Ольга Володарская - Зов темной воды Страница 9

Прикрыв глаза ладонью, Лариса посмотрела на сидящего на стуле старика. Был он худ, абсолютно лыс и выглядел очень изможденным. При этом Семакин сидел прямо, ровно, и у него не тряслись ни голова, ни руки. На психа же он совсем не походил. Спокойное лицо, сосредоточенный взгляд, четкие, уверенные движения рук – когда Лара вошла, он водил пастельным мелком по альбомному листу, рисуя чей-то портрет. Чей именно, стало ясно в следующее мгновение, когда Лариса подошла поближе и заглянула через семакинское плечо. Умалишенный художник писал Графиню! На портрете она была молодой и прекрасной, такой, в какую он влюбился много десятилетий назад…

– Красивая, правда? – спросил Семакин у Лары, перестав рисовать, но не отрывая глаз от портрета.

– Очень, – честно ответила она.

– А в жизни еще лучше была… – Он перевернул лист и на чистом стал набрасывать контуры лица. – Да и сейчас, наверное, еще красива. Таких женщин ничто не портит, ни седина, ни морщины, они изнутри светятся…

– Почему вы уверены, что она жива? Ведь Эллине Александровне сейчас девяносто с хвостиком…

– Когда она умрет, я почувствую, – ответил он. – И вслед за ней уйду. А то зажился уже… Пора!

– У Эллины Александровны случился инсульт. Она в критическом состоянии.

– А я-то думаю, что мне так плохо последнее время! Сердце так и ноет, так и ноет… – Семакин, поморщившись, приложил сухую ладонь к груди. – А вы, милая, зачем ко мне явились?

– Поговорить об Эллине Берг, – осторожно сказала Лара, боясь, что Семакин начнет допытываться, зачем ей это нужно, но Котя (Константин Сергеевич) не задал ни одного вопроса: казалось, он был только рад с кем-то поговорить о своем кумире.

– Я влюбился в нее в тридцать восьмом, когда еще ребенком был. Эллине тогда двадцать три исполнилось, и она была как никогда прекрасна. И очень успешна! Довоенные годы были ее «золотым веком». Она с огромным успехом выступала в варьете и ресторанах, имела кучу высокопоставленных поклонников и возможность выезжать за границу. Эллина побывала в Болгарии, Польше и даже в Германии. Между прочим, там, на прусской земле, она познакомилась с Марлен Дитрих, которая впоследствии переняла ее образ! – По мнению Лары это было абсолютной чушью, выдуманной «интересничающей» Графиней (Дитрих, насколько она помнила, покинула Германию в 1930 году, сразу после выхода знаменитого фильма «Голубой ангел»), но Лариса ничем не выказала своего отношения к услышанному и продолжала внимательно слушать. – А в Германии Эллина гостила у одного барона, которому вскружила голову. Он даже жениться на ней хотел, но Эллочка вернулась на родину…

– Почему? Она была такой патриоткой?

– Не в этом дело. Как она сама говорила: «Будь мое сердце свободным, я вышла бы за барона не задумываясь, но я влюблена, и мне никто не нужен, кроме моего Малыша…»

– Малыша? – переспросила Лара.

– Она так звала его, своего любовника. Малышом (никогда по имени, я даже не знаю, как его звали, если честно)…

– Он что, был маленького роста?

– Нет, высоченный…

– Тогда почему Малыш?

– Младше Эллины он был. Всего на пару лет, наверное, но все же… В момент их знакомства он был еще студентом, она же привыкла к солидным мужчинам… Все ухажеры, что были у нее до Малыша, пятый десяток разменяли и занимали высокие должности… А тут малолетка… Да еще и студент! – Карандаш в его руке замер, а взгляд переместился с бумаги на квадрат окна. – Они долго встречались. Ссорились, потом опять мирились и снова ссорились. Кроме Малыша, у нее было множество мужчин, но никого она так не любила. Взять хоть того же немца! Он за ней в Москву приезжал, на коленях стоял, молил стать его, но Эллина была непреклонна…

– Откуда вы так много о ней знаете?

– Она мне рассказывала. Не обо всем, но о многом. Когда я ее рисовал… – Семакин прикрыл глаза, заслезившиеся от солнца. – А ее барон в войну большую карьеру сделал. Дослужился до высокого звания, занял какой-то крупный пост в Абвере…

Услышав это, Лара вздрогнула. Как знакомо! Фон Штайнберг был немецким аристократом (отсюда и приставка «фон») и занимал пост в аппарате Абвера. Совпадение?! Или?..

– А вы не в курсе, как звали того немецкого барона? – спросила Лара.

– Гансом, кажется… – Он поморщился. – Я не помню точно, потому что Эллина его всегда называла просто «мой Фон-Барон».

– Неужели это был именно Хайнс фон Штайнберг? – прошептала Лара пораженно.

Котя, услышав ее реплику, поддакнул:

– Да, скорее всего, именно так его и звали. Хайнсом и фоном – точно. Фамилию же не назову…

– А вы не могли бы… – Лариса спешно полезла в сумку за распечаткой газетного портрета фон Штайнберга. – Опознать его по фото?

