Питер Устинов - Крамнэгел Страница 9

— Какой порядок вы предусматриваете на время моего отсутствия? — спросил он.

— Ну, тут все очень просто, — ответил мэр. — Существуют же установленные правила на случай вашего отсутствия, вашей болезни, неспособности исполнять свои обязанности, экс-сетера, экс-сетера.[3] (В устах мэра латынь почему-то прозвучала как «сетера» в отставке.) Согласно им ваш пост — временно, разумеется, — занимает ваш заместитель. В данном случае — Ал Карбайд.

— Мы только вчера с ним вместе обедали, господин мэр.

— Очень мило.

— Да. Он думает, что мы не прилагаем достаточно усилий, чтобы искоренить организованную преступность.

— Какую такую организованную преступность? — Мэр был само изумление.

— Именно об этом я его и спросил, — поспешно заверил Крамнэгел.

— Шайку Перилли? Или братьев Пенаполи? Но это ведь древняя история. Какая же у нас сейчас организованная преступность?

— То-то и оно… Я вот тоже не знал и спросил, значит, о чем это он… Я прямо, как вы сейчас, господин мэр, сказал ему: «Назови имена».

— А он?

— А он и назвал, — осторожно сказал Крамнэгел. Мэр раскурил сигару и посмотрел на Крамнэгела сквозь табачный дым.

— Следует ли мне знать его мнение, кто они? — так же осторожно спросил он.

— Как сказать… Может, я просто выношу сор из избы…

— Вы — начальник полиции, Барт. А я — мэр. Не вынося сора из избы, мы не сможем руководить.

— Ну ладно… в общем, он назвал Джо Тортони…

— И кого же еще? — улыбнулся мэр.

— Бутса Шиллигера.

Улыбка на лице мэра сразу съежилась.

— Милта Роттердама.

Теперь мэр больше не улыбался совсем.

— И судью Уайербэка.

Мэр моргнул. Затем рассмеялся.

— Удивительно, что в такую компанию Ал не зачислил и меня, — пошутил он.

— Ну, он так далеко еще не зашел, — в тон ему рассмеялся и Крамнэгел.

Как раз в это время загудел на столе селектор.

— Да? — нажал на кнопку мэр. В динамике забился консервированный голос его секретарши: — К вам мистер Роттердам, сэр.

— Попросите его подождать. — Мэр выключил аппарат. — Что ж, Барт, извините, но… дела. Наслаждайтесь путешествием и передайте мои наилучшие пожелания миссис Крамнэгел. Пожав мэру руку, Крамнэгел покинул кабинет. Не успел он скрыться за дверью, как мэр тут же включил аппарат внутренней связи.

— Мистер Роттердам ждет приема один?

— Нет, сэр, с ним мистер Тортони.

— Проводите их через кабинет казначея, хорошо? Я не хочу, чтобы они наткнулись на Крамнэгела.

— Хорошо, сэр.

Отойдя к окну, мэр прищурил глаза и глубоко затянулся сигарой, размышляя о том, что Ал Карбайд — человек толковый и стоящий и что такого человека всегда безопаснее иметь союзником, нежели врагом.

Крамнэгел же тем временем выходил на улицу, восторгаясь собственным умением — как хитро он сумел подложить Алу Карбайду свинью — и удивляясь своей удаче: он ведь сам оказался свидетелем того, что Милт Роттердам ждал приема у мэра. Сей факт может оказаться весьма весомым, прими дела определенный оборот. Да, хороший подвернулся козырь. Жизнь ведь штука тонкая: никогда не знаешь, что сгодится.

Вернувшись в управление, он вызвал Карбайда к себе, но не сказал ему ничего, только велел установить наблюдение за Роттердамом.

— Есть на него факты? — поинтересовался Ал.

— Нет, просто интуиция… И еще: узнай-ка фамилию и всю подноготную секретарши мэра — маленькая такая, рыженькая, лет двадцати пяти…

— Мэрилин Шопенгауэр.

Крамнэгел окинул Ала холодным взглядом.

— Узнай, — повторил он, как будто и не слышал слов Ала, и затем покинул управление.

Он был в восторге от проницательности, с какою сумел направить этого поганого умника по столь опасному пути, на котором тот неизбежно свернет себе шею. Чем честолюбивый Ал докопается к истине ближе, тем больше вероятности, что мэр и вся шайка запаникуют, а на кого ставить в открытой войне между мэром и законом, Крамнэгел уж как-нибудь разберется.

