Александр Щелоков - Граната РГД-5 Страница 8

Людей красит именно место.

Человек за рулем — водитель.

Дурачок на троне — царь.

Пьяница в митре у Царских врат алтаря — владыка.

Вор и мошенник в кресле генерального прокурора страны им и становится.

Нет, махнула народная мудрость насчет места, которое человека не красит!

С чего начинают великие свое вхождение во власть? С обустройства трона и кабинета. А как еще человек может показать другим, что он велик, что он вершитель судеб народа, если его рабочие апартаменты не велики, как крытый стадион, если их стены не покрывают мрамор, малахит, позолота, если мебель их не из красного дерева, инкрустированного слоновой костью, а на спинках стульев нет орла с державой и скипетром в крючковатых лапах?

Один из партийных деятелей сталинской плеяды региональных вождей некий Аношин, став секретарем областного комитета партии большевиков, в кабинете за своей спиной повесил не икону с изображением великого вождя народов, а собственный лик, писаный маслом.

Великому Сталину угодливые соратники вмиг доложили о таком кощунстве. Доложили и стали ждать, что же последует. А не последовало ничего. Сталин понял: Аношин — дурак, а дураков он не боялся. Тем более что когда по его просьбе Аношина спросили, почему он повесил в кабинете свой портрет, а не парсуну вождя, секретарь обкома ответил:

— Входя ко мне, коммунисты должны видеть представителя товарища Сталина секретаря обкома Аношина, даже если его в кабинете нет. А вот я обязан всегда видеть товарища Сталина, чистить себя под ним и плыть в революцию дальше.

В самом деле, на стене напротив секретарского стола находился портрет вождя.

Губернатор области новой формации Леонид Викторович Немцев получил ключи областной власти из рук демократического президента. И тут же начал великие преобразования своего кабинета.

Опытные московские архитекторы солидно потрясли бюджетные фонды области. Никто сейчас не скажет, сколько времени не получали зарплату врачи и учителя, пока рождался новый дизайн губернаторской обители. Потом тем же учителям и врачам еще несколько месяцев пришлось потерпеть с деньгами, пока планы преобразования резиденции губернатора воплощались в действительность.

Когда работу закончили, область получила право гордиться своим долготерпением. Новый кабинет украшал не только его хозяина — губернатора, но и всю область, которой он правил.

Бомж, ночующий на железнодорожном вокзале, ханыга, обалдело сидящий в грязи у пивнушки, нищенка в подземном переходе, учитель со сторублевкой в кармане, санитарка больницы с фигой в кармане в день зарплаты — все могли гордиться рабочим местом всенародно признанного правителя области.

Две сотни квадратных метров на втором этаже здания бывшего обкома партии заняли его обновленные апартаменты. В них не было ничего от казенного стиля советских времен — портретов московских чиновников, обязательной карты области на стене, могучего стада белых телефонов на приставном столе...

Дизайнеры умело подчеркнули другое — богатство, власть, безнаказанность, которые поселились под обновленной крышей. Последнего, скорее всего, не замечал и сам губернатор, но роскошь хором на фоне нищенствовавшего города — что может быть более убедительным свидетельством безнаказанности чиновника?

Если говорить о самом губернаторе Немцеве, то он ежедневно входил в свой кабинет с мыслью: не место красит человека. Только его собственное появление в этом месте пробуждало жизнь огромного административного аппарата, посылало во все стороны властные импульсы, и колесики государственной машины, неизбежно замедлявшие ход по ночам, начинали вращаться все быстрей и быстрей.

Ровно в девять, как было положено распорядком вторников, в кабинет Немцева на крыльях вдохновения впорхнул секретарь губернатора Юрий Платонович Харин, состоявший при Немцеве «спичрайтером» — придворным речеписцем. По средам губернатор регулярно общался по радио с населением области. По вторникам завершалась работа над текстом очередного выступления.

Харину трудно было завидовать. Пятьдесят две речи в год для одного только радио — это совсем не мало. Приходилось выкладываться и пахать, пахать. Одни темы придумать, чтобы они не повторялись — офонареешь.

В кабинете губернатора работал телевизор. Немцев просматривал передачи из Москвы, которые для него записал секретарь. Требовалось всегда быть в курсе всех столичных сплетен и дел.

Знаменитый российский телекомментатор Компотов, самовлюбленный учитель несмышленых масс и строгий наставник политиков, всегда был явно недоволен промахами демократических властей и не скрывал этого:

— Э-а, — тянул он жилы из слушателей, — э-а, события последних месяцев, э-э, показывают, а-а, что правительство недооценивает растущее недовольство в обществе, а-а...

