Антон Леонтьев - Шпионка, пришедшая с севера Страница 8

Сенатор долго размышлял. Он пошел на государственную измену. Ему сообщили шифр сейфа в кабинете полковника О'Крейли. Оставалось только выбрать удачный момент. Когда завыли сирены, сенатор едва не умер от инфаркта. Он с ужасом вспомнил, как липкими от пота руками открыл массивный сейф, достал папку с чертежами и сделал несколько десятков снимков. Раньше он видел такое в фильмах про Джеймса Бонда. Но разве он мог представить, что сам окажется шпионом?

Наконец-то все позади. Он выдержал. Сенатор постепенно приходил в себя. Жена ни о чем не узнает. Русские сдержали слово — в руках у него находился плотный конверт. Сенатор обернулся, не заметили ли другие пассажиры этот молниеносный обмен. Нет, другие члены комиссии дремали, болтали или усердно поглощали поздний ужин.

Он надорвал конверт. Мерзкие фотографии и негативы. Ну что же, теперь можно почитать прессу.

Темноволосая стюардесса покинула борт «Боинга».

Она задержалась в аэропорту и дождалась, пока самолет не взлетел. Затем зашла в женский туалет и заперлась в кабинке. Из шатенки с карими глазами она превратилась в коротко стриженную блондинку. Сменила контактные линзы, и теперь ее глаза стали темно-синими. Униформа отправилась в сумку, она облачилась в серый деловой костюм.

Из аэропорта она отправилась в отель. Запершись в комнате, она исследовала содержимое дужек очков, которые передал ей сенатор. Именно этот сластолюбивый американец мог оказаться самым слабым звеном в тщательно спланированной операции. Если он сделал не те фотографии или фотографии вышли плохо… В любом случае у КГБ имелся еще один негатив фотопленки с компрометирующими сексуальными утехами сенатора. Пусть пребывает в святой уверенности, что он выторговал себе свободу и спокойствие. Настанет час, и Комитет снова потревожит его. А может быть, наивному политику повезет, и никогда больше не раздастся в его офисе на Капитолийском холме звонок с новой просьбой-угрозой.

Стюардесса (впрочем, она успела побывать также и врачом, и учительницей, и топ-моделью, и проституткой — в зависимости от того, какой конкретный образ требовался при проведении очередной операции) извлекла крошечный микрочип, вставила его в особую камеру, просмотрела сделанные снимки.

Что же, американец не подвел. Чертежи новейшей торпеды, которая, как полагают США, станет настоящим бичом для стран Варшавского Договора, в ее руках.

Она положила микрочип в капсулу, а ту опустила во флакон с духами. Взяла трубку и позвонила в Париж.

Несколько ничего не значащих фраз, которые несут скрытый смысл: фотографии у нее.

Следующим утром, когда мнимая стюардесса, а на самом деле один из лучших кадров КГБ, предназначенных для разведывательной деятельности за рубежом, покинула отель, в ее опустевший номер вошел менеджер отеля, полный итальянец с массивным сапфировым перстнем на мизинце и экзотическими, а-ля Сальвадор Дали, усами.

Он знал, что нужно искать. Номер не убирали — он так распорядился. Горничная не должна присвоить флакон с «Шанель № 5», якобы в спешке забытый на туалетном столике.

Менеджер отеля Джузеппе, насвистывая арию Каварадосси, положил флакон в карман. Он выполнил то, что от него требуется. Ему не было точно известно, на кого он работает, и его совершенно не волновал вопрос, что находится в этом пузырьке. Ему платили — много и исправно, и его это устраивало. Итальянцу постоянно требовались деньги — жена, семеро детей, любовница, у которой три отпрыска, и все от него, престарелая полупарализованная мать. Денег не хватало, поэтому, когда пятнадцать лет назад его попросили об услуге, он недолго думая согласился. Деньги не пахнут. Раз в полгода от Джузеппе требовалось что-нибудь забрать, съездить в Рим или Палермо, сделать телефонный звонок. Он не собирался вести двойную игру. Зачем, он знал, что такое мафия. Все эти организации, которые занимаются шпионажем, а он был уверен, что вовлечен в нечто подобное, ничуть не лучше. Если его труп с перерезанным горлом найдут в сточной канаве, то кто станет кормить все семейство?

Зато по вечерам, поедая спагетти или пиццу, приготовленную женой или любовницей, он с удовольствием смотрел криминальные фильмы и думал про себя, что он — один из них, этих ловких парней, которые похищают чужие секреты и спят с красотками.

Джузеппе отдал флакон пожилой даме в мехах, которая занимала номер 689. Дама, нисколько не удивившись, продемонстрировала ему в улыбке великолепный фарфоровый протез, а затем сказала:

— Благодарю вас, милейший. Плату, как всегда, получите через неделю.

