Иван Любенко - Черновик беса Страница 9

Итак, для начала я уничтожу любимое растение Плотникова. А впрочем — нет. Пожалуй, я сначала убью кого-нибудь из его домашних питомцев. Их присутствие делает любой дом живым. Интересна будет реакция издателя на будничное, в общем-то, событие. А потом возьмусь за более серьёзное дело. Представляю, сколько радости будет у Птахова, когда на голову его удачливого шурина свалится целый камнепад несчастий. Одно за другим, нескончаемым потоком. Знал бы титулярный советник Кузьма Матвеевич Птахов, какие я заготовил испытания его беспечному и удачливому родственнику! Ох, и обрадовался бы он! Итак, посмотрим, кто из нас умнее за шахматной доской жизни. «Alea jacta est!»(Продолжение следует).

— Да-с, — вздохнул Клим Пантелеевич. — Дело обстоит хуже, чем я ожидал. Этот субъект очень хорошо осведомлён обо всём, что происходит в этом доме.

— Господи! — воскликнул Толстяков и заходил по кабинету. — Я не могу поверить в этот кошмар! Он полностью контролирует мою жизнь. Как такое может быть?

— Успокойтесь, Сергей Николаевич. А то ведь получается, что первой своей цели наш адресант уже добился.

— Это какой же?

— Вывести вас из равновесия, заставить нервничать.

— Вы правы, — кивнул Толстяков и упал в кресло. — А что вы думаете в рассуждении моего шурина? Вероятно, Бес, хочет настроить меня против него?

— Но ход, согласитесь, интересный. Упоминая Пантелеймона Алексеевича, он добивается для себя сразу трёх преференций: во-первых, закладывает вам в душу неприязнь к нему (в его игре с нами это неплохой козырь), во-вторых, даёт нам понять, что он где-то рядом и наблюдает за нами, точно мы марионетки под фонарём паноптикума, ну и в-третьих, выводит нас на объект подозрения, который, скорее всего, является негодным. Фактически, он пытается нами манипулировать. Но пока мы не предпринимаем никаких ответных шагов, все его басни — не более чем весьма посредственная беллетристика.

— Однако, дорогой Клим Пантелеевич, нам следует предпринять некоторые неотложные меры. Вы же прочли и про питомцев, которым угрожает опасность, и про растения… А потому нам нельзя сидеть, сложа руки. Думаю, надобно временно закрыть парк от посещения посторонних. Скажем, что ведутся садовые работы. Ничего, потерпят. Я соберу всех рабочих, прислугу и объясню, что нам угрожает неизвестный злоумышленник. — Он помолчал и спросил: — А откуда он знает, что мою гончую зовут Клюквой?

— К сожалению, пока у меня нет ответа на данный вопрос.

— А что если он давно за мной наблюдает? Ведь можно предположить, что рассказ о писателе-неудачнике — выдумка, которая, так же как и намёк на шурина, призвана отвлечь нас от настоящего преступника, находящегося совсем рядом? Что если преступник просто мстит мне за что-то, не связанное с газетой?

— Маловероятно. Иначе, зачем бы он убивал Сырокамского? Принялся бы сразу за ваши цветы и домашних животных. Это проще и совсем ненаказуемо.

— Пожалуй, вы правы. А что же нам делать?

— Я бы не советовал совсем закрывать парк от посещений. Этим мы вряд ли сможем себя обезопасить. Но за котом надо присматривать, да и за гончей тоже. Прислугу стоит об этом предупредить.

— Знаете, у меня есть ещё три сторожевых пса. Огромные горские пастухи. Сидят на цепях в дальнем углу парка, у каретных сараев. А что, если их отпускать на ночь?

— Не думаю, что это хорошая идея.

— Да, — согласился Толстяков. — Погрызут всё, что угодно. И истопчут. Да и из дома не выйдешь. Разорвут. Они только сторожа и признают.

— Так зачем же вы их держите?

— Для острастки. Лаем наводят страх на всю округу. Не всякий рискнёт ко мне забраться. Люди думают, что ночью они бегают по парку.

— Послушайте, Сергей Николаевич, а как, зовут вашего кота?

— Пушок. Наденька в нём души не чает. А почему вы спрашиваете?

— Как мы уже говорили, аноним даёт фамилии и имена своим персонажам так, что не трудно догадаться о ком на самом деле идёт речь. Делает это он, по моему мнению, для того чтобы в случае доказанности его авторства, суд не смог уличить его в причастности к совершившимся преступлениям. Но собачью кличку он менять не стал. А вот с котом — другое дело. Написал «Мурзик», хотя он «Пушок».

— И что? — округлил глаза Толстяков.

— Мне кажется, что он попытается убить именно его. А с гончей связываться не станет. Потому и её кличку не стал менять.

— Что же вы тогда предлагаете?

