Елена Богатырёва - Наследница Страница 8

Помощь Николаю явно не требовалась, но жалостливый рассказ произвел должное впечатление.

– Можно, – ответил он, – если ненадолго.

– В деньгах стеснен? – поинтересовался Иван, разглядывая его дорогую кожаную куртку.

– Деньги здесь ни при чем. Не хочется, чтобы глаза мозолила. Знаешь, давай так договоримся…

Через полтора часа Иван снова поднялся к Вере.

– Согласился. Но с двумя условиями…

Вера подлетела и поцеловала его в щеку. Иван поморщился и продолжал:

– Первое – чтобы ты ему никогда на глаза не попадалась. Второе – всего на месяц.

Он ожидал, что она будет разочарована, но как ни приглядывался к ней, никак не мог обнаружить даже малейших следов расстройства.

– Остальное – моя забота, – только и сказала она на прощание.

С тех пор прошло уже немногим больше полугода, а Николай и не думал отказываться от услуг своей невидимой доброй феи. Вера не только наводила в его квартире порядок, но иногда еще и готовила что-нибудь вкусненькое. Он привык и смирился. «К хорошему быстро привыкаешь», – говорила Катя.

К Новому году женщины решили, что время артподготовки исчерпано и пора переходить к атаке. План был простым. Иван приглашает к себе на Новый год Николая, а Катерина – Веру. И дело в шляпе. Николай даже не очень отказывался на этот раз. Правда, сказал, что ничего обещать не может, но… Иван и сам поверил было, что из их авантюрной истории может что-то выйти, поэтому теперь, после разговора с Воронцовым, подумав, что у того вполне может быть личная жизнь, приуныл, а главное – совершенно не знал, что ответить женщинам, смотревшим на него во все глаза.

– Не смог, – откашлявшись, соврал он им, – говорит – приболел.

Женщины взгрустнули, но великодушно перенесли свои планы на следующий календарный праздник.

– Кто тебе звонил? – спросила Николая Лия.

– Друг. Учились вместе, – он потянулся за одеждой.

– Иди ко мне, – поманила его Лия с кровати, и жалкий остаток вечера первого, так и несостоявшегося дня года, промелькнул, словно одно мгновение.

6

16 декабря 2000 года. 4 часа утра

Павел Антонович подкатил к двери. Аня стояла в темноте и шарила рукой по стене.

– Ничего не вижу, – сказала она бодрым голосом, – ладно, обойдемся без света.

Синицын резко повернул кресло к правой стене, чуть приподнялся и быстро нащупал выключатель. От яркого света Аня зажмурилась, а он впился в нее взглядом. От прически не осталось и следа, под глазами потеки от туши, юбка мятая, а главное – запах духов, которыми, похоже, она облила себя с головы до пят, уже стоя перед входной дверью, совершенно не заглушал омерзительного, резкого запаха перегара.

– Опять! – гневно сверкнув глазами, проскрипел Синицын.

Он медленно подкатил к девушке, она закрыла лицо руками, зная, что на выволочки Павел Антонович большой мастер. Можно было бы, конечно, отойти в сторону, и он, калека, вряд ли сумел бы к ней подобраться. Но Аня понимала свою вину и принимала трепку как должное.

Синицын ухватил ее за волосы сзади и согнул пополам, продержав в таком положении около минуты, пока его руки шарили по ее телу. Мысль о том, что его женщина может быть с кем-то другим, была для него еще невыносимее, чем мысль о скорой смерти. Привычная к такимпроцедурам Аня лишь тихо скулила, зная по опыту, что самое неприятное начнется сразу вслед за этим.

Павел Антонович повалил ее на пол возле своего кресла, здесь же в коридоре, и принялся лупить по спине сначала рукой, а потом – ею жеподанным тапком на тонкой войлочной подошве. При этом он поносил ее на чем свет стоит, орал, что только грязная свинья может доводить себя до такого состояния. Она усердно охала, участвуя в неизбежной процедуре возвращения домой, безропотно принимая ее правила и вознося молитвы единственно о том, чтобы процедура эта закончилась как можно скорее, – очень уж хотелось спать.

Синицын устал быстрее обычного и принялся сдирать с нее свитер. Аня вывернулась, чтобы не испортить любимую вещь, свитер соскользнул с нее и был отброшен к двери. Туда же через секунду полетели юбка и белье.

– Холодно, – поежилась она, но договорить не успела, потому что Павел Антонович вновь ухватил ее за волосы, согнул пополам и поволок в ванную комнату.

