Светослав Славчев - В ловушке гарпий Страница 8

Я поднимаюсь и медленно обхожу стол. Так и есть. Открытие не бог весть какое, но интересен сам факт. И ему можно дать по меньшей мере два объяснения. Вот первое: стол завален огромным количеством книг и материалов, на нем царит такой хаос, что, может быть, эта стопка повернута таким образом уже давно. А вот второе: она могла быть повернута и недавно. Даже совсем недавно.

Раз так, значит того, кто рылся в книгах, интересовали не доклады и научные справки, лежащие сверху. Он искал что-то другое. И, кроме того, торопился.

Но и мне надо поторапливаться. Я тоже ищу нечто определенное. Выдвигаю один за другим ящики стола, роюсь в мелочах, ненужных мелочах, которые, вероятно, было просто жаль выбрасывать. Ведь это частицы жизни, с которыми обычно не хочется расставаться, часы и минуты нашего прошлого. Хорошее или плохое, все же это часть нас самих, которая уже никогда больше не повторится.

В самом нижнем ящике мне попадается старая деревянная шкатулка. Она явно болгарского происхождения, покрыта незамысловатым рисунком и уже потрескавшимся на многих местах лаком. Открываю и обнаруживаю в ней лекарства. Достаю флакончики, ампулы, пакетики и внимательно их рассматриваю. Настроение у меня портится.

За окнами ночь, начало одиннадцатого, и Велчева, наверное, уже давно дожидается моего звонка. Я встаю, прошу телефонистку связать меня с номером Велчевой. Мы уговариваемся встретиться в фойе. Через несколько минут я спущусь и буду ее ждать. Она соглашается, но мне мерещится в ее голосе чуть заметное колебание, которому не могу найти объяснения.

Однако с Велчевой мы встретились не в фойе, а прямо в коридоре третьего этажа, где я сейчас нахожусь. Мне надо было закруглиться в номере Манолова, и это отняло у меня несколько дополнительных минут.

Закрывая за собой дверь, я замечаю идущую по коридору женщину. Она оглядывается и останавливается, догадываясь, что кроме меня никому другому в номере Манолова делать нечего. Я подхожу, здороваюсь, называю себя.

Довольно симпатичная. Ей чуть больше сорока, принадлежит к тому типу спокойных, уверенных в себе женщин, с которыми приятно общаться. Темно-каштановые волосы, умный взгляд и предательские морщинки вокруг глаз. Нет и намека на кокетство, держится очень просто и естественно. Серьезная женщина, хорошо знающая себе цену.

Мы обмениваемся общими фразами о смерти Манолова. Я предлагаю, если ей это не покажется неудобным, где-нибудь посидеть и поговорить за чашкой кофе с бутербродами, ибо мой желудок настойчиво напоминает, что обед в самолете был не из самых обильных.

— Нет ничего неудобного, — говорит Велчева. — Где вы предпочитаете? Где потише, или…

Мы подходим к лифту и, пока ждем, я расспрашиваю ее о членах болгарской группы.

— Все мы живем на этом этаже, — объясняет Велчева. — Доктор Стоименов в триста седьмом номере, рядом с Маноловым… В триста четвертом — Катя и Эмилия, наши лаборантки. Эмилия работала с доктором Маноловым и с того вечера просто не может прийти в себя!

Отвечаю преднамеренно банально, в том смысле, что несчастье может случиться с каждым.

В глазах Велчевой читается немой вопрос.

— Мы обязаны расследовать каждый несчастный случай, — добавляю я.

Это действительно так.

В лифте Велчева продолжает:

— Я живу в триста третьем номере, на углу коридора.

Триста третий, триста четвертый, триста седьмой…

Нужно проверить их расположение и узнать, кто живет по соседству. Хотя тот, кто следил за Маноловым, вряд ли бы избрал номер поблизости

Внизу, в фойе, администратор занят заполнением каких-то бумаг и, принимая от нас ключи, одаривает профессиональной улыбкой. Людей у бара стало поменьше.

Строгая церковь залита мерцающим светом электрических ламп.

Наверное, рядом кинотеатр, и вечерний сеанс только что закончился, потому что площадь заполняется густым потоком людей, который постепенно редеет и рассасывается по соседним улочкам.

Мы подходим к закусочной, над входом в которую светит яркая неоновая реклама. После окончания вечернего киносеанса здесь многолюдно.

— Я уже ужинала! — предупреждает Велчева — За компанию выпью только чашечку кофе… без кофеина. Ничего другого.

Понятно, заботится о фигуре.