— Тоже, что уже сказал: просто присматривайте за ним.

— У меня тут прислуживает Николашка — мальчик двенадцати лет — сын прачки. Я иногда его посылаю в город, то на почту, то по другим делам. Скажу ему, чтобы не отходил от кота ни на шаг. А жене ничего говорить нельзя — расстроится. Как думаете, этих мер будет достаточно?

— Пожалуй, — откликнулся присяжный поверенный и вынул коробочку ландрина. Однако тут же убрал обратно и осведомился: — А Кривошапка гащивал здесь?

— Всего один раз.

— Кошку и собаку видел?

— Естественно, они же вечно у стола трутся.

— А студент Глаголев был?

— Да ну что вы! Зачем?

— А Сырокамский? Он ведь мог рассказывать студенту об окружающей вас обстановке?

— Мог бы, конечно, но и он сюда никогда не приезжал. Я, знаете ли, не люблю, когда вокруг много людей. Устаю. Стараюсь этого не показывать, но, всё равно заметно. Есть всего несколько человек, с которыми мне хорошо и спокойно. И вы — один из них.

— Благодарю за комплемент. А шурин? Он ведь часто у вас гостит?

— Ох, — вздохнул Толстяков, — куда от него денешься? Родственничек…

— Нет ли у вас общих знакомых?

Толстяков подумал пару секунд и решительно покачал головой.

— А он, случаем, не литераторствует?

— Вы что же, всё-таки его подозреваете? — газетчик поднял от удивления голову. — Думаете, он и есть Бес?

— Упаси Господь! Я просто пытаюсь выяснить все обстоятельства.

— Постойте-постойте, — быстро заговорил Сергей Николаевич, — так он ведь тоже в столице живёт и служит неподалёку. А что если он и правда пишет под псевдонимом и специально вставил себя в рукопись, чтобы тем самым отвести подозрение, в расчёте на наше рассуждение, что преступник не будет наводить тень на самого себя.

— А Сырокамского он знал?

— Думаю, нет. Хотя и не исключаю, что мог видеть. Пантелеймон приходил ко мне в кабинет несколько раз. Но чтобы убить человека? Да разве он на такое способен? — Издатель тряхнул головой и бросил: — Тьфу, гадость какая, эта подозрительность! Будто прокисшего молока напился.

— Успокойтесь и не переживайте. Осталось выяснить последний момент: какое растение вам особенно дорого?

— Не знаю, — озадачился Толстяков. — Все, наверное.

— И всё-таки?

— Вероятно, раффлезия.

— Трупный цветок?

— Да. Отличается огромными размерами. В поперечнике достигает иногда трёх футов. Не имеет ни стебля, ни листьев и потому самостоятельно не в состоянии осуществлять фотосинтез. Развивается за счёт паразитирования на тканях растений-хозяев. Чаще всего ими выступают лианы. Мне пришлось доставлять раффлезию вместе с ней. Пахнет испорченным мясом. Видом и запахом привлекает лесных мух. Они-то и выполняют роль опылителей, перенося пыльцу с мужского на женский цветок. После оплодотворения появляется завязь, а через семь месяцев созревает плод. В нём насчитывается несколько миллионов семян. Мне пришлось создать специальную теплицу для раффлезии со своим микроклиматом. Тепло и влажность — главные условия её существования. Садовник записывает данные гигрометра, заносит внутрь мух и других насекомых. Раффлезия родом из Голландской Ост-Индии. Мне привезли три цветка, но выжил только один.

— А как же дальше она распространяется?

— В дело вступают животные, вернее сказать, наступают. Кабаны, слоны. К их конечностям семена и пристают.

— А нельзя ли его посмотреть?

— Да, конечно, — обрадовался Толстяков. — Пойдёмте, покажу.

Появившись вновь на террасе, Сергей Николаевич, сказал:

— Клим Пантелеевич изъявил желание увидеть раффлезию. Никто не хочет составить нам компанию?

— Нет уж, спасибо, — покачала головой Надежда Алексеевна. — Там такой амбре!

— Смотрите без нас, — махнул рукой Стахов.

— Ладно, как хотите, — пожал плечами Толстяков.

Уже идя по каменистой дорожке, адвокат поинтересовался:

— А кроме раффлезии, на какое ещё растение может покуситься злодей?

— Да на какое угодно! Недавно посадил рафию. Это пальма с перистыми листьями. Она интересна тем, что цветет один раз в жизни и погибает после созревания семян. Растёт по берегам Амазонки и частью в Африке. Оттуда и доставили саженцы. Обошлось недёшево. Только с раффлезией её нельзя сравнивать. Приятно сказать, что я являюсь единственным обладателем сего цветка в России. Вообще, если хотите знать, европейцы увидели это чудо не многим более столетия назад. Нашли случайно.