Он, разумеется, оценивал других, исходя из того, как реагировал бы на события сам: ведь мало кто из людей способен на большее. В его уме враждующие стороны были четко разложены по полочкам, и неспособность представить себе возможность компромисса между одинаково сильными врагами, ничего не видящими в войне, кроме убытка, а в мире, кроме прибыли, — иными словами, компромисса меж разумными деловыми людьми — была в общем-то своеобразным проявлением цельности его натуры. По меньшей мере, именно так он оценивал конфликты, в которых не участвовал лично.

Его третья — и последняя — встреча, несомненно, была самой трудной из всех. По правде говоря, она была назначена еще до того, как Крамнэгел узнал о предстоящем путешествии. Отменять же ее сейчас ему не хотелось: он нуждался в закреплении публичного рукопожатия, имевшего место на банкете. Крамнэгел отправился к Арни Браггеру. Арни, хотя и подтвердил время встречи, оказался у себя дома не один. В его кабинете, уютно устроившись в кожаном кресле, сидел адвокат Мервин Шпиндельман, близкий сотрудник Арни, человек, уже начинавший пользоваться общенациональной известностью благодаря своему фиглярству в зале суда, в результате чего он все больше и больше времени проводил за пределами Города, затуманивая те вопросы, которые должен был прояснять, с помощью стиля столь же выспреннего, сколь и педантичного. Складывалось впечатление, что каждый свой процесс он рассматривает как спортивное соревнование, в котором сам он выступает в роли чемпиона, его клиент — в роли мяча, а судья — в роли рефери, которого можно и надуть.

Только что вышел из печати третий том его автобиографии, скромно озаглавленной «Привычка побеждать», и сейчас он надписывал экземпляр на память Крамнэгелу: «Начальнику полиции Крамнэгелу, который иногда бывает моим оппонентом, но никогда — врагом».

Крамнэгел поблагодарил его.

— Мы ведь все вас любим, — небрежно бросил Шпиндельман, легко похлопывая его по плечу.

— Я специально задержался у Арни, чтобы лично вручить вам книгу.

Однако уходить Шпиндельман и не собирался.

Крамнэгел нахмурился. Эту привычку он обрел давным-давно, еще в школе, дабы показать учителям, что всерьез трудится над решением данной ему задачи. Поэтому и сейчас, когда он не знал, что следует сказать или сделать, он хмурился. Арни усмехнулся и покачал свой бокал так, чтобы в нем застучали друг о дружку льдинки.

— Чему же мы обязаны честью такого визита? При этом мы, разумеется, просто счастливы видеть вас.

Крамнэгел посмотрел ему прямо в глаза с внезапной и обезоруживающей прямотой.

— Дайте мне передышку, Арни, — сказал он.

— Передышку? — откровенно изумился тот.

— Вы думаете, так легко осуществлять правопорядок?

— Одну минуту, — перебил его Шпиндельман. — Если разговор примет тот оборот, который, как я подозреваю, он и примет, я хочу сразу оговорить, что он ведется строго неофициально.

Адвокат за работой!

— Разумеется, — согласился Крамнэгел.

— Что, по-вашему, мне очень хочется, чтоб все знали, как я к вам ходил милости просить?

— Просить милости? — вскричал Шпиндельман.

— Но вы отнюдь не пришли сюда просить милости. Вы пришли, как пришел бы любой уважающий себя полицейский, по-дружески попросить не мешать лишний раз вынесению обвинительного приговора, чтобы дать вам возможность показать себя в лучшем свете.

— Не себя, Шпиндельман, — пылко заверил Крамнэгел.

— А полицейское управление, дело правопорядка — и не только здесь, не только в нашем штате, черт побери, а во всей, черт побери, стране, если на то пошло! Неужели вы сами не видите, что творится? Стоит нам арестовать кого-нибудь по более серьезному поводу, чем вождение автомобиля в нетрезвом виде, как на следующее же утро в зале суда появляется один из вас или вы оба и затуманиваете всем мозги. У этого маниакального убийцы было, понимаете ли, трудное детство! А этот насильник страдал импотенцией в результате полученной на войне контузии! У вас все расписано! Местные судьи — они ведь не бог весть какие мудрецы, и вы их просто забалтываете, а потом что выходит? И маньяк-убийца, и бандит, изнасиловавший ребенка, отправляются в психиатрическую лечебницу под наблюдение и в скором времени снова гуляют на свободе как исцеленные. Исцеленные до следующего преступления!

Арни Браггер жестом дал понять Шпиндельману, что тоже хочет принять участие в споре, и заговорил очень мягко, почти таинственно.

— Барт, — замурлыкал он, — понимает ли кто-нибудь из нас мир, в котором мы сейчас живем? Да и существовало ли когда-либо поколение, способное понять окружающий мир?

— При чем здесь это?

— Сто пятьдесят лет назад матросов на флоте протаскивали под килем за мелкие провинности, а крестьян вешали за украденную овцу.