Мария Ланг - Наследники Альберты Страница 9

Он заметил, что пастор одобрительно кивнул, а Полли радостно заулыбалась.

- Остальное делится на три части. Одна из них завещана брату фру Фабиан, пастору Рудольфу Люндену.

Пасторша с облегчением вздохнула.

- Другая - сестре покойной, Ёте Экерюд, урожденной Люнден.- Сванте Странд оторвал взгляд от бумаг и уточнил: - В шестьдесят седьмом году фру Экерюд скончалась. Поэтому долю фру Экерюд получат ее дети и разделят поровну. Таким образом, Еспер Экерюд и Мирьям Экерюд получат по одной шестой части наследства.

- Незабвенная тетя Альберта! - воскликнул Еспер.- Да будет ей земля пухом. Простите бестактный вопрос, но на какую примерно сумму я могу рассчитывать?

- Пока неизвестно,- ответил Сванте Странд.- Налог на наследство очень высок. Но после продажи виллы и уплаты налога, думаю, каждому из вас останется пятьдесят или шестьдесят тысяч крон, не считая движимого имущества.

- Боже, - прошептала Лиселотт Люнден, - значит, мы получим вдвое больше!

- Остается еще одна треть,- напомнил пастор.

- Эту часть, согласно воле Альберты Фабиан, - тут голос Сванте Странда потеплел,- получит ее любимая воспитанница Полли Томссон. Положение Полли в смысле налога самое выгодное, ибо воспитанник, который до шестнадцати лет постоянно жил под одной крышей с воспитателем, имеет те же налоговые льготы, что и родные дети.

Тишина в комнате сразу как бы сгустилась.

Нарушил ее Рудольф Люнден.

- Мудрое и справедливое решение,- заключил он. Полли, прямая как свечка, замерла на краешке старинного гобеленового кресла.

- Но я не хочу…- начала было она.

- Чего не хочешь? - изумленно спросил пастор.

- Я не хочу участвовать в дележе виллы,- взволнованно заговорила Полли.- Я пожертвую свою долю тому из вас, у кого хватит средств сохранить дом.

- Ты шутишь?

- В денежных делах не шутят,- многозначительно произнесла Полли.- Я только что узнала это от нашего адвоката.

7. СКОЛЬКО ПАМЯТЬ ХРАНИТ ПУСТЯКОВ

Следующие дни Полли жила будто во сне или в тумане.

Часть времени она находилась в Стокгольме, но мысленно всегда была в Скуге. В редакции от нее не было никакого толку.

Она без конца ездила в Скугу. Началось это с самой пасхи. Поезд. Автобус. Автомобиль.

Автомобили случались разные, как и обстоятельства, которые призывали ее в Скугу.

Дребезжащий «вольво» Еспера - на другой день после известия о смерти Альберты. Серое утро, серый автомобиль.

Новенький «пассат» Мпрьям - кремация Альберты. Красный автомобиль, набитый людьми в трауре.

- В таком автомобиле к церкви подъезжать неудобно,- сказал Рудольф Люнден.- Из пасторской усадьбы мы пойдем в церковь пешком.

Мирьям фыркнула, но покорилась. К счастью, погода в Лубергсхюттане была сносной, правда, в лесу еще лежал глубокий снег.

Во всем Бергслагене не помнили такой снежной зимы. Не помнили здесь и паводка, который принес бы столько разрушений.

В субботу, седьмого мая, Полли Томссон вновь ехала в Скугу. Неожиданно место в машине ей предложил комиссар Вийк, муж Камиллы, который, как и она, был обеспокоен весенним разливом озера в Скуге, а главное, опасностью, грозившей прибрежным домам.

Полли с благодарностью, но не без страха приняла его предложение. Она едва знала комиссара и боялась, что, как собеседница разочарует его гораздо раньше, чем они доберутся до Скуги. Однако весьма скоро обнаружила, что с ним одинаково легко и разговаривать, и молчать.

- Вот это машина! - восхитилась Полли, когда огромный черный лимузин, вырвавшись из сутолоки большого города на шоссе Е-18, наконец пустил в ход все свои лошадиные силы.

- Это что, двести пятидесятый?

- Да,- отозвался он.- Двести пятидесятый. Чуть ли не каждый год я меняю машины, а на этой вот решил остановиться. «Мерседес-двести пятьдесят» как раз то, что надо при моей работе. Надежный, быстрый и в глаза не бросается. В нем просторно даже высокому человеку с длинными ногами.

Полли украдкой изучала его строгий профиль, гладкие черные волосы, руки, лежащие на руле.

- А какой у тебя рост?- робко спросила она.

- Метр девяносто девять.

Полли ахнула, но казалось, что думает она о другом.

До самого моста Стекет они не разговаривали. Даже при виде озера Меларен Полли не выразила восторга, только спросила, указав на трубку, лежавшую на приборной доске:

- Твоя? Кури, если хочешь. Мне это не помешает.

