Лин Гамильтон - Тайский талисман Страница 8

На улице лило, как из ведра, и по канавам неслись потоки.

Взяв себя в руки, я услышала несколько отрывистых свистков, и к пристани примерно в ста метрах подошел паром. Это объясняло спортивного судью. Паромный кондуктор, если должность называется так, подавал сигналы прибытия и отхода. На берег вышла вереница людей и со всех ног помчалась под дождем, кое-кто забежал в здание, за которым я собиралась наблюдать. Однако никто из них ничуть не походил на Уилла.

Исходя из того, что, пока я спала, причалили и отошли, судя по сновидению, самое меньшее два парома, казалось, я совершенно не в том состоянии, чтобы вести наблюдение, и поскольку узнала пока только то, что об Уилле наводил справки еще какой-то фаранг, я решила, что мне нужна помощь официальных лиц. И отправилась по Вайрлис-роуд в американское посольство.

Разумеется, я могу понять, почему каждого, приходящего в посольство, тщательно досматривают перед тем, как впустить, но поскольку со мной обошлись, как с террористкой, а потом заставили ждать полтора часа, я была в дурном настроении, когда меня в конце концов проводили в маленький кабинет.

— Меня зовут Дэвид Фергюсон, — сказал, вставая, чтобы пожать мне руку, мужчина. Привлекательный, очень рослый, худощавый, с проседью в темных волосах. — Чем могу быть полезен?

— Я разыскиваю американского гражданина, который некоторое время жил в Бангкоке, но месяца три назад исчез.

— Имя? — спросил Фергюсон.

— Уильям Бошамп, — ответила я.

— Уилл Бошамп, антиквар?

— Да, — сказала я. — Вы его знаете?

— Знаю, — ответил он. — Хороший парень. Понятия не имел, что он исчез. Заявление было подано?

— Его жена обратилась в американское консульство в Торонто. Ей сказали, что заявление переправят в Бангкок.

— Через минуту вернусь, — сказал Фергюсон, встал со стула и пошел по коридору.

Прошло гораздо больше минуты, но он вернулся с каким-то документом в руке.

— Нашел в груде бумаг. В конце концов мы добрались бы до него. Дело в том, что сенаторы и конгрессмены просят нас сперва просматривать досье их избирателей. Хорошо, введите меня в курс дела.

Я изложила ему то немногое, что знала.

— Четвертого июля Уильям был еще здесь, — сказал он. — Я видел его на вечеринке, которую он устроил по случаю праздника.[5] Кажется, познакомился с ним в прошлом году на вечеринке в его квартире по случаю этой даты. Многие из нас, американцев, Четвертого июля закатывают празднества. И еще в День благодарения.[6] Много выпивки и ностальгии, иногда даже фейерверк. Разумеется, здесь устраивается праздник, но люди целый день ездят с места на место.

— Я приезжала к нему на квартиру.

— Замечательная, правда? — сказал Фергюсон.

— Вы находите?

— Да, — ответил он. — Снаружи ничего особенного, но внутри — ради такой я бы пошел на убийство.

— Я видела только дверь. И коридор.

— Жаль, — сказал Фергюсон. — Прекрасный вид на реку, и там были поистине чудесные вещи. Я начал всерьез подумывать о том, чтобы подыскать себе приличное жилище. Когда я впервые увидел его квартиру, меня охватила зависть. Я работаю здесь уже два года и все еще живу в холостяцкой квартирке, при виде ее можно подумать, что все еще учусь в колледже. Маленькая электрическая плита, кровать с хлопчатобумажным индийским покрывалом, на стенах ничего, кроме афиши «Роллинг Стоунз». Представляете? А Уилл оборудовал себе роскошное гнездо. У него маленький балкон, откуда открывается прекрасный вид, места на нем мало, потому что там стоят два громадных горшка с этими цветами, как там они называются… которые девушки привязывают на запястья к школьным танцам — светло-лиловые…

— Орхидеи? — спросила я.

— Вот-вот. Орхидеи. Но какой вид! И какая мебель! Он хорошо усвоил тайский стиль. Каждая вещь казалась мне сокровищем. В антиквариате я совершенно не разбираюсь, но у него была каменная голова Будды, которая выглядела подлинной. Картины в рамах на сюжеты джатаки, вы, наверно, знаете, что это рассказы о Будде в прежних жизнях. Стены были покрыты картинами и резными украшениями. Однако квартира была мужской. Мебель прочная, не те хрупкие вещи, которые зачастую кажутся ценными, пока не захочешь сесть на них. Отличный обеденный стол, украшенный резным нефритом, и множество стульев. Уилл не желал есть, стоя за кухонным столом. Единственное, что не понравилось мне, — это висевшая в спальне картина. На ней была изображена красивая женщина, но, знаете, глаза ее как будто бы следили за тобой, куда бы ты ни пошел. Кому захочется, чтобы кто-то, пусть даже портрет, наблюдал за всем, что ты делаешь в своей спальне? Всему же остальному я позавидовал и почти сразу же решил найти себе приличное жилье. Даже маленький столик был замечательным — со стеклянной столешницей и ящиком внизу, куда можно класть вещи и видеть их сквозь стекло, думаю, вы понимаете, что я имею в виду. Там было несколько аккуратно разложенных терракотовых амулетов, все разные.

