Дмитрий Вересов - Скитания ворона Страница 8

– Нет! – Нил сказал так резко, что жена вздрогнула.

– Ты что? Я просто подумала, что ты забыл.

– Я не забыл. Ну, пошли, пора.

– Что с тобой? Ты плохо выглядишь.

– Я просто не спал, не могу спать в поезде.

Ложь давалась Нилу легко, да и Сесиль, похоже, совсем его не слушала. Штраф за стоянку волновал ее сейчас гораздо больше.

– Ну вот, опоздали, и все из-за тебя! Какой ты все-таки несобранный! – Сесиль проворно расплатилась с носильщиком, вытащила из-под стеклоочистителя желтую штрафную квитанцию, помахала перед носом Нила. – Ну, давай же, укладывай чемоданы в багажник! Это тебе не Россия! Здесь надо соблюдать порядок.

Нил со всей определенностью понял, что последние две фразы он отныне будет слышать каждый день.

– Я все устроила, первое время мы поживем в квартире тети Соланж, ее второй муж крупный домовладелец, они сейчас на Ривьере… – трещала Сесиль, выруливая на громадную серую площадь у Северного вокзала. – Вот сволочь, шлюхин сын, весь проезд перегородил!

Она несколько раз оглушительно бибикнула, открыла дверцу и, высунувшись по пояс, принялась осыпать отборной парижской бранью зазевавшегося водителя микроавтобуса с веселенькими буковками «Quick» на борту. Ее искаженное гневом лицо покрылось некрасивыми красными пятнами.

И вот эта вздорная бабища – его жена, супруга, так сказать, эпуза, в горе и в радости, в богатстве и в бедности?.. О, где же ты, Сесиль, тихая, нежная, застенчивая, невзрачная? Погребена под вечными ленинградскими снегами, растаяла в вечном тумане страны Эсэсэсэрии… Воистину, как преображает человека родная почва! Увы, не всегда в лучшую сторону…

Между тем автомобиль Сесиль выехал, наконец, с вокзальной площади и теперь катил по длиннющему виадуку, перекинутому через железнодорожные пути. Нил видел бесконечное плетение рельсов, пучки пожухлой травы между шпалами, раздолбанный товарный вагон, ржавую цистерну. Открывшаяся картинка была настолько русской, что у Нила защемило сердце, будто только сейчас его настиг воспетый Шопеном миг прощания с родиной.

И верно – с того берега, неумолимо приближаясь, на него пялился нижний край громадной вывески, вопиюще не нашей по форме и содержанию:

«Femmes – 50 FF!»

– Пятьдесят франков, – задумчиво произнес Нил. – Однако, дешевые у вас женщины…

Сесиль вдарила по тормозам.

– Что ты сказал?!

– Взгляни. – Нил показал на вывеску. Однако теперь та была видна уже вся. На второй снизу строчке мужчины приравнивались к тридцати франкам, а третья не оставляла сомнений, что все выше-(ниже) указанное относится к ценам не на женщин и мужчин как таковых, а всего лишь на стрижки и укладки в куафюр-салоне мсье Жеронима Мба.

С моста въехали в узкую улочку, кривоватую и грязноватую, и Нила ждал следующий шок. Снующий, стоящий и сидящий на улочке люд являл собой зрелище, никак не вписывающееся в его представления о Париже, – ватники, бушлаты, ушанки, теплые платки, обувь, поразительно напоминающая скороходовские демисезонные говнодавы. И тут же чалмы, фески, вылезающие из-под тулупа полы белой галабии… И ни одного европейского лица. Две-три смуглые личности арабского толка, а остальное – негры, негры, негры… От черно-филетовых до светло-шоколадных, от младенцев в котомках, притороченных к материнским спинам, до седобородых старцев, чинно восседающих на щербатых ступеньках подъездов.

– Увидеть Париж и умереть… – пробормотал Нил. Пожалуй, это было бы сейчас самое правильное…

С трудом вписавшись в поворот, Сесиль обогнула микроскопическую площадь с бездействующим фонтаном, свернула в совсем непроезжий боковой закоулок и остановилась у жуткого вида подворотни, вход в которую был перекрыт металлической решеткой.

Сесиль открыла окошко, высунула руку, держа в ладони какую-то черную коробочку, навела на подворотню. Что-то пискнуло, и решетка плавно поплыла вверх, открывая въезд.

– Как в рыцарский замок, – попытался пошутить Нил, но супруга шутки его не поняла. С сосредоточенным видом выкатила на открывшееся за подворотней пространство, повернула влево и остановилась.

– Приехали.

Нил вышел, огляделся.

По правую руку раскинулся пустырь, весь перекопанный траншеями, посередине – котлован с торчащими в небо серыми сваями, дальше – высокий бетонный забор. У забора сложены бетонные плиты, еще какой-то стройматериал, прикрытый голубым полиэтиленом. Слева – глухая бурая стена, монотонность которой нарушалась лишь выпирающей из нее сверкающей стальной трубой диаметром не меньше трех метров. Труба начиналась от земли и вертикально поднималась до верхней кромки, почти неразличимой в низких осенних облаках.