– Я его ни разу не видел, – покачал головой старик. – Эллочка никогда не водила мужчин домой. Очень дорожила своим личным пространством. Исключение только для Малыша делала…

Вдруг он резко замолчал. Лара удивленно воззрилась на Котю, не понимая, почему его красноречие так неожиданно иссякло, и увидела, что взгляд Семакина прикован к ее раскрытой сумочке, где кроме кошелька, ключей, косметики и сотового телефона находились распечатки статей и найденная в квартире Графини фотография. Семакин смотрел именно на нее!

– Откуда это у вас? – хрипло спросил он и потянулся к снимку.

– Я нашла это в вещах Эллины Александровны, – растерянно ответила Лара, передавая фото старику. – А вы что, знали этого человека?

– Знал, мало сказано, – горько усмехнулся Семакин. – Я его ненавидел! – Пальцы его дернулись, будто Котя хотел скомкать фотографию, но тут же разжались – Семакин передумал мять портрет и просто вернул его Ларе. – Мы все его ненавидели… И я, и Андрон, и Боря. Все, кто любил Эллину…

– Почему? – тихо спросила Лариса, хотя уже догадалась, каким именно будет ответ. И она не ошиблась.

– Это Малыш, – коротко ответил Семакин.

– Его звали Егором.

– Да? – рассеянно спросил Котя. – Что ж… Ему идет это имя… – Вдруг на лице его появилось выражение, похожее на озарение. Старик занервничал, забормотал что-то себе под нос, а потом взволнованно выпалил: – А как его фамилия?

– Вот этого я не знаю, – с сожалением протянула Лара. – И понятия не имею, у кого могу…

– У Бори! – воскликнул Семакин. – У Коцмана! Он должен знать фамилию Малыша, потому что Эллина познакомилась с ним через Борю.

– Как так?

– Насколько я знаю, мать Малыша была постоянной клиенткой Коцмана, как и Эллиночка. Как-то раз на примерку ее сопровождал сын… Ну и… – Он тяжело вздохнул, понурился, но тут же встрепенулся и, схватив Лару за руку, торопливо проговорил: – Если узнаете у Бори фамилию Малыша, не поленитесь сообщить ее мне. Хорошо?

– Да, конечно, – удивленно ответила Лара. Она не могла взять в толк, зачем Семакину это нужно, но тут же решила, что задумываться над мотивами, которые движут психически ненормальными людьми, не стоит, и просто заметила: – Я сомневаюсь, что смогу узнать у Коцмана хоть что-то. Когда я видела его последний раз, он был при смерти. Думаю, сейчас его уже нет в живых.

– Жив он, жив, не сомневайтесь, – безапелляционно заявил Котя. Ларе подумалось, что он так уверен в этом, потому что недавно с ним виделся или разговаривал, но следующей своей фразой Семакин опроверг ее предположение: – Эллина и его не отпускает! Эта женщина держит мужчин за сердце (и душу) всю жизнь и выпустит лишь тогда, когда покинет сей мир…

– Если следовать вашей логике, то Андромедычу уготована та же участь, – проговорила Лара, постаравшись не показать, что воспринимает слова старика как бред психически нездорового человека.

– Конечно! Все мы, ее вассалы, живы.

– А сколько вас? Трое, как я понимаю…

– Четверо, – поправил ее Семакин.

– Кто же четвертый? Малыш?

– Нет, Малыш не был ее вассалом. Только я, Андрон, Боря да еще Мишка, то есть те, кого она держала за сердце, держа при этом на расстоянии…

– Мишка? – удивилась Лара, она впервые услышала это имя. – Кто это? Еще один сосед?

– Нет, он не жил в нашей коммуналке. Звали его Михаилом (фамилии и отчества я не знаю). И он был каким-то важным человеком. При должности. Но Эллина его только Мишкой называла. Потому что он был чем-то на медведя похож. Широкий, темный, косолапый. Они познакомились во время Великой Отечественной. Он воевал, а она для наших солдат концерты давала. Мишка в нее влюбился! А когда война кончилась, пришел к Эллине свататься. Та, естественно, его отвергла (у них с Малышом как раз очередной «медовый месяц» начался). Но Мишка не сдавался. Ходил к ней, как на работу. Когда Эллина его пускать перестала, сдружился с Гришкой Больбухом, только чтобы быть вхожим в квартиру. Хотя уж до чего разные люди были! Гришка выпивоха, матершинник, четыре класса образования, а Мишка трезвенник, интеллигент, при должности опять же… – Семакин примолк. Секунд десять он безмолвствовал, отрешенно глядя перед собой, после чего возобновил рассказ: – Когда Эллину посадили, Мишка пропал. И не видели мы его до тех пор, пока она домой не вернулась. А произошло это, надо сказать, уже в шестидесятых. То есть Эллиночка не сразу после амнистии (ее в 1958-м реабилитировали) возвратилась в Москву, а через несколько лет. И едва она появилась, как буквально на следующий день Мишка пришел. Опять с предложением! Но вновь отказ получил, хотя никакого Малыша у Эллины уже не было.