Эдогава Рампо - Современный японский детектив Страница 85

Наверно, и эта девица из той же стаи, подумал Кё-хэй.

Какая разница, как меня зовут? — С улыбкой она уклонилась от ответа.

Да не ломайся. Ты мне понравилась. Ну, скажи.

Мы скоро расстанемся и, наверно, никогда уж не встретимся.

А я хочу еще с тобой увидеться.

Смотри-ка, какой чувствительный оказался.

Я и есть чувствительный. Иначе не стал бы жить здесь один.

Повезло тебе, в таком доме — и один.

Да уж, повезло. Живу как сирота.

Ты сирота? И я тоже.

Кажется, в ней проснулось сочувствие к Кёхэю. Она теперь смотрела на него с интересом.

А у тебя нет родителей? — спросил Кёхэй.

Да все равно что нет.

И v меня тоже. С тех пор как я поехал на экскурсию с медведем, я лишил их родительских прав.

Но разве ребенок может лишить родителей их прав? И что это еще за медведь такой?

Кёхэй рассказал ей про экскурсию к горному озеру.

Вот оно что. Да. Тебя тоже жалко…

А у тебя что за история?

Самая обычная. Моя мать — она на содержании, а отец… ну, он просто скотина, помыкает матерью, как хочет. Я убежала из дома.

Как же все-таки тебя зовут?

Митико Асаэда.

Ну, хорошо. А почему ты сбежала только сейчас? Ведь ты и раньше знала все о своих родителях?

Я забеременела. Не хотелось слушать, как начнут стыдить: «В твоем возрасте, в твоем возрасте…»

Митико хотела было плюнуть, но вовремя вспомнила, что она в чужом доме.

Значит, тебе некуда было податься, и ты вчера пошла с нами… А что дальше собираешься делать?

Еще не знаю. У меня есть немного денег, на первое время хватит.

А когда деньги кончатся?

Я так далеко вперед не загадываю.

Хочешь пожить у меня? — решительно предложил Кёхон.

А можно?

Буду очень рад.

Для меня это просто спасение.

Тогда решено.

Кёхэй протянул руку. Митико невольно ухватилась за нее. Так они без обиняков заключили «договор о сожительстве».

Из соседней комнаты послышался шум. Выспавшиеся гости наконец начали подыматься.

2

Кен Шефтен, инспектор двадцать пятого участка шестого управления нью-йоркской полиции, не спеша шел по восточному Гарлему с равнодушным видом. Равнодушие его было напускным. Изучивший этот квартал вдоль и поперек, Кен прекрасно понимал: здесь надо спиной чувствовать, что творится позади. Предписание гласило, что патрульный обход производится вдвоем, но Кен, прекрасно знавший о враждебном отношении гарлемцев к полиции, всегда ходил один, и в участке не возражали. Большую часть населения восточного Гарлема составляли пуэрториканцы, и уровень жизни здесь был еще ниже, чем в негритянской части.

У старого, готового развалиться дома собрались молчаливой праздной толпой подростки и дети. В грязи на панели валяются пьяные и наркоманы, а вокруг носятся малыши. Местные жители провожают Кена враждебными, настороженными взглядами. Он здесь чужой, а от чужих нечего ждать хорошего. Кен уверен, что кое-кто из этих неприязненно поглядывающих на него людей прячет за пазухой оружие. Гарлем — «резервная армия» преступников Нью-Йорка: почти все совершеннолетние здесь имеют уголовное прошлое.

«Мафиози Чикаго» — солидная организация, работающая по-крупному, в Нью-Йорке же по большей части действуют молодчики-одиночки, жертвами которых часто становятся случайные прохожие.

Здесь никогда не знаешь, что тебя ждет в следующую минуту. Напасть могут беспричинно и внезапно. Даже соседи не доверяют друг другу. При встрече два обитателя трущоб не обнаруживают ни тепла, ни радости — иссохшие души, порожденные громадным центром механической цивилизации под названием Нью-Йорк. Каждый держится особняком.

Шефтен ненавидел Гарлем. Тем не менее он взвивался от ярости, когда при нем поносили этот район. Тому, кто не жил здесь, не понять безысходного отчаяния гарлемцев. В клетушке, снимаемой за 50 долларов в месяц, можно только спать, днем там и повернуться негде. В Гарлеме дети не ходят в школу и целыми днями слоняются по узким улочкам. Больше деться некуда. Чтобы вырваться отсюда, люди становятся преступниками или идут на войну.

