Тана Френч - Тайное место Страница 9

Вот, кажется, почему она взяла меня с собой. Что-то такое на периферии поля зрения, ускользнувшее от нее при взгляде в упор. Костелло тоже не смог вычислить, что же это такое. Конвей решила, что свежий взгляд – мой, например, – поможет.

– Девочка-подросток вообще могла это сделать? Физически?

– Да, без проблем. Орудием убийства – и об этом мы тоже не сообщали – оказалась мотыга из сторожки садовника. Один удар – череп сразу треснул – прямо в мозг Криса Харпера. Ребята из лаборатории говорят, что, учитывая острое лезвие и длинную ручку, усилие потребовалось совсем небольшое. Так что школьница вполне бы справилась, если как следует размахнуться.

Я начал было задавать следующий вопрос, но Конвей вдруг свернула с дороги – резко, не поморгав поворотником. Я чуть не пропустил въезд на территорию школы: высокие чугунные ворота, каменная сторожка, железная арка над воротами с надписью “Колледж Святой Килды” золотыми буквами. За воротами Конвей затормозила. Дала мне осмотреться.

Подъездная дорожка из белоснежного гравия тянулась широким полукругом вдоль пологого склона, покрытого аккуратно подстриженным газоном, который простирался куда-то за горизонт. На вершине холма стояла школа.

Когда-то это было чье-то родовое гнездо, поместье, с грумами, удерживающими поводья гарцующих лошадей, с дамами в корсетах, под ручку фланирующими по лужайке. Двести лет, больше? Длинное здание из светло-серого камня, три высоких этажа, больше дюжины окон по фасаду. Портик поддерживали тонкие колонны с волютами капителей. На крыше балюстрада, изящные точеные колонки которой напоминали вазы. Идеально, ничего не скажешь; каждый дюйм выверен, все гармонично. Солнечный свет медленно растекался по зданию, как масло по тосту.

Мне, наверное, полагалось возненавидеть это место с первого взгляда, с моей-то государственной школой в обшарпанном панельном здании. Когда каждую зиму вырубалось отопление, приходилось в классе сидеть в куртках, географические карты прикрывали пятна плесени на стенах, а любимым развлечением было на спор потрогать дохлую крысу в туалете. Может, при взгляде на это здание мне положено испытать необоримое желание навалить кучу в портике.

Оно было красивым. Я люблю красивое. Всегда любил. Никогда не понимал, почему положено ненавидеть то, о чем можешь только мечтать. Люби сильней. Работай, подбирайся ближе к своей мечте. Хватай и держи крепче, изо всех сил. Пока не придумаешь, как заполучить навсегда.

– Полюбуйся. – Конвей прищурилась, откинувшись на спинку кресла. – Вот только в такие моменты я и жалею, что стала копом. Когда вижу вот такую вот кучу дерьма, а поджечь ее к чертовой матери нельзя.

Она смотрела на меня, ждала реакции. Проверка.

Я бы мог легко ее пройти. Выдать что-нибудь про испорченных зажравшихся богатеев и собственную тяжкую жизнь в доме из шлакоблоков. Запросто. Почему нет? Я так давно хотел попасть в отдел убийств. Работай, двигайся к своей мечте.

Но сближаться с Конвей мне отчего-то не хотелось.

– Красиво, – сказал я.

Она чуть скривила рот – это могла быть усмешка, но нет, что-то другое. Разочарование?

– Тогда ты им понравишься, – протянула она. – Пошли, найдем тебе аристократов-англофилов, полебезишь перед ними.

И машина рванула с места, расшвыривая гравий из-под колес.

Парковка оказалась справа, закрытая стеной темно-зеленых деревьев, – я был почти уверен, что это кипарисы; жаль, не слишком разбираюсь в деревьях. Здесь не было сверкающих “мерседесов”, но и совсем уж развалюх тоже: учителя могли себе позволить что-то приличное. Конвей припарковалась на месте с табличкой “Зарезервировано”.

Скорее всего, никто в школе так и не увидит MG, разве что те, кто смотрел в окно, когда мы подъезжали. Конвей выбрала его для себя, ей самой важно, как и на чем она сюда приедет, а вовсе не увидят ли это другие. И я опять отредактировал мнение о ней.

Она выпрыгнула из машины, забросила сумку на плечо – ничего девчачьего, черная кожаная торба, гораздо брутальней, чем дипломаты остальных ребят из отдела убийств.

– Сначала отведу тебя на место преступления. Соберешься с мыслями и осмотришься. Пошли.

Прохладный полог тенистой кроны деревьев. Откуда-то сверху раздался звук, похожий на вздох; Конвей дернулась, но это был всего лишь ветер, играющий густой листвой. Слева, когда мы снова выбрались на солнце, оказалась тыльная стена школы. Справа – еще один обширный склон, окруженный живой изгородью.