Джузеппе расцвел. Он сможет позволить себе небольшой отдых подальше от сварливой жены и надоедливой любовницы с маленькой цыпой, он познакомился с ней пару месяцев назад и тратил на нее все больше и больше. Она давно просила показать ей Рим. Вот они там повеселятся!

Пожилая дама, говорившая по-итальянски с легким немецким акцентом, положила заветный флакон к себе и несессер и моментально съехала из гостиницы. Ее ждал серебристый «Роллс-Ройс». В отличие от подавляющего большинства своих сверстниц, пожилая леди предпочитала быструю езду. Путь в неапольский аэропорт занял у нее не более получаса. Ее ждал самолет чартерной авиакомпании, который доставил ее в Цюрих.

В банковской столице Европы моросил мелкий дождь и стояла пасмурная погода. Здесь она должна ждать.

У нее заберут флакон, и она свободна.

Елена Григорьевна Новако происходила из дворянской семьи. Ее родителям посчастливилось бежать из сотрясаемой пертурбациями империи в период между февральской и октябрьской революциями. Ее отец, дальновидный прагматик, незадолго до начала Первой мировой войны разместил в американских банках капиталы.

Он принципиально не доверял европейским финансистам и справедливо полагал, что Старый Свет рано или поздно падет под мощными ударами тевтонской армады. Он оказался прав в одном: банковский хаос поразил нее страны — и победителей, и побежденных.

Зато в Америке царили сытое спокойствие и легкое недоумение. Семья Новако обустроилась в Филадельфии, там на свет и появилась Елена Григорьевна. С самого детства ее воспитывали в атмосфере ненависти к коммунистам, одновременно прививая любовь к старой монархической России.

Отец Елены Григорьевны преуспел на бирже, что было редчайшим исключением из правил — чужаков, тем более русских, там не терпели. Они смогли жить, как привыкли, на широкую ногу, коллекционировать квартиры, мебель и прочие осколки прежней жизни. Мать Елены Григорьевны, урожденная баронесса Шейнина, стала законодательницей мод и хорошего тона в филадельфийском обществе.

Семья Новако постепенно привыкала к новому существованию. Леночка говорила по-английски лучше, чем по-русски, чем огорчала родителей. Ей специально наняли бонну, которая до этого, по крайней мере по ее собственным утверждениям, работала у князей Юсуповых.

Крах размеренной и богатой жизни наступил внезапно, в самом конце октября двадцать девятого года, незадолго до четвертого дня рождения Леночки. Разразилась паника на нью-йоркской бирже, началась Великая депрессия, тысячи, если не сотни тысяч бизнесменов по всей стране разорялись в одночасье.

Увы, но семья Новако стала одной из жертв экономического спада. Отец Лены за какие-то полчаса потерял почти все, чем обладал. Американские банки, которым он так верил, лопались подобно мыльным пузырям. Над ними нависла тень нищеты.

Прекрасный особняк, в который мать Елены Григорьевны вложила душу, великолепные вещи, редкие картины, драгоценности, меха, подобранная со вкусом библиотека — все пошло с молотка. Бывшие друзья или отворачивались, или в лучшем случае выражали искреннее сочувствие и отходили в сторону. Впрочем, упрекать их было нельзя — судьбы многих в те месяцы оказались разбиты вдребезги.

В самый канун православного Рождества, в начале тысяча девятьсот тридцатого года, семья Новако оказалась на улице. Какое-то время они могли снимать меблированный чердак в районе, где жили ирландцы, но вскоре и это жилище оказалось им не по карману.

Елене Григорьевне врезалось в память, как они с матерью ходили по улице и попрошайничали. Отец наотрез отказался принимать в этом участие, заявив, что предпочтет умереть голодной смертью, чем унижаться перед янки. Однако эмигранты — поляки, ирландцы, евреи — оказывались щедрее, чем обеспеченные буржуа. Мать Елены Григорьевны, еще недавно блиставшая новыми нарядами из Парижа и драгоценностями от Картье, устроилась работать прачкой. Помимо Лены у нее на руках был восьмилетний Сережа и трехлетняя Ольга.

Грязное белье было при любом режиме, при любом экономическом и политическом кризисе имелись грязные подштанники, затертые манжеты и залитые соусом галстуки. Работа в прачечной позволила семье Новако перебиваться с воды на хлеб. Они жили рядом с китайским кварталом, откуда доносились аппетитные запахи диковинных блюд и слышалась мелодичная гортанная речь. Зато по ночам из трущоб выползали крысы — огромные твари серого цвета, некоторые размером с кошку, с длинными голыми хвостами. Лена научилась ловко перебивать им хребет железным совком.