Кен Шефтен некогда сам жил в восточном Гарлеме. Выгнанный из дома, он с трудом нашел себе здесь каморку, куда едва проникал тусклый дневной свет. В Гарлеме уличные приятели научили его воровать. Мчась на роликовых коньках, он будто случайно сшибал лоток улич-

ного торговца, и, пока разъяренный хозяин пытался его догнать, приятели Кена набивали карманы рассыпавшимся товаром. Иногда жертвой хулиганья становились случайно забредшие в Гарлем туристы. Подростки делали вид, что фотографируют туриста — в аппарате, конечно же, не было пленки, — и просили заплатить за будущий снимок. Простак доставал бумажник, который мальчишки тотчас вырывали у него из рук, а сами смывались. Случалось, что Кен лазал и по чужим квартирам.

Проходя сейчас по Гарлему, Кен словно воочию увидел омерзительные картины собственного прошлого. Однако именно здесь были его корни. И когда об этом районе с неприязнью говорили те, кто на себе не познал его ужас, все в Кене восставало.

Кен искал многоквартирный дом на 123-й улице и наконец нашел его. За входом зиял темный лестничный проем. Стена была разукрашена надписями — главным образом непристойными, — сделанными красками, фломастерами, лаком из пульверизатора. Антивоенные лозунги и критические замечания в адрес правительства производили впечатление инородных вкраплений. У подъезда на Кена уставился пустыми глазами курчавый юнец. Рядом с ним стояло несколько малышей со вспученными от постоянного недоедания животами.

Кажется, здесь жил Джонни Хэйворд? — обратился Кен к парню.

Не знаю я, — лениво ответил тот, выплюнув изо рта жвачку.

Ах, не знаешь? А сам ты где живешь? — В голосе Кена зазвучали стальные нотки.

Какая разница, где я живу?

— Я тебя еще раз спрашиваю: где ты живешь? Такого хоть поколоти — из него только пыль пойдет.

Раз полицейский ищет дом, значит, жди неприятностей — здешние парни терпеть не могут, когда полиция интересуется их «берлогами».

Да понял я, чего орешь! Я сюда недавно переехал. Никого еще не знаю. Спроси Марио.

Марио?

Восьмая квартира на первом этаже. Марио — здешнее начальство.

Кен вошел в дом и оказался в потемках. Из какой-то квартиры несся звук включенного телевизора.

Глаза постепенно привыкали к темноте. В подъезде чем-то воняло. С потолка свисал покореженный фонарь без лампочки. Казалось, достаточно топнуть, и он тут же свалится. Кен прошел вперед.

На дверях ни табличек, ни номеров. Коридор завален вынесенным из комнат хламом. Одна дверь приоткрыта, и оттуда из включенного на предельную громкость телевизора ревет джаз.

Кен крикнул в приоткрытую дверь:

— Скажите, пожалуйста, где живет Марио.

За дверью послышалось движение, однако никто не вышел. Кен снова прокричал свою просьбу. На пороге появилась полная женщина средних лет и метнула в Кена подозрительный взгляд.

Что еще надо? Ну, я Марио, а ты кто такой?

Вы Марио? Я, собственно, хотел вас кое о чем спросить…

Кен не ожидал, что имя Марио может носить женщина, и несколько растерялся. Увидев в руках Кена полицейский блокнот, Марио насторожилась.

Да ты из полиции! Чего им гам от меня надо?

Разрешите мне войти.

И Кен, оттеснив плечом Марио, загораживавшую ему дорогу, вошел в комнату. Там стояли кровать, обеденный стол со стульями, холодильник и телевизор.

Чего хотел спросить-то? — Марионе скрывала, что сердита на Кена за бесцеремонное вторжение.

Сначала сделайте-ка что-нибудь с телевизором, а то он так орет, что я вас не слышу.

Все неприятности как раз и происходят в тишине, — заметила Марио, выключая телевизор, и смерила Кена полным враждебности взглядом, словно говоря: «Да что

тебе, в конце концов, от меня нужно?»

Насколько мне известно, здесь жил Джонни Хэйворд…

Да, жил. Он сейчас в отъезде.

Он умер в Японии. У него есть семья?

Джонни умер в Японии?! Это правда? — Марио, кажется, испугалась не на шутку.

Правда. И надо забрать оттуда его останки.

У него был отец, но три месяца назад он погиб — попал под машину. Да если б он и остался в живых, толку бы от него не было.

А никаких других родственников у него нет?

Кажется, нет. Впрочем, я точно не знаю…

Вы в этом доме собираете квартплату?

Ну да. Здесь никто не платит вовремя. Обойти всех — целое дело. Нипочем бы не согласилась, если б меня за это не освободили от платы за жилье.

А чем занимались Джонни и его отец?

Джонни работал где-то водителем грузовика, а старик был просто пьяницей, жил на шее у сына и пропивал его заработки. Идет, бывало, по улице и все стихи какие-то бормочет — видно, из образованных был. Да я с ними, в общем-то, и не зналась.