Нина Васина - Правило крысолова Страница 9

Чтобы спуститься вниз в подвал, лучше вообще надеть более подходящую обувь. Сойдут мои старые кроссовки, я спускаюсь по металлической лестнице и сразу вижу бабушку у старого угольного котла. Она сидит на низком стульчике и сосредоточенно вырезает что-то большими ножницами.

— Давай помогу. — Я подошла очень тихо, бабушка застыла, услыхав мой голос, но в поднятом ко мне лице не было ни тени страха или досады.

Плотный картон коробки легче резать ножом. Стараясь не думать о том, что делаю, я выпиливаю прямоугольник, на котором написан адрес квартиры Лады Латовой, и приписка — кому: “Латовым Лоре и Антону”. Отчаяние и страх заставляют трепыхнуться мое сердце невпопад.

Бабушка рвет порезанную коробку и жжет картон в топке. Я разворачиваю одну из газет, которые были в посылке, они валяются скомканные на полу. Подумав, расправляю ее, потом аккуратно сворачиваю и кладу на вырезанный прямоугольник.

Дверца топки закрыта. Бабушка уносит вырезанную картонку с газетой к полкам. Кладет под старую бензопилу.

— Мы поговорим здесь. — Она тяжело опускается на табуретку у разделочного стола с металлической столешницей. — Этот инспектор обошел первый и второй этаж, а в подвале не был.

— Ты же не думаешь, что он, как в шпионских фильмах, будет нас подслушивать?

— Не думаю. Но по телефону со мной о деле не говори.

— Бабушка!

— Инга, послушай, что скажу. Я хочу знать, как у тебя дела с мужчинами.

— Вообще или с Павлом? — Я привыкла ничему в бабушке не удивляться, отвечаю примерно вопросом на вопрос.

— Сначала — вообще.

— Вообще — никак.

— А твой фотограф, вы же работаете вместе?

— Оператор. Он снимает камерой. Мы работаем вместе, и между нами существует негласный договор категорической дружбы и взаимопомощи.

— Негласный — это когда ни один из вас не сказал другому, что он по этому поводу думает? — задумывается бабушка.

— Такое не надо обсуждать. Такое чувствуется сразу. Я всегда различаю, когда нужна мужчине по делу, а когда… ну, ты понимаешь.

— Хорошо, что чувствуешь. Я всегда молила судьбу, чтобы она не обделила тебя моей интуицией. Твоя мать сказала, что мужчина, с которым ты любишься, женат.

Я закрываю глаза и тяжело вздыхаю.

— А она не сказала, что опасается проявления у меня тяжелой тетушкиной наследственности?

— Приблизительно это ее и беспокоит. Давно ты с ним?

— Больше года.

— Это долго, — кивает бабушка. — Он стал засыпать?

— Засыпать?

— После того как вы отлюбите, он засыпает?

— Иногда. — Я пытаюсь вспомнить. — После второго раза.

— Но раньше ведь не засыпал?

— Откуда ты знаешь?

— Я все знаю о мужчинах. Вы встречаетесь один раз в неделю? Два?

— Один.

— А остальные шесть дней? — удивляется бабушка. — Что ты делаешь остальные шесть дней?

— Жду.

— Чем ты его угощаешь?

— Пирожками с клубникой и апельсинами, — отрапортовала я грустно.

— Твоя выдумка? — улыбается бабушка. — Что-то я не припомню, чтобы пекла такие пирожки.

— Моя.

— Клубника и апельсин… Хорошо бы приправить горьким лимоном.

— Бесполезно. Он назвал это повидлом. Вчера.

— Вот как! — оживилась бабушка и внимательно всмотрелась в мое лицо. — А ты и сразу раскисла?

— Я удивилась.

— Тогда вот что. — Она положила ладони на стол, я подвинула одну к себе и легла на нее щекой. — Ты должна решить, насколько тебе нужен этот мужчина.

— Я ничего не хочу менять, — еле слышно пробормотала я.

— Не в твоей породе. Не в твоей. Ты хочешь с ним любиться и дальше? Как долго?

— Очень долго.

— Тогда слушай внимательно. Перед тем как уложить начинку в тесто, возьми чайную ложку, желательно серебряную. Та ложка, что я дарила, еще у тебя? Я киваю, елозя щекой по ее ладони.

— Хорошо. Она должна быть чистой, сухой, и вообще лучше для других нужд ею не пользоваться, потому что серебро впитывает запахи, а запах в этом деле — самое главное. Ты должна стать в темном месте и подумать о возлюбленном. Осторожно вложить ложку себе внутрь настолько глубоко, насколько тебе это понравится. Вытащить и накладывать начинку ею.

Я поднимаю голову, расставляю ноги и смотрю в прорезь халата.

— То есть сюда?.. — показываю пальцем вниз.

— Конечно, — невозмутимо отвечает бабушка. — Для начального знакомства осторожная женщина может просто ложку облизать, но для укрепления любовных отношений — туда.

— А… А если — месячные? — Я настолько обалдела, что вдруг почувствовала себя как в кабинете гинеколога.