– Выгружай чемоданы! – отворив багажник, скомандовала Сесиль.

– Но тут… Но где тут?.. – от растерянности из головы вылетели простейшие французские слова.

Словно отвечая на его вопрос, Сесиль подошла к трубе, вставила куда-то что-то длинное, плоское и ядовито-желтое. В трубе загудело. Сесиль обернулась.

– Ну! Тащи же багаж!

– Куда?

– Сюда, глупый. К лифту…

– У нас сегодня плотная программа, – тараторила Сесиль уже в приватном лифте, состоящем внутри из зеркальных панелей и светящихся кнопочек. – В одиннадцать нам надо быть в салоне на Мажента, нужно сделать прическу, да и тебе просто необходимы стрижка и педикюр… Потом надо заехать в банк, потом я должна заскочить в офис, передать шефу гранки статьи, ты пока посидишь в кафе, только сильно не напивайся, потому что вечером мы обедаем у родителей, там будет мадам Нонпарель, это шеф языковых программ в Аш-Э-Се, это Высшая коммерческая школа, тебе же надо устраиваться на работу, так почему же сразу не в одно из самых престижных учебных заведений Франции, надо пользоваться возможностью… У нас, я должна тебя огорчить, медовый месяц откладывается до лета.

На счастье Нила, в этот самый момент створки лифта с мелодичным звоном разъехались, и бедняжка Сесиль так и не услышала его облегченного вздоха.

– Сюда, сюда!

Она выбежала в просторный белый коридор, украшенный вазами и акварелями с видами Парижа. Нил замер в дверях лифта, ошеломленный открывшимся ему ухоженным великолепием, столь резко контрастировавшим с убожеством, оставленным внизу.

– Быстрей, быстрей, потом насмотришься, – поторапливала Сесиль. – Эй, стой, вытирай ноги и сразу помой ботинки, там в коричневом ящике губка, потом поставь сушить на решетку и не накапай на пол. – Сесиль давала распоряжения уже откуда-то из глубины дома. – Мой доклад по итогам работы в Ленинграде вызвал настоящий фурор, я уже подготовила две публикации в научных журналах, американцы проявили большой интерес, работы невпроворот, надо столько успеть… Скажи, ты сильно скучал без меня?

– Очень… – соврал Нил, с остервенением оттирая со светлой подошвы своего правого «плейбоя» загадочным образом налипшее собачье дерьмо. – Безумно. Трагически… Любимая.

А притворяться, оказывается, очень просто и легко, а главное – никаких при этом угрызений.

Покончив с подошвой, Нил рухнул в очень кстати подвернувшееся кресло. Не тут-то было – из-за стеклянной двери тотчас показалась Сесиль.

– У нас совсем нет времени, ну что ты расселся, давай в душ скорее, нам скоро выходить…

Предательские струи воды безжалостно уничтожали прикосновения Лиз, ее запах, ее поцелуи: воспоминания и чувства он прятал в самый далекий уголок памяти. На руке Нил заметил небольшой след – Лиз прикусила его, оставив маленькую метку о себе. Нахлынуло возбуждение, которое никак не проходило. Дверь в ванную резко распахнулась, и Нил еле успел отвернуться. Сесиль открыла дверцы зеркального шкафчика в поисках чего-то.

– Ой, милый, какой ты все-таки у меня сексапильный мужчина. Я забыла тебе сказать, что уже со вчерашнего вечера я тебя хочу, жаль, нам сейчас некогда, а то бы я к тебе забралась. Ну ничего, после обеда сразу домой, я совсем не могу терпеть. Давай вылезай, нас уже ждут…

Нил стоял посреди огромной гостиной и через стеклянную стену любовался парижскими крышами и с детства знакомым силуэтом Эйфелевой башни. Вокруг него хлопотала Сесиль.

– …Нет, это совершенно нельзя надевать, это даже нельзя назвать одеждой. Ну, с брюками мы решим позднее, а пока надень свитер, хотя это я тебе на Рождество хотела подарить, но надо же как-то выходить из положения… На выходных обязательно заедем к Марксу и Спенсеру, все уважающие себя мужчины среднего достатка одеваются у Маркса и Спенсера…

– Хорошо, что не у Энгельса и Шопенгауэра, – успел вставить Нил, но неловкая его шутка не была оценена.

– Ты же не можешь явиться к ним в этом русском тряпье, что они о тебе подумают. – Нил хотел было возразить, что из русского в его гардеробе разве что носки, но не успел рта раскрыть. – И носки, главное, носки, русские вообще не имеют понятия, что это очень важная часть гардероба. И еще шейный платок, вот, подойдет зеленый. Ну-ка, повернись…