Владимир Першанин - Библиотечка журнала «Милиция» № 4 (1997) Страница 8

Когда они шли к стоянке, Фарида немного приотстала.

— Поболтайте без свидетелей. А я подышу воздухом.

— Какие уж тут разговоры, — пожал плечами Амелин. — Время я выбрал самое неподходящее.

— Вы с другом мало похожи на коммерсантов, — сказала Инга.

— А на кого же?

— Больше на военных. За шестнадцать лет работы в журналистике я встречалась со многими людьми. Профессии накладывают свой отпечаток. Впрочем, для окружающих это не очень заметно.

— Может, мы с вами увидимся в какой-нибудь другой день? Завтра или послезавтра?

— Вы пока не собираетесь уезжать?

— Нет. Наши дела затянулись.

Инга протянула ему визитную карточку.

— Здесь рабочий телефон. Правда, в кабинете меня часто не бывает.

— Я могу позвонить вам домой?

— Можете. Запоминайте номер. Три, пять, пять, ноль, восемь.

— Инга! — позвала ее Фарида, открывая дверцу такси. — Ты остаешься?

— Все. До свидания, Сергей!

Журналистка побежала к машине.

Когда Амелин передал Петренко содержание разговора с Ингой, тот удивленно хмыкнул.

— Ты посмотри, как тесен мир! Значит, Фарида была подругой покойного Джемаль-Ходжи и, может быть, вполне знакома с Довлатовым. Твои девушки нам еще пригодятся, я чувствую. Но прекрасный пол оставим на крайний случай. Завтра мне предстоит интересная встреча. Спать ляжем пораньше. Я уйду в четыре часа через окно. Ты оставайся в номере, никуда не выходи. Часов в восемь, если я не вернусь, закажи завтрак на двоих по телефону и жди меня.

Амелин молча кивнул в ответ. Он уже давно научился не задавать лишних вопросов.

Связника звали Ахмед. Когда-то в Афганистане Петренко его здорово выручил. Ахмед работал переводчиком в одном из спецподразделений и был приговорен моджахедами к смерти вместе со всей семьей.

За несколько недель до вывода советских войск Петренко помог получить ему необходимые документы и переправил вместе с семьей в Южную Республику.

Полковник интуитивно чувствовал, что с Ахмедом не все в порядке и хотел лично в этом убедиться. Назначая встречу в половине пятого утра, Петренко не столько опасался слежки, сколько того, что его с Ахмедом может увидеть посторонний человек.

Он знал, что постоянное наружное наблюдение, «топтание по следам», за ним и за Амелиным ведется, хотя в этом не было необходимости. Приезжих русских и так надежно изолировали от нежелательных контактов, а когда они пытались высунуться, били жестоко и метко по рукам. Пройдет день или пять, и их с Амелиным вышвырнут из города. Но пока эти люди чего-то выжидают. Чего только?

Ахмед ждал его на окраине редкой тополиной рощи. Ветер шуршал сухими листьями, кружа их в воздухе и медленно опуская на землю. Чужой город, чужая луна и эта почти бутафорская роща, освещенная слабым серебристым светом. Они поздоровались. У Ахмеда была сухая и жесткая рука. Он мог и не прийти в это пустынное место, если вел двойную игру. Впрочем, трусом он не был, а в армии Наджибуллы дослужился до капитана.

— Здравствуй, Ахмед!

— Здравствуй, шурави!

В полусумраке лунной ночи отчетливо белели зубы переводчика. Он улыбался.

— Я рад тебя видеть, Иван.

— Я тоже. Веселое место выбрали для встречи.

— Ты неплохо ориентируешься в нашем городе.

— Привычка. Керим исчез. Ты не знаешь, что с ним случилось?

— Знаю. Ему пробили ступню металлическим штырем, когда он ехал к Довлатову. Рана очень тяжелая, он едва не умер, а теперь скрывается.

— Джемаль-Ходжи убили, Шатоева искалечили… Кто следующий?

— Может быть, ты, — медленно проговорил Ахмед. — Или твой светловолосый друг. Прости, шурави, можешь меня презирать, но я буду вынужден рассказать о нашей встрече…

— Кому?

— Я не знаю этих людей. Но чувствую, что ветер дует с юга. Непримиримые наступают. Разве могут они оставить в стороне самую крупную повинцию в республике! Русские для них враги, и ты не дождешься здесь ничего хорошего.

— Ты знаешь, Ахмед, для чего я сюда приехал?

— Выручать друзей — святое дело. Но, боюсь, ты ничем не поможешь этим летчикам.

— Мне нужно выйти на Довлатова.

— Если бы Амир захотел, он сам бы нашелся. Думаю, ему сейчас не до тебя. На Амира давят со всех сторон. Вахид Абазов едва не в открытую обвиняет его в измене. И в собственном родовом клане Довлатова нет единства.

— Это означает, что Амир теряет свои позиции?

