Владислав Вишневский - Полный форс-мажор Страница 8

Последнее он произнёс громко, на стук в дверь.

В дверях возник заместитель по воспитательной части. Полковник Ульяшов.

– Разрешите?

– А, Лев Маркович, входи, – бодрым голосом разрешил генерал. – А что рано так? – спросил он, намекая на предстоящее его дежурство. – Или проводить пришёл?

– Здравия желаю, товарищ генерал. Виноват.

Заместитель выглядел довольно странно, как показалось генералу. Вроде лицом помятый, мнётся, голос неуверенный…

– Молодец, что пришёл. Колесов все «ЦУ» уже получил, с тобой мы вчера ещё обговорили, так что, могу быть свободным. – Ульяшов не возражал, но с ноги на ногу переступал, глаза от генерала почему-то прятал. И от него несло целой парикмахерской. Генерал насторожился. – А ты что такой взъерошенный? Чем ты так это наодеколонился… – Генерал сморщил нос. – Что случилось? Ты не заболел? Проходи-проходи, садись. – Генерал указал рукой на стул, не указал, приказал. Ульяшов сделал шаг вперёд и встал. – Так, понятно.

– Угадывая какие-то неведомые ему проблемы, генерал насупился. – Докладывай, что стряслось: где? в полку? в штабе? дома?

– Никак нет, товарищ генерал. Виноват. – Доложил полковник и решительно, как с горы скатился, отбарабанил (семь бед – один ответ). – Юрий Михайлович, признаюсь сразу. Я вчера, извините, слово офицера дал, что мы на смотре художественной самодеятельности этих… эээ… – полковник, теряя дух, замялся. – Эээ… наших авиаторов победим. Вот. – И только теперь поднял глаза на генерала. Смотрел. Вернее, переложил груз. Генерал медленно опустился на свой стул.

Из всего сказанного он уловил последнее, «победим».

– Что? – Протянул он. Долгое «о» в вопросе сказало заместителю о главном: генерал не собирается делить с ним ответственность. – На каком ещё смотре? Я не в курсе…

Ульяшов сделал ещё один короткий шаг к столу, прижав руки к груди, покаялся.

– Виноват, товарищ генерал, я не хотел. Честное слово. Юрий Михайлович, так получилось.

Генерал во все глаза смотрел на своего заместителя. Так же нельзя, говорил его взгляд. Неужели заместитель не понимает, он же в отпуск уходит, он же почти уже же… Как холодный душ человеку со сна. Ещё и не проснулся, а на тебя тонна ледяной воды…

– Как… мы победим? Кого победим? Новая вводная? Нам кто-то угрожает? – генерал резко наклонился над столом, буравил глазами заместителя. – Когда? Где? Кто?.. Где приказ? Почему не доложили? Где начштаба? Почему я не знаю?

– Виноват, товарищ генерал, я не хотел, – вытирая выступивший пот со лба, пожаловался заместитель. – Так получилось. Я слово офицера дал, понимаете… Случайно. Без приказа, что мы ансамбль этого… то есть песни и пляски… сами… создадим и… Виноват!

Командир вновь растерянно склонился над столом.

– Мы, ракетно-артиллерийский гвардейский полк особого назн… ансамбль?! Не понял! Это шутка, полковник? Ты издеваешься?

Ульяшов терялся, да и воротник рубашки противно взмок.

– Никак нет, наоборот, – мямлил он. Ища подсказку, по-школярски, закатывал к потолку глаза, переступал с ноги на ногу, категорически жалел о вчерашнем споре. – Мы… Что мы… за месяц его подготовим и… победим.

Генерал выслушал, сглотнул ком в горле, иронично опустив уголки губ, осмыслил озвученную заместителем проблему, неожиданно обрадовано воскликнул.

– Так у нас же его, слава Богу, нет, Лев Маркович! Ха-ха… Ну, насмешил! Что ты мне лапшу на уши вешаешь? Не первое апреля.

Скинул груз.

Ульяшов, ёжась от вспотевшего воротника рубашки, тупо переспросил.

– Кого?

– Этого… – генерал так же светло и радостно пояснил заместителю. – Твоего ансамбля, ну!

– Так в том-то и дело, товарищ генерал, – с кислой миной, как ребёнку, пояснил Ульяшов. – Что его нет, а я сказал, что и создадим, и победим… через месяц… И слово офицера… дал. Вот. Назад дороги нет. Осталос двадцать девять дней… вернее суток.

Услышав, генерал вновь сгорбился, смотрел на заместителя с недоверием, нет, с опаской, как на умалишённого. Он так и спросил.

– Мы? Ансамбль! Песни и пляски?! Мы ж арт… Нас в войсках засмеют… Вся Армия смеяться будет. Лев Маркович, товарищ заместитель по воспитательной работе, полковник, твою в коромысло, ты в своём уме?

Ульяшов признался.

– Сейчас в полном это… в своём… Виноват. А вчера… Вчера с языка сорвалось. Не повторится!

Обхватив голову руками, Золотарёв сокрушённо крутил ею.

