Марио Пьюзо - Омерта Страница 9

На семейных обедах Маркантонио и его отец частенько спорили, но по-дружески, к вящему удовольствию остальных. Как-то дон сказал Маркантонио:

— В жизни я никогда не видел таких хороших или таких плохих людей, как персонажи твоих постановок.

— Зато в их существование верят наши зрители, — отпарировал Маркантонио. — И мы должны оправдывать их ожидания.

На другом семейном обеде Валерий попытался объяснить дону, что послужило причиной войны в Персидском заливе, которая не только защитила экономические интересы Америки и права свободолюбивого народа Кувейта, но и стала поистине золотым дном (если говорить о рейтингах) для телевещательной компании, в которой работал Маркантонио. На все объяснения дон лишь пожимал плечами. Международные конфликты особо его не интересовали.

— Скажи мне, каким образом та или иная страна выигрывает войну? — спросил он Валерия. — Какой фактор является решающим?

Валерий задумался.

— Имеет значение уровень подготовки армии, талант генералов. Немаловажен исход решающих сражений, как выигранных, так и проигранных.

Когда я работал в разведывательной службе, мы проводили достаточно глубокий анализ. И пришли к следующему выводу: войну выигрывает страна, которая производит больше стали.

Дон кивнул, вполне удовлетворенный ответом.

Но самые теплые отношения сложились у него с Николь. Он гордился ее достижениями, красотой, взрывным характером, умом. И действительно, к тридцати двум годам она стала влиятельным адвокатом, приобрела обширные политические связи и никого и ничего не боялась.

Дон тайком помогал дочери: адвокатская фирма, в которой она работала, немало ему задолжала. А вот братья держались с ней настороженно.

По двум причинам. Во-первых, она так и не вышла замуж, во-вторых, слишком уж увлекалась общественной работой. Несмотря на восхищение успехами дочери, дон не воспринимал ее всерьез.

Она, в конце концов, была женщиной. Не нравились ему и мужчины, на которых она останавливала свой выбор.

На семейных обедах отец и дочь цапались постоянно, как две большие кошки, иной раз чуть ли не набрасывались друг на друга. В одном вопросе они просто не могли найти общего языка, придерживаясь противоположных позиций. Человеческую жизнь Николь полагала священной, смертная казнь вызывала у нее отвращение. Она организовала и возглавила Движение за отмену смертной казни.

— Почему? — спрашивал ее дон.

И Николь вспыхивала как спичка. Потому что она верила, что смертная казнь приведет к гибели человечества. Оправдание убийства, совершаемого при определенном наборе условий, могло вести к его оправданию при другом наборе, и так далее. А потому не способствовало эволюции и развитию цивилизации. Убеждения Николь приводили и к ее постоянным конфликтам с Валерием. Для чего, собственно, создается армия, как не для убийств? Причины Николь не интересовали.

Убийство всегда оставалось убийством и вело к людоедству, а то и к еще худшим последствиям.

При каждой возможности Николь участвовала в судебных процессах, везде и всюду защищая приговоренных к смертной казни. И хотя дон полагал это совершеннейшей чепухой и пустой тратой времени, на семейном обеде он поднял тост за ее победу на судебном процессе, в котором она участвовала на общественных началах, не получив ни цента вознаграждения. Ей удалось уберечь от смерти одного из самых знаменитых преступников последнего десятилетия, который убил своего лучшего друга и в извращенной форме изнасиловал вдову. Убегая, он убил и ограбил двух человек, работавших на бензоколонке. Потом успел изнасиловать и убить двенадцатилетнюю девочку. Череда преступлений оборвалась попыткой убить двух полицейских-патрульных. Николь удалось убедить присяжных в безумии своего подзащитного, и решением суда его отправили в закрытую психиатрическую клинику для преступников.

На следующем семейном обеде Николь вновь поздравляли с победой, в этот раз на разбирательстве в коллегии адвокатов. В недавнем судебном процессе она буквально прошла по острию ножа.

Процесс выиграла, но предстала перед коллегией адвокатов по обвинению в нарушении профессиональной этики, однако коллегия ее оправдала.

И теперь она светилась от счастья.

Дон, также пребывавший в прекрасном настроении, проявил к этому делу нехарактерный для него интерес. Он поздравил дочь с решением коллегии адвокатов, высказавшейся в ее пользу, но признался, что не очень понимает (или прикинулся, что не понимает), на чем основано обвинение в нарушении этики. Николь ему все подробно объяснила.

