Инна Бачинская - Лучшие уходят первыми Страница 8

Лилипут зевнул, широко раскрыв пасть.

– Вы по поводу машины? – спросил он тонким голосом.

– Ну, – неопределенно ответил капитан.

– Виталя платить не будет, – продолжал лилипут, – мы уже месяц без бабок, а тот фраер сам виноват!

– А где он? – спросил Алексеев.

– На реке, – ответил лилипут, ловко спрыгивая на пол. Он прошлепал мимо капитана на кухню и загремел там посудой.

Федор вышел из дома и отправился на реку.

Глава 6

Уличные знакомства

Прекрасный летний день перевалил за полдень и начал потихоньку угасать. За столиком греческого ресторанчика «Атенас», что в переводе значит «Афины», вынесенного на улицу по причине погожего дня, сидели трое. Знакомый уже читателю банкир Юра Шлычкин с незапоминающейся физиономией и двое его школьных друзей и соклубников: местная культовая фигура, художник Коля Башкирцев и программер Гриша Блументаль, о котором и сказать-то нечего – нормальный человек, обремененный большим семейством. Юра молчал, так как был неразговорчив вообще. Гриша молчал вынужденно, так как рот у Коли не закрывался ни на минуту.

– Я шарманка с душой первой скрипки, – жаловался Коля горько. – Я артист, в смысле – художник. Мне, как воздух, нужно самовыражение. У меня замыслы! Я, например, хочу писать Христа и Магдалину. Умирающий Христос и рыдающая Мария Магдалина у его ног. Христа я буду писать с тебя, Блум, – обратился он к Грише.

Гриша пожал плечами.

– Не понял! – удивился Коля. – Почему?

– Потому. Тебе ж надо позировать, а у меня семья.

– Ну и что? При чем тут семья?

– Семью кормить надо.

– А Коля тебе хорошо заплатит, – подначил Шлычкин. – Он у нас классик, денег немерено.

Блументаль и Шлычкин переглянулись. Все знали, что Коля был скуповат.

– При чем тут деньги? – закричал Коля. – Почему все говорят только о деньгах? Мне нужно твое лицо, Блум, твои семитские глаза с вековой скорбью. Я так и вижу эту сцену. – Коля откинулся на спинку пластмассового стула и уставился в полосатый тент над головой. – Она мне снится по ночам. Она стоит у меня перед глазами. И вместо того, чтобы… Это мучительно! Из меня делают какого-то паяца на потребу денежным мешкам и их половинам. Она дергает за нитку, и я пляшу под ее дудку! Как раб! Я принимаю свое рабство как блаженство. Я знаю, что слаб. Я люблю эту женщину! Я ничего не могу с собой поделать. Кто посмеет бросить в меня камень? – Он перевел взгляд на друзей.

«Она» – так Коля называл свою жену Марину.

– А с чего вдруг Христа? – спросил Шлычкин, не заостряясь на теме душевных страданий.

– Много грязи кругом. Душа жаждет чистоты. Мне тут недавно попалась книжка Густава Даниловского «Мария Магдалина». Библиографическая редкость, между прочим. Двадцать восьмого года издания. Дали на один день. Там такой Христос… И Мария! Я плакал! Знаете, ребята, я только сейчас понял, что художники Возрождения писали Христа в состоянии экстаза. То, что я чувствую, не поддается никакому описанию. Христос и Мария, вытирающая ему ноги своими волосами! Он – созидатель, творец, мученик, она – у его ног. Извечная женская роль быть у ног мужчины… А в Средние века ролевой принцип извратили и поставили мужчину на колени перед прекрасной дамой. Гендерный нонсенс!

– Экстаз? – Шлычкин выхватил из монолога Коли «сильное» слово.

– Ну!

– Домострой какой-то! – возмутился Блументаль. – Ты путаешь понятия: мужчина, стоящий на коленях перед женщиной, – это дань ее красоте, любовь, восхищение, а стоящая на коленях женщина – это рабство!

Наступило молчание. Блументаль печально размышлял о том, что придется, видимо, искать новую работу, так как брокерская фирма, где он трудился до недавнего времени, разорилась. Шлычкин ни о чем таком не думал, провожал взглядом прохожих и одним ухом слушал Колю Башкирцева. Все, о чем говорил Коля Башкирцев, друзья его давно уже знали. Коля после четвертой рюмки сливовой водки впадал в минор и начинал себя жалеть. Он испытывал страстное желание предаться душевному эксгибиционизму в компании тех, кто его понимает. А кто понимает человека лучше, чем его школьные друзья?

– Я сейчас пишу портрет Регины Чумаровой, – сказал Коля. – Удивительно мерзкая баба, которая вызывает у меня протест на подсознательном уровне. Кстати, ее подруга

– Какой Чумаровой? – заинтересовался Шлычкин.

– Владелицы салона «Регина». В девичестве Деревянко.

– Дочка Деревянко?

– Она самая.

– Пьет, говорят?