Я не ужинал, и поэтому нагружаю поднос соответствующим образом. Ждем немного пока освободятся места и усаживаемся за столик. Наши соседи — молодая парочка, не обращающая на нас ни малейшего внимания.

Вокруг шум, вавилонское смешение языков. Если кто-нибудь и следит за нами, то ему придется нелегко. Но и я не должен подавать виду, что хоть чем-то обеспокоен. И вообще мне незачем скрывать встречу с Велчевой.

— У меня к вам несколько вопросов, — обращаюсь я к ней. — Хотелось бы начать с них.

— Пожалуйста.

— Когда вы видели доктора Манолова в последний раз?

— Позавчера. В тот день, когда… он заглянул в нашу лабораторию. Мы поговорили, и он ушел.

— Зачем он приходил?

— Оставить пробы в холодильнике. У меня установлен холодильник с камерой глубокого замораживания, которой пользуются обе лаборатории. Он хранил свои материалы у нас.

— Как он выглядел?

— Как обычно… мрачным. Выпил чашку чая, жаловался, что поздно занялся наукой. Мол, надвигается старость… “Слушай, — говорю, — ну чего ты раскис? Тебе сорок пять. Какая же это старость?” А он молчит.

— И ничего больше не сказал? Например, о том, что собирается вечером ехать в Юргорден?

— Зачем же было говорить об этом? Я и так знала! — удивленно пожимает плечами Велчева.

— Вам было известно? — в свою очередь удивляюсь я.

— Конечно! Он ставил там опыты, вот и ездил каждый вечер. В Юргордене находится наша база гнотобионтов.

Мне приходилось слышать это слово, но не могу припомнить, что оно означает. В свое время таких слов и в помине-то не было.

— Гнотобионты, — объясняет Велчева, — это животные, выращиваемые в стерильной среде, куда нет доступа микроорганизмам. Они используются для специальных иммунологических опытов… Вырастить их — рабский труд!

Один из важных вопросов отпал сам собой. У института база в Юргордене. Обычно такие базы строятся в курортных местах, подальше от загрязненного промышленностью воздуха. Манолов получил разрешение на проведение серии опытов по своей программе и ездил туда каждый вечер в продолжение десяти дней.

— Кто там работает?

— Линдгрены. Отец и дочь.

Звучит несколько необычно. Но, оказывается, такая уж здесь практика. Принимают на работу близких родственников и они живут на территории базы, потому что животные нуждаются в постоянном специальном уходе.

— Вы уверены, что доктор Манолов ехал на базу?

— Абсолютно!

— А кто еще знал об этих поездках?

Велчева ставит на стол чашечку со своим ненастоящим кофе.

— Многие. А почему вы спрашиваете?

— Просто мне необходимо это знать. Вы не могли бы перечислить имена?

— Ну… прежде всего все мы, работающие в трех лабораториях. Доктор Стоименов, лаборантки… Потом доктор Ченарт. Хотя нет, он за день до этого уехал! — уточняет она.

— А нельзя ли более подробно?

— О докторе Ленарте? Он руководит радиологической лабораторией, в которой проводятся наши опыты по облучению. Симпатичный, умный человек, с ним приятно работать!

— Однако он уехал?

— Да, насколько мне известно. За день до этого. Другие… впрочем, все сотрудники Ленарта знали о серии доктора Манолова.

Она называет имена: Анна Виттинг, биолог, помощник Ленарта, а из кураторов — оберкуратор Макс Нильсен. Может, и еще кто-то знал, но эти уж точно. Характеристики ее все так же скупы — корректные сотрудники, очень точны, в известном смысле даже педантичны, но в науке это нужное качество.

— А над чем работал доктор Манолов?

— Ну… — она смотрит на меня немного растерянно. — Тема у всех у нас общая — иммунитет при пересадке органов. Это очень важная проблема! Например, сделана пересадка сердца или почек, а организм отторгает их! Необходимо подавить иммунитет, поэтому мы прибегаем к облучению… Однако в результате облучения иммунитет может снизиться настолько, что человек погибает от простейшей инфекции!

— Как… в старой истории. Между Сциллой и Харибдой, не так ли?

— Более или менее. Все мы работаем над одной темой, но исследуем ее с разных сторон. Такой подход нельзя назвать новым. То, чем мы занимаемся, в общих чертах широко известно… Хотя существуют и кое-какие детали, подробности… Кроме того, мы готовимся к открытию центра трансплантации. Как видите, вовсе не Америки открываем!

Пришло время задать вопрос, который уже давно вертится у меня на языке.

— А может ли кто-нибудь из вас… прийти к открытию? Маленькому, не очень важному, но постараться сохранить его в тайне от коллег?