Алина Егорова - Ангел-хранитель Страница 8

– Надо же! – восхитился Артемьев. – А как точно написано, будто с натуры.

Митяй почувствовал необычайную легкость, как в детстве. Он увидел себя там, на этом пейзаже, между сугробами, в валенках и отцовском тулупе. Мать часто посылала его за водой или еще за чем-нибудь по хозяйству. На улице стужа, мороз щиплет нос и щеки, от яркого снега глаза слепит, а в доме тепло и пахнет пшенной кашей. Придешь домой с морозца – и за стол. Молоко и хлеб, горячая каша или картошка из печи, и кажется, что ничего вкуснее этой еды нет. Сидишь в тепле на лавке и смотришь, как на улице играет метелица. Пальцы к стеклу прижимаешь, чтобы оно оттаяло и лучше стало видно, что на улице делается.

Лицо Артемьева просветлело, он даже улыбнулся. Его вдруг так потянуло в родную деревню, что тяга эта оказалась сильнее любой тоски, не дававшей ему покоя в последнее время.

– Забирай, – великодушно произнес художник. – Дарю.

– Мне?! – изумился Митяй. – Это же такая красота!

– Вот и бери себе красоту. Только, чур, уговор! Ты выбрасываешь дурь из башки и берешься за ум. Поезжай в деревню, семьей обзаводись и наслаждайся жизнью. А я к тебе, даст бог, приеду на пейзажи. Будет у кого остановиться.

– Но как же…

– Поезжай, братец. В городе ты совсем пропадешь, от тоски зачахнешь, а деревня тебе силы вернет.

Артемьев покидал дом Кустодиевых со смешанными чувствами. В душе его появилась надежда на лучшее, в ней словно забрезжил свет, обещавший вернуть его к жизни. Но тут же появился и стыд. Он, молодой, здоровый, живет в мирное время – и раскис, как нежная барышня! Бориса постигла тяжелая болезнь, но он все равно продолжает жить и работать. Этот поразительно энергичный человек оставался веселым, будучи прикованным к инвалидному креслу. Его мучили боли, а он посещал театры и путешествовал по стране. Неудивительно, что его полотна такие яркие, они буквально пропитаны оптимизмом и заряжают жизненной силой.

– Хватит ныть! – сказал себе Митяй. – Надо действовать. Наплевать на все – и работать! Прав художник, не ценим мы то, что имеем. Этак и бога можно прогневить.

«Как хорошо слушать умных людей, как хорошо, что есть такие люди, как Борис Кустодиев», – думал Митяй. Он сидел на лавке в своем доме, в Верховье. Под окном во дворе играл с дощечками трехлетний мальчуган – его сын Алешка, на стене висела картина – пейзаж: зимнее утро. Та самая, которую подарил ему Борис.

Дмитрий Артемьев, как он и обещал художнику, вернулся в свою родную деревню. После смерти матери их дом стоял заколоченным, сад был запущен, в зарослях бурьяна. Митяй работы не боялся, он поправил дом, привел в порядок двор, обжился, оттаял душой и женился на деревенской девке Варваре.

Сердечная рана зажила, не оставив и следа. Митяй даже забыл лицо Нины, лишь иногда по весне, когда все вокруг расцветало и в воздухе разносился, кружа голову, сладкий аромат черемухи, он иногда вспоминал волнующее чувство прежней безумной любви. Оно было таким далеким, что казалось, будто его и вовсе не было и все это – Нина, несостоявшаяся свадьба, боль, разочарование, – ему пригрезилось.

Теперь, находясь рядом с любимой женой и сыном, Митяй не понимал: как он мог не желать жить дальше?

2009 г.

Вечер закрыл небо над городом темными тучами, оставив между ними узкие щели, чтобы через них смогли просочиться цветные полосы закатных лучей. Арина распахнула окно лоджии и посмотрела вниз, надеясь увидеть знакомый силуэт серебристого автомобиля, но его там не было. Денис не объявлялся уже больше недели, он исчез по-английски, не сказав ни слова. Расстались они, как обычно, и у Арины тогда и мысли не возникло, что эта встреча окажется последней. Сейчас она почти не верила, что Денис приедет, но все же продолжала надеяться. «Почему мне так не везет?!» – хотела закричать она в темноту двора, будто двор мог ей ответить. К горлу подкатила горечь, на глазах выступили слезы и скатились по щекам, оставив влажные дорожки. Арина сжала в ладошке мобильный телефон, с которым она не расставалась ни на минуту. Она ждала от Дениса звонка, хотя знала – он не позвонит. Сама набирала его номер и каждый раз слышала одно и то же: «Абонент временно недоступен».

Арина защелкала кнопками телефона и открыла папку с фотографиями, среди которых была одна – самая дорогая: с экрана на нее смотрел Денис. Она его сняла украдкой, когда он не видел. Иначе он отказывался, отшучивался, мол, он не красавчик, чтобы фотографироваться. Как Арина его ни уговаривала, Денис не соглашался ни в какую.

– Позвони мне, – прошептала Арина. Крупная слеза упала на экран, сделав его изображение мутным. Ей показалось это очень символичным: Денис плачет вместе с ней, ее же слезами. Арина сочла это добрым знаком – она вообще верила в приметы, бо€льшую часть которых придумывала сама.