— Не хотела тебе говорить, но месячные — это лучший вариант. — Бабушка смотрит в мое лицо, усмехается и проводит пальцем по моему лбу, не разрешая хмуриться. — Это — беспроигрышный вариант, особенно если твои дни совпадают с полнолунием.

— Откуда ты знаешь? — Я перехожу на шепот.

— Наследственное, — пожимает она плечами. — Все женщины в моем роду позднего созревания, все имеют тесную связь с луной, и все… как это сказала сегодня Марина?

— Эротоманки?

— Грубое слово, но что-то в нем есть.

— Действительно, мои мокрые дни всегда проходят под полной луной, я в эти ночи еще и спать не могу. Но мне уже двадцать три, а я не чувствую никакой потребности бросаться на всех мужчин подряд!

— Это слово обозначает совсем другое. Послушай, то, что я тебе посоветовала, ну, с ложкой, это очень серьезно. Подумай, прежде чем делать. Вдруг ты не захочешь видеть своего возлюбленного каждый день!

— Каждый день? Он… Он что, захочет после этого видеть меня каждый день?

— Не знаю, как насчет видеть, но вот все другое… Он захочет это делать только с тобой. Скажи мне “спасибо”.

— Спасибо, — в полном ступоре говорю я.

— Пожалуйста. Это важно — поблагодарить за такой совет. Это очень важно, чтобы от души, понимаешь?

— Понимаю, — киваю я послушно, ничего не понимая. — А что это значит — в нашем роду? Никто ничего не знает о твоих с Питом родителях, о родителях ваших родителей. Моя мать в поисках своего прошлого даже посетила архив.

— Дура, — равнодушно замечает бабушка. — Я тебе все расскажу подробно, но попозже. Вот найдем детей, соберемся вместе — ты, я и Лора, и поговорим. А пока сходи к дедушке Питу и отвлеки его от созерцания наступающей темноты, пока он не впал в исступление.

— Ты, я и Лора? А моя мать? Хотя да, я понимаю. Если бы была Ханна… Извини.

— Не извиняйся. Чему-то тебе у Ханны стоило поучиться. И мне. И Марии. Но в целом — она была недоработанным материалом. Я ее недолюбила. Надеюсь, в новой жизни ей больше повезет.

В гостиной зажжены все лампы. Дедушка Пит, качаясь, сидит на посту у окна.

— Возьми. — Я протягиваю ему бокал.

— Что это? — не останавливаясь и не поворачиваясь, спрашивает он.

— Мускат. Слышишь, пахнет?

— Вспомнил, — сообщает Питер. — Вспомнил, где я видел этого милиционера. Он отказался искать моего кота! Бедный Руди!

— Клаус, — поправляю я. — Питер-Клаус.

— Это кота так звали, а на самом деле это был Руди.

— Нет, Руди был твой старший сын.

— Не делай из меня идиота. Я знаю, что сначала он был сын, а потом к нам пришел бездомный кот. Как только Руди ушел в землю, сразу же появился кот!

— Отвернись от окна.

— Я в порядке.

— Все равно отвернись. — Я разворачиваю кресло-качалку. Питер расплескивает вино.

— Я вижу в темноте. Я все вижу.

— Я знаю.

— Но ты не веришь?

— Верю. Ты видишь в темноте, как кот. И каждый вечер опять и опять утверждаешься в этой своей способности.

— Мы гуляли с Клаусом по ночам. Помнишь нашу соседку? — оживился Питер, оттирая рукавом пятно от пролитого вина на халате.

— Которую? — вяло интересуюсь я, сдерживая зевок.

— Ну эту, в завивке! Она еще держала кур.

— Ладно, помню.

— Она стала борщевиком.

— Что?

— Ее похоронили в пятницу утром, а в субботу у самого нашего забора вылез росток борщевика. Я гулял с Клаусом ночью, и мы слышали, как росток протыкает землю.

— Что это такое — борщевик?

— Ядовитое зонтичное.

— Так ей и надо, — успокаиваю я Пита.

— Не скажи. Что я потом ни делал — выкорчевывал, заливал кипятком, а он выживал и обжигал Золю и тебя!

Я вспомнила, как давно летом обмахивалась от комаров сорванным крупным листом, а потом попала в больницу с красными пятнами на руках, шее и ногах.

— Питер, а где теперь этот куст?

— Сам ушел. — Дедушка поник головой и застыл в легкой дреме. — Это значит, она родилась опять. Переждала… Нажалилась в свое удовольствие и родилась где-нибудь… беспамятным младенчиком…

В понедельник утром позвонил инспектор Ладушкин и спросил, где я предпочитаю провести с ним официальную беседу — в отделении милиции или в квартире Ханны, ему все равно нужно опросить соседей.

Мы звонили в квартиру с десяти двадцати до десяти сорока пяти. Ладушкин для разнообразия каждые пять минут стучал ногой в дверь, звонил по моему телефону в свой отдел, чтобы в пятый раз получить подтверждение, что оставленный в квартире сержант должен там находиться, поскольку нигде больше его нет.