- Трубке надо отдаваться целиком,- объяснил он.- Я не умею сочетать курение с вождением машины. Вот если за рулем сидит другой, тогда я охотно курю, это успокаивает нервы. Я, видишь ли, не доверяю другим водителям.

- В таком случае признаюсь, что солгала. На самом деле я не выношу табачного дыма. У меня от него першит в горле.

- Понимаю. У Камиллы то же самое. Ради нее я почти совсем бросил курить, но это стоило мне нечеловеческих усилий.

- Камилла отказалась выступать в «Метрополитен», Большом и «Ковент-Гардене», - сказала Полли, - а ты - от своей трубки. Как это чудесно!

- Ты хочешь сказать, жертва за жертву? Наверно, это необходимо, чтобы брак не распался. Хотя аплодисменты в «Метрополитен» весят неизмеримо больше, чем удовольствие от нескольких затяжек. Такие вещи нельзя даже сравнивать.

Перед Энчёпингом дорога постепенно сузилась и стала неудобной. Комиссар сбавил скорость и открылбоковое окно, чтобы впустить в машину немного майского солнца и тепла. Полли была одета по погоде - брюки и белая вязаная кофта это он сразу отметил.

- Ты был вчера на премьере? - спросила она, снова вступая в разговор.

- Когда поет не Камилла, меня на «Летучего голландца» арканом не затащишь,- ответил комиссар Вийк, который не переносил Вагнера, хотя женился на одной из лучших его исполнительниц.- По-моему, все это какой-то романтический бред. Призрачный корабль, самоубийство, в оркестре бушует настоящий ураган. К тому же слов не разобрать, и большую часть времени на сцене царит кромешная тьма.

- Ты несправедлив! - горячо возразила будущая певица.- Ты никогда даже не пытался понять эту оперу. Вспомни дивный монолог Голландца или божественную балладу Сенты. Я однажды пробовала спеть ее на уроке у Камиллы. А потом она спела сама. Если б ты слышал, как поет Камилла, ты бы так не говорил.

- А я слышал,- невозмутимо отозвался комиссар.- Камилла не первый раз поет в «Летучем голландце».

- Как жаль, что на этой премьере пела не она. Хотя Маргарету Халлин я тоже люблю. Наверняка она была изумительной Сентой.

- Значит, и ты не была на премьере? Почему?

Он искоса глянул на бледное узкое лицо Полли. Интересно, всегда ли она такая грустная и неестественно бледная?

- Я уступила свой билет Есперу. Это он написал статью о Камилле. Да мне и не хотелось в театр, мне теперь все безразлично.

- Этак ты пропустишь и майские спектакли Камиллы,- сказал муж певицы.- Возвращайся в Стокгольм к понедельнику, не то…

Она отрицательно мотнула русой головой.

- У нас будет опись имущества, а во вторник - захоронение урны.

Машина медленно ползла на север, пока за Вестеросом дорога опять не стала шире. Комиссар осторожно, но настойчиво начал расспрашивать Полли о последних событиях; им руководило не столько профессиональное любопытство, сколько стремление дать девушке выговориться, облегчить душу. Нервы у нее были явно напряжены до предела, ее равнодушие к окружающему и подавленность внушали тревогу. Она оживилась только раз, защищая оперу раннего Рихарда Вагнера.

Комиссар Вийк ухватился за эту тему.

- Пренебрегать Вагнером нынче немодно, - сказал он,- и прямо-таки опасно. В вашем с Камиллой кругу я прослыл музыкальным невеждой. А ведь в свое время я ходил в любимцах у Альберты Люнден. Пускай я был самым невежественным, зато подавал большие надежды. Комиссара одарили широкой и открытой улыбкой. Эта улыбка вмиг сделала Полли Томссон очень хорошенькой.

- Правда? Ты учился у Альберты?

- Истинная правда. Она обычно замещала отсутствующих учителей. У таких заместителей мы, как правило, на головах ходили, но музыкальные уроки фрекен Люнден

были для нас праздником, никто и не думал безобразничать. Она устраивала викторины, уроки по нашей собственной программе, мы выступали, пели песенки. Бывало, взбредет кому-нибудь в голову поиграть на барабане - пожалуйста, барабань на здоровье. Ее методика учить игре на фортепьяно была удивительно современной. Меня, например, Альберта никогда не заставляла играть гаммы или разучивать этюды Шопена, она позволяла мне импровизировать. Так, играючи, и добивалась нужного результата. Но главным образом я учился, слушая, как играет она сама, она была изумительная пианистка. Бывало, после такого урока мчишься домой и упражняешься, упражняешься, чтобы играть так же. Но ты знаешь все это лучше меня, твои воспоминания свежее.

- Пожалуй,- согласилась Полли,- но весь ужас в том, что скоро я уже не смогу вспомнить, как она играла и как выглядела. У меня в голове вертятся только случайные обрывки ее рассказов.