— У него, запор, что ли? — Губернатор недовольно поморщился. — А-а-а... Никак не разродится. Выруби ты его.

Харин пружинистой рысцой протрусил к телевизору, надавил на кнопку выключателя. Повернулся к шефу. Со смешком заметил:

— Вроде бы и Москва, а купили косноязычного. Не могли найти получше?

Немцев понял: его помощник, говоря о кандидатуре «получше» подсказывал: получше — это он сам.

Губернатор криво усмехнулся.

— Покупают, Юрий Платонович, не за талант и умение трепаться, а за послушание. Вот я тебя купил за способности... Постой, постой, может ты считаешь, что я тебя не купил, и ты просто честно служишь идее?

Харин нервно дернулся. Люди интеллигентные — журналисты, артисты, писатели, чьи профессии давно стали товаром, не переносят напоминаний об их продажности. Самые гнусные свои поступки они умеют объяснять стремлением служить идее, большому искусству, запросами собственной творческой индивидуальности.

— Что молчишь? — Немцев ехидно улыбался. — Так купил я тебя или нет?

— Так точно.

Харин никогда не служил в армии — плоскостопие, слабое зрение — одно к одному. Однако ответил по-военному, поскольку какую часть вопроса подтверждали слова «так точно» на глаз не определишь. А для того, чтобы честно сказать: «да, меня купили», пороху не хватило.

— Вот! — Немцев довольно качнул головой. — Купил и промахнулся. Надо было искать послушного, а не способного.

Нечто туманное, неясное, похожее на угрозу, сгустилось над Хариным. И он поспешил отвести от себя недовольство шефа.

— Леонид Викторович! Разве я не...

— Да, дорогой, ты именно «не». — Немцев сердился, нагоняя на помощника страху. — Ты что мне нашваркал? — Он взял листок текста со стола и потряс на весу. — Это ничем не лучше меканья господина Компотова...

При первом чтении губернатор капризен и привередлив, как депутат Госдумы от оппозиции, которому на стол положили правительственный законопроект. А терпеть капризы Немцева для Харина — острый нож.

— Неужели я такой глупый? — Губернатор все еще тряс листок как вещественное доказательство вины помощника. — Ты хоть думаешь, что мне с подобной лабудой стыдно выходить на народ?

Эх, была бы на самом деле в стране, мать ее, демократия! Сказал бы Харин: «А вы-то сами сможете написать что-то путное?» Но демократии нет, есть вертикаль субординации. Конечно, коли решил остаться без дела и грызть сухарь, запивая его водой — валяй, играй в самолюбие и независимость!

— Леонид Викторович! — Священный трепет уважения звенел в голосе Харина. — Это же первый вариант. Прикидка, так сказать. Вы же понимаете...

— Не понимал бы, не говорил. Сожрал бы твой силос и все тут. А вот оказалось — я разборчивый.

— Виноват, что нужно сделать?

Признания собственной нерадивости Немцев от подчиненных принимал весьма милостиво.

— Прежде всего, надо уйти с трусливой позиции. Сейчас все пишут и говорят о государственных проблемах смело, а ты как лебедь прячешь голову в воду.

Харин удрученно вздохнул.

— Вроде бы Лебедь головы не прячет. Наоборот, выставляется где нужно и где не нужно.

Немцев посмотрел на помощника с сожалением.

— Я не о генерал-губернаторе, о птице.

— А-а, тогда...

— Вот те и тогда. — Губернатор взял газету, лежавшую перед ним. Ткнул пальцем в отчеркнутое место. Начал читать: «Мы обязаны вылезать из грязи, в которой сидим по уши. Главная ненормальность нашего общества сегодня в том и состоит, что честный человек не имеет возможности улучшить свою жизнь в одиночку. Если мы не изменим общую ситуацию, не изменим саму систему — каждый так и будет барахтаться в нищете и страхе». Здорово сказано, верно?

— Конечно, -Харин кивнул, соглашаясь, — но это же оппозиция.

— Верно. А кто мешает нам так же говорить? Вот, возьми и перепиши. Не стесняйся, ты умеешь. И потом убери из выступления всю траву. Чтобы я ее не жевал, как телок. Надо чтобы все звучало по военному. Раз, раз!

Харин вздохнул удрученно.

— У военных всегда есть противник...