– Пьет? – возмутился Коля. – Не то слово! Как лошадь! Я знаю кое-кого из… – Коля многозначительно замялся, – ее девочек. Так они рассказывают, что Регина периодически нажирается в соску. Они так и говорят: «Мадам сегодня нажралась в соску». Две недели назад она упала с подиума прямо во время дефиле. Удачно, к счастью. Вывихнула лодыжку. Официальная версия: перетрудилась перед показом, низкое давление, головокружение, стресс. Говорит: нарисуйте меня в соболях, как принцессу Диану. «Нарисуйте»! – Коля хмыкнул. – Считает себя красавицей, между прочим. Боже, как я устал!

– Не даром же, – сказал Шлычкин, подмигивая Грише. – За хорошие бабки!

– Свобода художника дороже! То, чем я занимаюсь, – это профанация высокого искусства. Это проституция, если хотите!

Коля устало прикрыл глаза рукой. Блументаль посмотрел на полосатый тент и подумал: «Мне бы твои заботы. Ленка снова беременна, а работы пока нет и не предвидится».

– Слушай, – он наклонился к Шлычкину, – у тебя нет работы? Я не сегодня-завтра вылетаю из фирмы.

– Обсудим, подгребай. У нас реорганизация, я там и ночевать буду. Давай через неделю.

– Я так больше не могу! – вскричал вдруг Коля.

Шлычкин и Блументаль вздрогнули и уставились на художника.

– Послушай, – сказал Шлычкин, – а кто тебе мешает?

– В смысле? – не понял Коля.

– Ну, халтурь себе на портретах, а в свободное от халтуры время твори для души, – поддержал Шлычкина Блументаль. – Делов-то.

– Как вы не понимаете? – взвился Коля. – Вдохновение – это вам не счетами щелкать! Оно, как райская птица, нечасто залетает в наши сады.

– А ты пробовал?

– Что?

– Щелкать счетами!

– Я – художник!

– Башкир, не зарывайся! – сказал Блументаль. – Шлычкин тоже художник. В своем роде.

– И Гриша, – поддакнул Шлычкин, – художник.

– Какие вы, братцы, все-таки сволочи, – горько сказал Коля и потянулся за бутылкой. Разлил водку, объявил: – За творчество! – Друзья выпили. – За что я тебя уважаю, – обратился Башкирцев к Грише, – так это за то, что ты водку пьешь, даром что еврей!

– А меня за что? – спросил Шлычкин.

– Тебя? – Коля задумался. – За то, что ты финансовый гений.

Некоторое время друзья молчали, думая каждый о своем, рассеянно провожая взглядом прохожих. Особенно женщин. Потом Коля Башкирцев сказал, понизив голос: – Она ко мне пристает.

– Кто? – спросили разом Блументаль и Шлычкин.

– Регина.

– А ты?

– А что я? Как женщина, она мне не нравится. Но… я же не каменный!

– Не понял, – удивился Гриша.

– Сколько ты берешь за картину? – поинтересовался Шлычкин.

– За портрет. А что?

– Платить не хочет. А если ты ее трахнешь, то… сам понимаешь.

– Ты думаешь? – с сомнением спросил Коля. Мысль о том, что Регина Чумарова хочет сэкономить на собственном портрете, не приходила ему в голову. Он почувствовал себя уязвленным и подумал, что, может, и не стоило с ней спать. – Да у нее бабок навалом!

– Я вас умоляю! Денег никогда не бывает достаточно, – назидательным тоном сказал Блументаль, поддержав тем самым версию Шлычкина. – И, если можно сэкономить, то варум нихт?

– За удовольствия надо платить, – добавил Шлычкин.

– Какое удовольствие! – разозлился Башкирцев. – Да меня блевать тянет от одного ее вида. Терпеть не могу пьяных баб!

– Она что, позирует подшофе? Лежа? – спросил Шлычкин. Блументаль хихикнул и замаскировал смешок кашлем.

– Идите к черту! – Башкирцев хлопнул ладонью по столу. Настроение у него было испорчено. – Вот гады! А еще друзья!

Все трое в свое время были учредителями знаменитого Клуба холостяков, одной из самых популярных городских тусовок. Им было тогда лет по двадцать. Шлычкин учился на инязе, Блументаль в политехе, Башкирцев в художественном училище. Устав Клуба гласил, что членами его являются убежденные холостяки, которые никогда в жизни не женятся. Они носят длинные волосы и, если захотят, бороду, как канадские лесорубы, пьют только водку – никаких вискарей и прочей дряни, качаются в спортзале. Шлычкин, правда, сказал, что длинные волосы носить не собирается, и для него сделали исключение.

Известный немецкий писатель описывает в одной из своих книжек героя, приехавшего завоевывать столицу. Тот остановился в самой дорогой гостинице и заказал на завтрак какую-то немыслимую комбинацию продуктов – яичницу с вишневым джемом и устрицами, например, сказав внушительно официанту, что у него такие вот вкусы и что он архитектор. Так его и запомнили: архитектор с нестандартными вкусами, снявший самый дорогой гостиничный номер. Это было началом его успешной карьеры.