… пожалуй. А то и больше. Сутулая, бесцветная, с каким-то отекшим лицом… наверное, от таблеток. Ходит… нет! – шаркает ногами, тащится медленно, осторожно, словно боится упасть. Выражение лица неуверенное и боязливое, голова опущена, в глаза не смотрит, отвечает, подумав, скупо и однозначно, сама ни о чем не спросит. Во всем облике что-то старушечье. Он испытывал к ней любопытство, смешанное с брезгливостью, ему казалось, что пахнет от нее какой-то затхлостью, старым тряпьем, как от старухи. И одета тоже как старуха. Невольно в нем шевельнулось чувство досады против Веры – не могла прикупить приличную одежку! Не чужая ведь. Он подумал, что непременно скажет Вере, что Татка ей не соперница, отца давно нет, делить ей с этой полусестрой нечего… Может, попустит ее, а то аж захлебывается от ненависти, а им нужно сохранять ясные головы, их ждут большие перемены. Надо быть рациональнее. У Веры сильный характер, она прекрасно держит себя в руках, пока не доходит до Татки. А как доходит, слетает с катушек напрочь – Татка вроде красной тряпки перед мордой быка. Правда, тут еще и деньги замешаны, Вера – опекун. Как бы там ни было, сейчас не до Татки. Пусть себе жрет колеса и сидит в своей комнате. Вряд ли ей нужна сиделка, достаточно Светки, присмотр ей не нужен. Главное, не забывать таблетки, еще, может, запирать на ключ. А вот Пашка – проблема, ему присмотр нужен, с ним ничего не известно. Доктор говорит, может, оклемается, а может, нет. Всякое может статься. Не сегодня завтра скажут забирать домой, вот тогда и понадобится сиделка. Да еще процедуры всякие, массажи, томограммы, денег немерено, а бизнес не в лучшей форме. Кризис. Не вовремя все случилось, ох не вовремя. Не повезло. Ну да что уж теперь… Придется забрать домой, а то на одной больнице можно в трубу вылететь. В итоге двое недужных в доме… тоже красиво. Просто супер! Тут дай бог с дядей Витей по-хорошему разобраться, а то ведь брыкаться начнет, старикан капризный… Пашка распустил. И перед ним, Володей, хозяина строит, сволочь! Точно, утешал Верину мамашу, власть забрал. Хорошо хоть Вера понимает. Ничего, пробьемся. И с Таткой разберемся, не все сразу. Вера права, она здесь никому не нужна. Ей все равно где быть, трава травой…