Там он заставил Аню залезть в ванну и лечь. Это было уже чересчур, ее бил озноб, тело покрылось мурашками. Аня принялась сопротивляться всерьез, но Павел Антонович дернул ее за волосы с такой силой, что из глаз брызнули слезы. Всхлипывая, Аня все-таки улеглась на спину, и он тут же включил холодный душ. Сначала струи воды били ей в лицо, и она не могла вымолвить ни звука, а только отфыркивалась. Но когда он стал поливать ее от шеи к пяткам, заплакала во весь голос, точно ребенок, некрасиво скривив лицо. Наплакавшись вволю, она почувствовала, что вода стала теплой и никто ее больше не удерживает. Павел Антонович со слезами смотрел на Аню и гладил по груди. Выражение его лица на глазах утрачивало осмысленность.

– Паша, – вскрикнула Аня, поднимаясь, – да у тебя же приступ начинается.

Он удивленно посмотрел на женщину, плохо соображая, что она говорит. Потом тупо кивнул, а Аня выпрыгнула из воды и, оставляя на паркете мокрую дорожку, бросилась в комнату за шприцем. Дрожащими руками набрала лекарство.

– Больше, – попросил Павел Антонович.

– Этого хватит, не беспокойся. Сейчас, сейчас, – она постаралась взять себя в руки и унять дрожь.

Игла вошла точно в вену. Профессиональные качества она не утратила.

– Есть! Пойдем, я уложу тебя.

– Нет, – ответил Синицын, – ложись сама. У меня еще дела.

– Брось их. Тебе нужно поспать.

– Не могу, – слабо улыбнулся он. – Времени в обрез, ты же знаешь…

Глядя на Аню, никто бы никогда не сказал, что час назад эта женщина едва добралась до дома. От выпитого за ночь ноги двигались с трудом. А увидев, как заботливо она укутывает Павла Антоновича пледом, никому бы не пришло в голову, что полчаса назад он тащил ее за волосы в душ. Теперь они больше напоминали парочку голубков, единственной целью жизни которых была забота друг о друге.

Аня уснула, едва ее голова коснулась подушки. При свете ночника Павел Антонович всматривался в ее лицо и тихо улыбался, хотя вряд ли отдавал себе в этом отчет. Вечная загадка – женщина. Вечная тайна – сердце мужчины. Вот она рядом – порядочная, добрая, верная, так нет, тянет же к какой-нибудь дряни. И ничего не сделать, потому что ум тут ничего не решает. Он не судья и не арбитр. Решает легкий щелчок в груди, зажигающий нездешний свет. Произошло, загорелось – и ничего уже не попишешь. Пусть она лживая, подлая, глупая – другой не нужно. С другой темно.

Превозмогая навалившуюся в одночасье сонливость, Павел Антонович снова покатил к столу, разложил перед собой листок и еще раз перечеркнул имя жены. Не было у него к ней света. И счастья с ней не было.

После вторых родов Катерина изрядно поправилась. Он всегда любил полных женщин, но ее полнота была тяжелой – не женской, а бабьей. Мальчики в детстве часто болели, и хлопот с ними хватало, а потому по вечерам с лица у жены не сходило выражение опустошенной усталости. Синицыну же годы прыти не убавили. Да и что это за годы? Тридцать – расцвет, разбег. Они уже перебрались в Подмосковье. Еще рывок – и головокружительная московская власть. Он был лучшим. Он во всем был первым. Он был примерным семьянином. (Да и как могло быть иначе, если после первого же его увлечения – легкого и скоротечного – он застал жену за слезным письмом его непосредственному начальнику…)

Но судьба зло посмеялась над ним. Землетрясение в Ашхабаде. За четыре тысячи километров на юге трясло, а у него в Подмосковье рушилось, сыпалось, как карточный домик, столичное сказочное благополучие.

Его послали в Туркмению – помогать, спасать, организовывать. Послали как лучшего, как первого из первых. Второму, не такому прекрасному руководителю, как он, повезло больше. Второй занял его место и взял курс на столицу. Катерина, которая одна только и могла бы спасти положение, если бы осталась, сославшись на то, что детям по каким-нибудь медицинским показаниям противопоказан жаркий климат, решительно воспротивилась такой перспективе. Она боялась отпускать ветреного супруга одного куда бы то ни было. Она заявила, что у мальчиков слабые легкие и что жаркий сухой климат для них – единственное спасение. Тогда впервые Синицын посмотрел на жену с ненавистью.

Два первых года, проведенных в Ашхабаде, он все еще надеялся – опомнятся, позовут назад, он вернется победителем, закаленным в боях со стихией, на белом коне. Куда там! Битва за лучшее место под солнцем в партийных рядах продолжалась без него. На такой войне выбывших забывают быстро.