Позади главного здания пристроили два флигеля, скорее всего, позже, но в одном стиле: тот же серый камень, тот же изысканный декор. Мастера интересовало сохранение идеи, а не завитушки.

– Классы, актовый зал, офисы, все школьное хозяйство – в главном здании, – рассказывала Конвей. – Это вот, – ближайший к нам флигель, – для монашек. Отдельный вход, со школой не соединяется; по ночам флигель запирают, но у всех сестер есть ключи, и у них свои комнаты. Любая могла выскользнуть и проломить голову Крису Харперу. Их осталось всего с дюжину, каждой лет под сто, и никого моложе пятидесяти, но, как я уже говорила, силы там много не потребовалось.

– А мотив?

Она прищурилась, посмотрела на окна. Солнце, отражаясь, било прямо нам в глаза.

– Монашки же долбанутые. Может, одна видела, как он запустил руки под свитер какой-нибудь девчонке, и решила, что парень – прислужник Сатаны, растлевающий невинных дев.

Конвей двинулась через газон по диагонали, удаляясь от здания. Знаков “По газонам не ходить” вокруг не было, но это, кажется, подразумевалось. Я невольно ждал, что из-за кустов выскочит садовник и погонит нас прочь, а сторожевые псы еще и порвут на прощанье штаны на заднице.

– Во втором флигеле пансион. По ночам заперто, как монашкина дырка, и ключей у девчонок нет. Окна первого этажа забраны решетками. Дверь вон там, но она ночью на сигнализации. На первом этаже есть дверь в школу, и вот с ней получается интересно. В школе-то окна без решеток и без сигнализации.

– А переход между школой и флигелем не запирается?

– Конечно, запирается. И днем и ночью. Но в случае необходимости, если, например, кто-то из пансиона забыл домашнюю работу в комнате или срочно нужна книжка из библиотеки, можно попросить ключ. У секретарши, медсестры и кастелянши – я не шучу, тут правда есть кастелянша – по ключу. В прошлом январе, за четыре месяца до Криса Харпера, ключ медсестры пропал.

– И они не поменяли замок?

Конвей закатила глаза. Подвижная мимика, осанка, жесты – не только в ее лице было что-то иностранное.

– Вроде бы очевидно, да? Ан нет. Ключ лежал на полке, прямо над урной; медсестра решила, что он упал, его выбросили вместе с мусором, так что они сделали новый и забыли, ля-ля-ля, все прекрасно, пока не дошло дело до вопросов. Богом клянусь, не знаю, кто тут самый наивный, детишки или персонал. А если ключ у кого-то из учениц? Она спокойно могла пройти в школу, вылезти через окно и до завтрака творить все что угодно.

– А охранника тут нет?

– Есть, а как же. Они его называют ночным сторожем. Думают, что так звучит благороднее. Он сидит в сторожке, которую мы проезжали, и делает обход каждые два часа. Но мимо него проскользнуть не проблема. Погоди, еще увидишь, какого размера тут территория. Нам сюда.

Калитка в живой изгороди, кованые завитушки, протяжный тихий скрип, когда Конвей ее распахнула. За калиткой теннисный корт, футбольное поле, а дальше снова зелень, старательно ухоженная так, чтобы выглядеть не слишком ухоженной, – не дикий лес, а так, слегка диковатый. Смешение деревьев, которые наверняка растили не один век: березы, дубы, клены. Усыпанные гравием тропинки петляют между клумбами с желтыми и лиловыми цветами. Вся зелень свежая, такая мягкая, что рука скользит по ней, не задерживаясь.

Конвей щелкнула пальцами у меня перед носом:

– Сосредоточься.

– Как они там живут? – спросил я. – Общие спальни или отдельные комнаты?

– Первый и второй год обучения – по шесть на комнату. Третий и четвертый – по четверо, а пятый и шестой – по двое. Так что да, как минимум одного соседа надо перехитрить, если захочешь смыться на свидание. Но вот в чем штука: с третьего года соседей можно выбирать. Так что соседка почти наверняка уже на твоей стороне.

Мы прошли вдоль теннисного корта – сетка провисла, пара мячей валяется в углу. Мне по-прежнему казалось, что окна школы уставились мне в спину.

– И сколько тут девочек в пансионе?

– Шестьдесят с лишним. Но нас интересуют не все. Медсестра давала ключ кому-то из учениц во вторник утром, ключ сразу вернули. В пятницу днем ключ опять просят, а его уже нет. Кабинет медсестры запирается, когда ее нет на месте, и она клянется, что об этом не забывала, по крайней мере, чтоб у нее не таскали “Бенилин”[3] или что она там держит. Так что если ключ сперли, это был кто-то из тех, кто заходил к ней со вторника по пятницу.