— Похожих на этот? — спросила я, достала из сумочки амулет, который дала мне Натали, и протянула ему.

— Точь-в-точь, — ответил Фергюсон, внимательно на него глядя. — Откуда он у вас?

Я рассказала.

— Странно, — сказал он.

Не согласиться я не могла.

— Его жена сообщила об этом здешней полиции?

— Нет, — ответила я. — Наверно, думала, что сообщите вы. Я не имею в виду вас лично…

— А я и не принял ваших слов на собственный счет. Как я сказал, в конце концов мы бы это сделали.

— Была у него любовница?

— Не знаю, — ответил Фергюсон. — Мы не были особенно близки. Несколько раз выпивали вместе в добавление к празднествам по случаю Четвертого июля. Но о личных делах не говорили. Однако что касается девушек, многие мужчины, приезжающие в Таиланд… как бы выразиться?

— Берут девушку на выходные? — сказала я.

— Я предпочел бы «пускаются во все тяжкие», — сказал он. — Но что тут говорить, для одиноких мужчин Таиланд — отличное место.

— Только он не был одиноким.

— О, — произнес Фергюсон. — Понятно. Я одинок. Развелся. А вы?

— Нет, не одинока, и не забывайте этого только потому, что я в Таиланде, — сказала я довольно строго. И сама поразилась своему тону сельской учительницы. Возможно, Клайв был прав. Я становлюсь выжившей из ума старухой.

— Ла-а-адно, — протянул он. — Поехали.

— Куда?

— Обратно на квартиру к Уиллу, — ответил Фергюсон. — Видите ли, когда привлекают наше внимание, мы начинаем работать. У вас взятая напрокат машина?

— Шутите? Водить машину в таком движении?

Он засмеялся.

— Готовы на риск поехать со мной?

— Пожалуй, — ответила я.

— Ну, вот и приехали, — сказал Фергюсон примерно час спустя. — Можете ослабить мертвую хватку за подлокотники. Мы могли бы добраться втрое быстрее, сев на паром, но мне нравится доказывать, что могу водить машину по Бангкоку.

— Вы смелый и, может быть, безрассудный человек, — сказала я.

Едва выйдя из машины с кондиционером, я начала задыхаться от жары, темные очки сразу же запотели. Фергюсон повторил мой громкий стук в дверь, потом сказал: «Подождите здесь» и спустился по лестнице. Через несколько секунд вернулся с человеком, которого представил мне как мистера Пуна, управляющего домом.

— Мистер Пун сказал мне, даже несколько раз, что не может впустить нас в квартиру. Однако небольшое денежное вознаграждение переубедило его.

Я оглядела домоуправа.

— Все в порядке, — продолжал Фергюсон. — Он не говорит по-английски. Я убедил его открыть дверь и позволить нам посмотреть из коридора.

Мистер Пун оказался из тех людей, которым даже самое пустяковое дело кажется трудным. Он повозился с ключами, решил, что взял не те, ушел довольно надолго и по возвращении снова стал возиться, пробуя то один ключ, то другой.

— Начинаю чувствовать себя как Хауард Картер,[7] ждущий, когда рабочие проложат путь к гробнице Тутанхамона, — прошептала я. — Прошу прощенья. Сравнение неудачное.

Фергюсон засмеялся.

— Давайте не спешить с выводами, — сказал он. — Ну, вот.

Пун наконец повернул ключ, и дверь распахнулась.

Я удивилась тому, как тихо было в квартире. Снаружи доносился шум уличного движения, речных судов, грохот большого города. Внутри было душно и мрачно, как в летнем домике, где никто не появлялся всю зиму.

— Иду внутрь, — сказала я.

— Я следом, — сказал Фергюсон, когда Пун начал протестовать. — Потребую дипломатической неприкосновенности для нас обоих.

Квартира, как и говорил Фергюсон, была красивой. Орхидеи на балконе определенно знали лучшие дни, но вид из окон — замечательный, мебель и произведения искусства тоже. Тиковый обеденный стол был именно таким, как Фергюсон описал его, а картины на сюжеты джатаки оказались восхитительными.