— Он может их потерять, если не ударит первым. Возможно, он и готовит такой удар сейчас.

— И тем не менее я должен увидеть Довлатова, — жестко проговорил Петренко.

— Уезжай отсюда, Иван. Я тебе больше не помощник. У меня четверо детей и внук, рисковать семьей я не буду. Идет большая игра, и меня просто смахнут как пешку.

— Там, в пустыне, остаются в плену двое моих товарищей, и я их не брошу. Разве в Афганистане я поступал по-другому?

Прозвучало несколько с надрывом, но вполне в духе Востока. Ахмеда надо было хоть чем-то расшевелить.

— Иван, не думай, что я не помню добра. Но я тебе действительно не смогу помочь. Вас пока не трогают, однако решение могут изменить в любой час. Вы просто исчезнете. А насчет Амира… Есть очень простой, но рискованный выход. Не связывайтесь больше ни с кем, а незаметно покиньте город. До кишлака Урджар отсюда сорок километров. Там почти все жители — сторонники Амира. Если вам повезет, вы с ним встретитесь.

В этот же день Петренко связался по телефону-автомату еще с двумя адресами, а потом до ночи смотрел с Амелиным местное кабельное телевидение. После обычных славословий в адрес президента и 100-й серии турецкой мелодрамы неожиданно показали «Белое солнце пустыни».

Фильм посмотрели с удовольствием и, выпив по стакану вина, легли спать. Завтрашний день обещал какие-то перемены.

Их остановили на 16-м километре.

Пост напоминал небольшую крепость. Бетонные доты по обочинам, бронетранспортер, металлическое заграждение, оставляющее для проезда узкий участок трассы.

Здоровенный полицейский в портупее и высоких сапогах сделал знак остановиться. Подошел сержант, и оба принялись изучать документы Петренко и Амелина. Уже через несколько минут Сергей понял, что проверка не случайная. Оба полицейских, игнорируя двадцатидолларовую купюру в водительских правах, неторопливо листали паспорта, крутили в руках визы, разглядывая печати, потом полезли в машину.

К ним присоединился полицейский в штатском. Он оказался расторопнее своих коллег. Покопавшись в багажнике, весело скомандовал:

— Позовите понятых!

Явились понятые, двое водителей, ремонтировавших возле поста КамАЗ. В их присутствии полицейский в штатском отогнул резиновый коврик и подозвал Амелина.

— Забирай свое добро.

Сергей увидел небольшой целлофановый пакет с буро-зеленой массой.

— Бери, бери, не стесняйся! Приторговываете? Ну что же, жить-то надо, а травка у нас самая дешевая.

Полицейскому было лет тридцать пять. Худощавый и скуластый, он дружелюбно улыбался Амелину и Петренко. Сергей, не двигаясь с места, ответил такой же улыбочкой.

— Там без наших пальцев отпечатков хватает.

— Как хотите, — пожал плечами улыбчивый полицейский.

Долго составляли протокол, потом обоих обыскали, отобрали деньги и, затолкав в зарешеченный «уазик», куда-то повезли.

— Примитивно, зато надежно, — сказал Сергей, стараясь поудобнее пристроить руки, скованные за спиной наручниками.

— Тактика всех полицейских мира, — отозвался Петренко. — Как тяжко быть коммерсантом!

Их привезли в районное отделение полиции, где у Петренко отобрали часы, а Сергею пообещали переломать ребра, если он будет дергаться. Допрос длился не слишком долго. Толстый инспектор, заведовавший местным изолятором, внес их фамилии в потрепанный журнал, и поинтересовался, зачем они приехали сюда из России.

— Коммерция, — вежливо объяснил Петренко. — Я — директор торговой фирмы. Продаем цветные металлы.

— А заодно и наркотики?

— Это недоразумение.

— Ну-ну, — скептически покачал головой инспектор и зачитал им правила пребывания в изоляторе.

— Я могу вызвать адвоката? — пустил пробный шар Петренко.

— Можете, но не сейчас.

— А когда? Мы же не какие-нибудь проходимцы, а солидные люди. Фирма осталась без директора. Помогите связаться с адвокатом, мы вам будем очень обязаны.

— Я же сказал, подождите! — повысил голос толстый инспектор, и два его подбородка возмущенно заколыхались. — И вообще, ведите себя потише. Слишком бойких у нас не любят. Эй, Хасан, отведи господ в четвертую камеру.

В длинной полутемной камере с выбитыми стеклами никого не было. Они уселись на деревянные нары. Солнце уже клонилось к закату. Возле двери высвечивалось яркое пятно, перечеркнутое тенью решетки. Стены и потолок камеры еще в советские времена были обработаны специальным способом, шероховатая «шуба» не давала возможности делать надписи. Но и здесь умельцы выцарапали короткие напоминания о себе. «Я тут сидел. Слон. 12.7.90 г.», «Ренат — сука», шли надписи на арабском языке и нецензурные слова.