Она защищала тридцатилетнего мужчину, который изнасиловал и убил двенадцатилетнюю девочку, а потом так запрятал тело, что полиция не смогла его найти. Косвенные улики были очень серьезными, но при отсутствии трупа присяжные и судья едва ли приговорили бы обвиняемого к смертной казни. И родители жертвы многое отдали бы за то, чтобы достойным образом похоронить дочь.

Убийца признался Николь, своему адвокату, где спрятано тело, и уполномочил ее предложить обвинению сделку: выдача тела в обмен на пожизненное заключение. Однако, когда Николь начала переговоры с прокурором, тот пригрозил, что подаст на нее в суд, если она немедленно не сообщит, где находится тело девочки. Николь же стояла на том, что общество обязано охранять конфиденциальность отношений адвоката и клиента. Прокурор получил отказ, а известный судья заявил, что она вправе так поступать.

И прокурор после консультаций с родителями жертвы в конце концов согласился на сделку.

Убийца рассказал, что он расчленил тело, положил в ящик со льдом, который и закопал в одном из болот Нью-Джерси. Тело нашли, убийца получил пожизненный срок. А после процесса она предстала перед коллегией адвокатов. И сегодня с нее окончательно сняли обвинения в нарушении профессиональной этики.

Дон выпил за всех своих детей, а потом спросил Николь:

— Так ты считаешь, что вины за тобой нет?

Николь кивнула, лицо ее стало серьезным.

— Это же принципиальный момент. Каким бы серьезным ни был повод, мы не имеем права нарушить конфиденциальность отношений адвокат — клиент. Иначе они рухнут, как карточный домик. А вместе с тем и наша система судопроизводства.

— И ты не испытывала жалости к матери и отцу жертвы? — спросил дон.

— Разумеется, я их жалела, — раздраженно ответила Николь. — Но как я могла нарушить основополагающий принцип нашего законодательства? Я за это и пострадала, не так ли? Но ради торжества закона иной раз приходится идти на жертвы.

— Однако коллегия адвокатов сочла необходимым вызвать тебя на ковер.

— Чтобы спасти лицо. Это политический маневр. Обычные люди, не сведущие в тонкостях юриспруденции, не могут принять эти принципы, вот и поднялся шум. Но теперь все улеглось. Одному очень известному судье пришлось выступить в прессе и объяснить, что по Конституции я имела полное право сохранить эту информацию в тайне.

— Браво! — воскликнул дон. — В законе сюрпризов не счесть. Но, разумеется, только для адвокатов.

— Совершенно верно, — кивнула Николь. — Наша система судопроизводства исходит из возможности заключения сделки между обвинением и защитой. Да, в этом случае преступник получает меньшее наказание, чем то, которое заслуживает.

Но в этом есть и положительная сторона. Прощение лечит. И в долгосрочной перспективе те, кто совершает преступления против общества, получают шанс исправиться и стать его добропорядочными членами.

Когда дон заговорил, в его голосе звучали нотки сарказма.

— Но скажи мне, неужели ты хоть минуту верила, что этот человек невиновен в силу своего безумия? В конце концов, действовал он по своей воле.

Валерий не отрывал от Николь холодного взгляда. Ему уже перевалило за сорок, выправка у него оставалась армейская, но короткие усы заметно поседели. Будучи офицером разведки, ему приходилось принимать решения, не укладывающиеся в общепринятые нормы морали. Его интересовала логика Николь.

Маркантонио в большей степени, чем Валерий, понимал сестру. Для него не составляло тайны, что в своих устремлениях она подсознательно пыталась хоть частично компенсировать ущерб, причиненный обществу ее отцом. И его тревожило, как бы в порыве гнева с ее губ не сорвались слова, которые отец ей бы не простил.

Что же касалось Асторре, то Николь просто ослепляла его… Эти сверкающие глаза, эта взрывная энергия, с которой она реагировала на подзуживание отца. Он помнил их страстные объятия и чувствовал, что ее по-прежнему тянет к нему. Но он изменился, в нем ничего не осталось от юношеской пылкости. Вроде бы понимала это и Николь. Он часто задавался вопросом, знали ли ее братья об их давнишнем романе. И волновался о том, что ссора может разрушить семейные узы.