– Это форс-мажор. Это форс-мажор, Ульяшов. Ты с ума сошёл, – генерал былинкой качался на стуле. – Ну, заместитель, ну, помощничек. Подставил ты меня! Нас всех подставил. – Генерал даже руками в сердцах всплеснул. – Я как чувствовал! Не дадут человеку в лампасах походить. Хорошо сфотографироваться на удостоверение успел.

Лицо заместителя кривилось судорогами.

– Да не улыбайся ты! Прекрати! – генерал стукнул кулаком по столу. – Издевается ещё он. Я не шучу. Только уж думал успокоилось в полку с генералами и поездками в этот, ваш Стокгольм, с воспитанниками оркестра, теперь ты тут, понимаешь, со своими «мама не горюй» – танцами-шманцами. Что за ерунда? Что за идиотизм! Зачем нам всё это? Зачем? За-аче-ем, я тебя спрашиваю?

Молчать было невозможно. Нужно было как-то выкручиваться. Генерал не просто спрашивал, генерал требовал.

– Понимаете, товарищ генерал, в первую очередь это мероприятие скажется на безусловном повышении воинской дисциплины в полку, я так думаю, – голосом лейтенанта сдающего первый зачёт, поведал Ульяшов. – Это немаловажно… Я даже уверен. А воинская дисциплина – залог боевых успехов, сами знаете. Это раз.

Лицо Золотарёва медленно наливалось яростью.

– Что ты мне прописные истины здесь читаешь, – взревел он. – Я тебе что, в армии первый день? Не знаю – кто на что влияет? Это два.

Ульяшов не мог остановиться, тупо продолжал развивать свой «спасительный», как ему казалось, основополагающий тезис.

– Товарищ генерал, забота о нравственном состоянии солдата, раскрытии его потенциально полезных армии, значит, обществу личных интеллектуальных качеств – первая забота помощника командира полка по воспитательной работе… Это три.

От ярости, генерал чуть не задохнулся.

– Прекрати сейчас же передо мной пальцы загибать… Нахватался, понимаешь, там, в Стокгольме… Здесь тебе не Стокгольм… здесь тебе знаешь что?! И я не хуже тебя знаю задачи командиров… – Генерал высказал, и ехидно скривился. – Ты лучше другое скажи, почему ты Большому театру, например, не пообещал танцоров в кальсонах подготовить, болерунов этих или как их там, или солистов ансамблю Бабкиной, а?

В голосе командира Ульяшов уловил затухающие волны гнева. Девятый вал, похоже, уже прошёл. На последний вопрос генерала, полковник позволил себе подхалимски хихикнуть.

– Ну, уж, с Большим театром вы, товарищ генерал, это сильно сказали. Там же знаете, эти… голубые в основном. А у нас – то… любого, хоть на выставку производителей… – В подтверждение, даже цитату «знаковую» ввернул из слышанного по телевизору. – И наш экс-президент, премьер-министр Путин, кстати, Владимир Владимирович, на нас прямо, наверное, в своём послании и рассчитывает, на армию. На наш полк, значит, когда говорит о необходимости немедленного улучшения демографической ситуации в стране. Её улучшать надо, да. Факт. И мы можем… Она ведь… Мы…

Генерал вскочил, грохнул кулаком по столу.

– Молчать! Остановись, Ульяшов. Смирно! – Выпучив глаза, генерал оглядел вытянувшегося полковника, пальцем сурово пригрозил ему. – Ты мне президента здесь не цитируй, не на трибуне. Я не маленький. А ну-ка быстро отвечай мне на вопрос… Много вчера выпил? С кем?

Ульяшов понял, – всё, если до выпивки дошли, «девятый вал» командирского гнева точно уже позади.

– Да не много… если честно… – доложил полковник. – Прилично. – Но тут же поторопился заверить. – Но я на ногах… Сам… домой… – Покаянно глядя в глаза командира полка, пояснил. – Полковника Громобоя мы в Ле Бурже провожали… Со школьной скамьи мы… Знаете же… А там, слово за слово, полковник Палий и зацепил меня. Мол, наши войска, полк, то есть наш – слабее его полка… Они вертолётчики.

Командир, отстегнув галстук, ослабил ворот рубашки, опустился на стул, выдохнул, тупо разглядывал стол свой, углы кабинета. Вот напасть, думал он, а так хорошо утро начиналось.

– Какие ещё вертолётчики? – через паузу, вяло спросил он. – Это которые… Ульяшов, с сильной долей сарказма торопливо подтвердил:

– Ну да, боевые. С орденами и медалями все… Генерал уже «остывал», расстроено головой качал.

– Ну, что я могу сказать тебе, Лев Маркович? Спасибо! Полный кошмар! Такой ты мне форс-мажор с утра устроил, на дорожку, слов нет. Я с таким сегодня хорошим настроением был… Лучше б не приходил.

Полковник на лице изобразил понимание и сочувствие. В голосе – обиду, в подтексте тонкую гордость за свой поступок, за честь мундира.