БОМЖ - Роман Феликсович Путилов Страница 8

Мое безмятежное, растительное существование прервало одно из главных врагов бездомных — плохая погода. С обеда начался проливной дождь, я долго прятался в кустах, после чего, взяв пирожков и пару бутылок пива, вернулся на детскую площадку «своей 'хрущевки», где уютно устроился в металлическом домике, благо небо было темно-серое и ни одна здравомыслящая мать маленького ребенка на улицу из дома не выгонит. Припозднившиеся прохожие, огромными прыжками, преодолевающие широкие лужи, не обращали внимание на темную тень, притаившуюся в детском домике, а я, сытый и довольный, не заметил, как задремал под мерный перестук капель воды по крыше уютного домика.

Глава 4

Глава четвертая.

Каин.

Безвременье.

— Ей, чудовище, вылезай. — что-то больно ударило меня в бок, выбрасывая из прекрасного сна, где я….

— Ты что, застыл? — меня снова кто-то пребольно ткнул чем-то жестким через окошко детского домика.

— Я сейчас вылезу и…- я высунулся из двери домика и замер — на детской площадке стояло несколько милиционеров, что как стая бойцовых псов, смотрела на меня, ожидая команды «Убей».

— Че замер? Иди сюда. — меня убедительно поманил к себе движением черной резиновой дубинки, смутно знакомый, мордатый милиционер.

— Сейчас, сейчас, начальник, погоди, сейчас вылезу. –я осторожно пополз на выход, благоразумно оставив в своем временном укрытии свою сумку и свое оружие.

— Быстрее давай. — меня деловито и беззлобно ткнули в спину резиновой палкой.

— Начальник, ты бы поаккуратней будь, а то у меня итак ливер весь отбит, я же и помру ненароком от твоего удара…- я еще сильней скрючился, и стал постанывать от каждого движения.

— Серый, не трогай его, еще сдохнет, до того, как явку с повинной подпишет, как мы премию за задержание убийцы получим?

— Я конечно извиняюсь, но кого то что, убили? — я стоял, оперившись на крышу домика и держался за, якобы больную, поясницу.

— Ты дурака то не включай. — мордатый Серый замахнулся, но не ударил: — Люди видели, как ты ударил ножом гражданина. Лучше скажи, куда нож скинул?

— Никуда не скидывал. — я нащупал в кармане спортивных штанов свой «складень»: — Вот у меня ножик, начальники, другого не держу.

Нож у меня перехватили, завернули в какую-то бумажку, видимо, действительно, кого-то лезвием пощекотали.

Меня посадили на, мокрый от прошедшего дождя, бортик песочницы, два милиционера встали за спиной, не сводя глаз.

Мне было пора уже начинать волноваться, но я почему-то тревоги не чувствовал. Наверное, с тридцать седьмого года осталась уверенность, что органы во всем обязательно разберутся.

Основная суета шла в соседнем дворе — туда заехала несколько милицейских машин, потом ко мне подвели милиционера с небольшой, чепрачного окраса, немецкой овчаркой.

Проводник делал какие-то пассы руками, плавно вкидывая их в мою сторону, собака же, удобно усевшись на попу, с недоумением смотрела на своего начальника. Очевидно, в конце –концов уяснив суть посыла, сучка осторожно потянулась ко мне своим длинной, черной мордой, несколько раз втянула воздух, после чего недовольно чихнула и потянула вожатого прочь от песочницы. То есть у служебной собаки ко мне претензий нет — уже стало чуточку легче, осталось отбиться от фантазий двуногих друзей человека.

— Вставай, давай. — за мое образцовое поведение меня больше не тыкали больно по ребрам дубинкой, так, легонько обозначали требуемое направление движения.

Естественно, запихнули в металлический собачник в корме «лунохода» — мягкие диваны салона для граждан с постоянной пропиской. Машина пару раз обиженно чихнула, но завелась, и, немилосердно ударяя меня о свое металлическое нутро, покатила в ночную темноту. Ехали недолго, высадили на крыльцо РОВД, завели в дежурку, где на длинной лавке для задержанных, сидело несколько моих вонючих коллег. Те, при моем появлении, как-то сжались в кучу, освободив для меня чуть ли не треть, полированной тысячей задниц, деревянной поверхности. Мне кажется, они меня за что-то боялись, да и физиономии знакомые, наверное, это мои малознакомые конкуренты в битве за помойку.

— Что руки в перчатках? — повернулся ко мне помощник дежурного.

— Экзема у меня, начальник, мазью махать надо каждый день и повязки накладывать, а где деньги взять? У вас, кстати, в аптечке нет…

— Ничего у нас нет. Фамилия, имя, отчество, где и когда родился? И давай, сразу правду говори. Если соврешь — тебе же будет больно.

— Кузнецов Павел Алексеевич, одна тысяча шестьдесят пятого года рождения, двадцать первое января, город Киев, Украинская ССР.

— О! Так ты иностранец получаешься?

— А я не знаю, кто я сейчас такой есть, россиянин или ширый хохол. Я лет пять уже бомжую. Но если есть возможность, вы меня на нэньку Украину отправьте, буду очень признателен.

— Не боись, мы тебя обязательно отправим. — помощник дежурного записал меня в большую амбарную тетрадь, после чего потерял ко мне интерес: — Сиди тихо, скоро за тобой придут.

Попытка, не прощаясь, смыться из дежурки успехом не увенчалась — помощник дежурного, хотя все время перемещался по смежным помещениям, с меня один глаз не спускал, и когда я попытался выйти, за дверь, воспользовавшись, что два бравых «овошника» приволокли в отдел четырех пьяных теток, тут же последовал резкий окрик и мне перегородили дорогу к свободе.

— Да я просто в туалет хотел, начальник. — я, с самым невинным видом вновь плюхнулся на жесткую скамью.

Пришли за мной примерно через час. Невысокий, крепкий парень в рубашке с коротким рукавом и, модных в этом сезоне, слаксах, подошел к помощнику:

— Кого там пэпсы задержали?

— Вон сидит, в панаме.

Да, это я сидел в панаме, низко натянутой на глаза — почему-то не хотелось оставлять память о своем лице в этом уважаемом учреждении.

— Ты! В шляпе пидор…ой! Пошли со мной.

Я приподнял голову и недоуменно обвел взглядом дежурку, потом тронул за рукав милиционера в серой пилотке:

— Уважаемый, вас вон тот товарищ зовет.

Сначала меня пинали за то, что я дотронулся до сотрудника «своей поганой рукой», потом за «все хорошее». Слава Богу, комната была узкой, а желающих ответить «за пидора» нашлось много, поэтому они больше толкались надо мной, да и хороших футболистов, в сопящей и матерящейся толпе, сгрудившихся