Тайна старой газеты - Наталья Николаевна Александрова Страница 8

Надежда наклонилась и прочитала подпись под снимком:

– «Вчера в нашем городе была открыта мемориальная доска, которая увековечит память нашего замечательного соотечественника академика Шаргородского».

Доска была видна не полностью: «В этом доме с 1958 по 1981 годы жил и… …к Иван Петрович Шаргородский».

Вот почему один из мужчин был с молотком – доску прибивал, а тот, что на первом плане, наверное, мелкое начальство, ему по должности положено на таких мероприятиях присутствовать. А те, которые позади, судя по всему, пенсионеры из какого-нибудь клуба при жилконторе. И пионеров еще пригнали. Судя по всему, академик Шаргородский умер давным-давно, так что никаких соратников, коллег и учеников уже не осталось.

– И что? – Надежда оторвалась от созерцания снимка и повернулась к Веронике Павловне. – В чем, как говорится, подвох?

– А ты на окно посмотри!

И действительно, из окна выглядывал какой-то мужчина, верно, жилец, заинтересовавшийся происходящим. Он был молод, лет тридцати на вид, но совершенно лысый. Что ж, дело житейское, бывает, что и в двадцать лет люди лысеют.

– Слушай, – вздохнула Вероника Павловна, – около сорока лет назад было у меня дело… Не первое, конечно, но вела я его одна и потратила много сил. На несколько месяцев как села в процесс, так больше ничем вообще не занималась. Сын до сих пор мне то время вспоминает, в жизни, говорит, столько сосисок не ел! Тогда ведь еду в ресторане нельзя было заказать, на дом ничего не приносили и с продуктами было плохо.

– Да помню я… Все детство в очередях прошло…

– В общем, дело было резонансное – убийство на почве ревности. То есть моему подзащитному вменяли убийство из ревности, но он утверждал, что не виноват и жену свою не убивал. И взялась я его защищать…

Вероника Павловна снова замолчала, вглядываясь в далекое прошлое.

– Этому Журавлику – такая фамилия необычная – было двадцать восемь лет, но женаты они были уже лет шесть, тогда рано женились…

«Мне ли не знать, – мысленно усмехнулась Надежда. – Сама в двадцать два года замуж выскочила. А почему? По глупости. Жизни не знала, в человеке не разобралась, вот и не получилось у нас ничего. Нет, то есть Алена, конечно, получилась, хорошая выросла, и внучка уже есть…»

– Ты слушаешь? – вторглась в ее мысли Вероника Павловна.

– Извините… – Надежда Николаевна призвала себя к порядку. Может, Вероника Павловна и очень пожилая, и давно не работает, но выучка и опыт никуда не делись, так что она сразу чувствовала настроение собеседника.

– Значит, дело было так. Жили они сначала с родителями жены, потом те построили молодым кооперативную квартиру. Детей у них не было. Вроде бы и хотели, но ждали, когда квартирные условия улучшатся. А как улучшились, тут и начали они ссориться. Во всяком случае, так подруга убитой рассказывала, но в показаниях путалась и вообще была настроена против моего подзащитного. Все произошло под Новый год. Жену Журавлика нашли соседи. Утром первого января проспались, смотрят – дверь открыта. Сразу зайти постеснялись, потому что дом новый, друг с дружкой мало кто знаком… А как зашли – так и обалдели. Женщина лежала на кровати вся в крови, ей нанесли шесть ран ножом, две смертельные. Остыла уже, конечно. Потом в заключении написали, что смерть наступила в ночь с тридцать первого на первое. Ну, стали расследовать это дело. Опросили соседей, кто что слышал, но в новогоднюю ночь что можно услышать? Может, и кричали из квартиры, и мебель падала, только никто внимания не обратил – празднуют люди. Ну, конечно, первый подозреваемый всегда муж. Хватились, а его нет. Два дня искали, а потом сам появился. Не успел к дому приблизиться, как его взяли. Он ничего не понимал, спрашивал, что случилось. Оказалось, к матери он ездил, в Калинин, уехал поездом в ночь на тридцать первое, там Новый год встретил, на второе января отгул взял, раньше ведь только первого отдыхали, и третьего утром явился. Ну, конечно, взяли его в оборот, тем более других подозреваемых не было. Он на своем стоит, билеты туда и обратно предъявляет. А подружка жены на него наезжает по полной программе. Жена, дескать, с ним разводиться собиралась, они, говорит, совсем разные, детей нет, ничего их не связывало. А парень не спорит – да, говорит, жили в последнее время не очень дружно, оттого и уехал к матери, чтобы с родным человеком посоветоваться, как дальше быть.

– А вы ему верили? – спросила Надежда.

– Ну, Надя, адвокат ведь не словам верит, а фактам. А факты таковы, что билеты он предъявил и проводница в поезде его опознала, дала показания, что подсел он в Калинине точно. Мать, конечно, тоже спрашивали, но ее показаниям суд не поверил бы, мать что угодно скажет, лишь бы сына спасти. А Журавлик как приехал тридцать первого утром, так и застрял у матери в квартире. Друзья, одноклассники бывшие его звали, но он к ним даже не вышел, мать с ними разговаривала. Сказала, что приехал очень расстроенный из-за жены: дескать, она ему твердо заявила, что после праздников подаст на развод и якобы есть у нее на примете кто-то получше. Как Журавлик мне потом объяснил, стыдно ему было перед друзьями появляться, что он таким рохлей оказался, а врать не хотел. В общем, видела его только соседка по площадке, когда забежала к матери перед Новым годом не то за солью, не то за уксусом.

В палату вошла сестричка, принесла лекарства, проверила что-то и ушла.

– Ну, вышли мы на процесс, – продолжила Вероника Павловна, – прокурор мне сказал, что дело верное, и велел не пытаться доказать невиновность подзащитного, а только побеспокоиться, чтобы ему срок скостили. Ну, убийство из ревности, от пяти до восьми, он, прокурор, будет требовать восемь из-за отягчающих обстоятельств – все же шесть ножевых ран, а я должна упирать на то, что человек молодой, под следствием ни разу не был, характеризуется со всех сторон положительно, так что суд это учтет и даст пять лет. А там, может, и по досрочному выйдет, как получится… Я тогда спорить не стала, прокурор был старый, маститый, все его боялись, но на процессе все сделала по-своему.

Вероника Павловна закашлялась и махнула Надежде рукой, чтобы подала ей бутылку воды, стоявшую на столике.