У нее всегда было так: судьба над ней словно издевалась. Подарит вспышку счастья, подразнит перспективами, поманит – и тут же отворачивается. Арина размечталась, представила себе головокружительный роман с Денисом, который обязательно перерос бы в серьезные отношения. В ее возрасте некоторые по второму разу замуж выходят, а у нее до сих пор не было полноценного романа, все как-то мимолетно и не по-настоящему. Вроде она не уродина и не дура – институт закончила, – а поклонниками ей никак не удается обзавестись. Мама говорит, что она слишком разборчивая, принца ждет. Какой уж тут принц! Был бы кто-нибудь хороший, не глупый, воспитанный, добрый, ну и любил бы ее, конечно. Разве она очень многого хочет? Ребят неплохих вокруг хватает, да все они либо заняты уже, либо на нее и не глядят вовсе – им тоже, оказывается, принцессу подавай или куклу Барби – с длинными ногами и платиновыми локонами, а что там у нее вместо мозгов – неважно. Арину всегда воспитывали в том духе, что внешность – не главное. Ум, скромность, отзывчивость – вот основные достоинства, по которым оценивают и за которые любят. Она всегда была тихой доброй девочкой, готовой прийти на помощь. Арину любили… мамины подруги и пенсионеры из их двора. Мальчишкам нравились девчонки бойкие и яркие.

Была в их девятиэтажке такая – Ирка. Своенравная, капризная, никогда ничего для других не делала, но ходили за ней ребята толпами и еще дрались между собой. Ирка с двенадцати лет таскала косметику у старшей сестры и одевалась, как взрослая. Стрелки до висков подведет черным карандашом, губы напомадит, нанесет румяна на скулы – в целом жуть, но пацаны на такую дерзкую красоту западали. Юбки Ирка носила короче некуда, они едва стыд прикрывали – так говорили в совете пенсионеров. «Ты, Аринушка, не гляди на нее – Ирка девка непутевая, даром что мать – манекенщица», – внушалось Арине. В совете пенсионеров Ирку считали пропащей, потому что та была из неблагополучной семьи. При матери-манекенщице другой семьи и быть не может! Иркина мама в силу ее возраста давно уже не работала в Доме моды, но старожилы помнили, что она когда-то дефилировала по подиуму, и считали это занятие неприличным. Ирка пошла в мать – такая же высокая и стройная. Арина сначала к Ирке относилась с сочувствием. «Непутевая», – повторяла она высказывания членов совета. Потом – с завистью: уж очень все складно было у «непутевой»: в компании она – заводила, все хотят с ней дружить, Ирка – словно королева со свитой, а у нее, такой правильной и хорошей, всего одна подруга, такая же тихоня, как и она сама. Арина до дрожи в острых коленках хотела походить на Ирку. Пусть ее считают безнадежно пропащей, непутевой, какой угодно, лишь бы получить то, что имеет Ира! Хоть ненадолго, на совсем крохотный промежуток времени, взойти на престол и царствовать.

Арина как-то прочла в одной книжке, что нужно представлять себя в желанном образе, чтобы стать такой, какой ты хочешь. Она стала воображать себя Иркой, дерзкой и красивой, мысленно произносила ее фразы, тайком от строгих маминых глаз неумело наносила макияж. Она уже почти стала другой, почувствовала, как меняется внутренне, и ждала, что вот-вот произойдет перевоплощение из зажатой нескладной девчонки в привлекательную девушку. Но увы: она подходила к зеркалу и понимала: ничего не изменилось, она – прежняя, средненькая, ничем не примечательная пай-девочка. Угловатое веснушчатое лицо с бледно-розовой полосочкой губ и глазами цвета неба в пасмурную погоду. Мешковатое платье в мелкую клетку ничуть не украшало ее фигуру, называемую мальчиками – «не на что смотреть». Такие платья продавались на каждом рынке, и их носило полшколы. Арине никогда не покупали дорогих красивых вещей. Во-первых, это было непрактично, потому что она еще росла, а во-вторых, на это не было денег. Получая очередную обновку с рынка, Арина думала, что когда-нибудь, став самостоятельной, она будет носить только то, что ей нравится. В мечтах Арина видела себя элегантной, уверенной в себе дамой, у прекрасных ног которой лежит весь мир.

Как ей реализовать желаемое, Арина представляла себе весьма смутно, знала только, что для начала необходимо получить образование. В каком институте обучают на успешных дам, было непонятно. В то время, когда она оканчивала школу, в моде были актрисы, экономисты и юристы. Юриспруденция и экономика казались ей до икоты скучными, а в театральный был слишком большой конкурс, и – как она себя реально оценила – у нее отсутствовал хоть мало-мальский талант. Пометавшись между педагогическим, куда ей настоятельно рекомендовала пойти мама, и медицинским, как ее науськивал пенсионный совет: «Будешь нас, старых, лечить», Арина в итоге оказалась в институте культуры. Ирка в восемнадцать лет вышла замуж за состоятельного бизнесмена, чем окончательно опровергла миф о собственной безнадежности и вызвала у Арины еще бо€льшее желание подражать ей. «Тоже бы мне замуж выйти!» – мечтала она. Но институт культуры – не то место, где водятся женихи, там вообще учились одни барышни.