Дик Фрэнсис - Миллионы Стрэттон-парка Страница 9

Но, так или иначе, в понедельник они весело забрались в машину, потому что я обещал им настоящие каникулы во второй половине дня, если каждое утро смогу побывать на каких-нибудь развалинах, и в самом деле я с помощью карты и разработанного мною расписания наметил целый ряд дел, которые привлекали их больше всего. В понедельник мы провели послеобеденное время, катаясь по Темзе на лодке. Во вторник они всласть покатали шары в боулинге, а в среду жене Роджера Гарднера было обещано расчистить гараж от завала ненужных вещей, что им особенно пришлось по вкусу.

Я оставил автобус у дома Гарднера и пошел с Роджером к трибунам.

— Я на собрание не приглашен, — сказал он, как будто бы даже с радостью, — но проведу вас до дверей.

Мы с ним поднялись по лестнице, повернули за угол-другой и через дверь с надписью «Посторонним вход запрещен» проникли в устланный коврами мир, совсем не похожий на скучную обстановку общественных мест. Молча указав на обшитые красным деревом полированные двойные двери, он ободряюще подтолкнул меня в плечо, как старый дядюшка-солдат, благословляющий новобранца в его первый бой.

Уже сожалея о том, что меня занесло туда, я открыл одну из дверей и вошел.

Я отправился на собрание, одевшись по-деловому (серые брюки, белая рубашка, галстук, темно-синий блейзер), чтобы не выглядеть белой вороной среди придерживающихся условностей членов собрания. Я был нормально, аккуратно подстрижен, как никогда, выбрит, под ногтями ни капельки грязи. Во мне никак нельзя было бы угадать большого, пропитанного пылью работягу со строительной площадки.

Присутствующие на собрании люди постарше возрастом все как один были в костюмах. Те, кто помоложе, моего возраста и меньше, не утрудили себя такой формальностью. Я с удовлетворением подумал, что попал в точку.

Несмотря на то, что я прибыл точно во время, указанное в письме адвоката, можно было подумать, что Стрэттоны перевели часы вперед. Весь клан сидел вокруг внушительных размеров стола эдвардианского стиля, стулья, на которых они размещались, были намного моложе, где-то тридцатых годов двадцатого века, как и сами трибуны ипподрома.

Единственным человеком, которого я знал в лицо, была Ребекка, жокей, одевшаяся на этот раз в брюки, мужского покроя пиджак, на шее у нее были тяжелые золотые цепочки. Сидевшего во главе стола человека, седовласого, дородного и с властным выражением лица, я счел Конрадом, четвертым и новоиспеченным бароном.

Когда я вошел, он повернул ко мне голову. Они, конечно, все повернулись в мою сторону. Пять мужчин, три женщины.

— Боюсь, вы не туда попали, — подчеркнуто вежливо остановил меня Конрад. — Это закрытое собрание.

— Здесь собираются акционеры, стрэттоновские акционеры? — миролюбиво спросил я.

— Так оно и есть. А вы?..

— Ли Моррис.

Я едва удержался от смеха, увидев, в какой шок повергло их мое появление, как будто им и в голову не приходило, что меня могут оповестить о собрании, не говоря уже о том, что я могу туда заявиться, и у них были все основания удивиться, так как я никогда прежде не отзывался на клочки бумаги, которые мне официально посылали каждый год.

Я притворил дверь тихо, аккуратно.

— Я получил уведомление, — проговорил я.

— Да, но… — без намека на приветствие произнес Конрад. — Я имею в виду, в этом не было необходимости… Вас не хотели беспокоить…

Он неловко запнулся, не сумев справиться с охватившим его смятением.

— Ну, поскольку я все-таки здесь, — мило улыбнулся я, — я решил поприсутствовать. С вашего позволения я присяду. — Я показал на незанятый стул в конце стола и направился прямо к нему.

— Мы с вами не встречались, но вы, должно быть, Конрад, лорд Стрэттон.

— Да, — процедил он сквозь сжатые зубы.

Кто-то из старшего поколения злобно выкрикнул:

— Какое нахальство! Вы не имеете права находиться здесь. Почему вы ворвались? Вон отсюда.

Я остановился около стула и вынул из кармана письмо адвоката.

— Как вы видите, — любезно ответил я, — я являюсь акционером. В положенной форме меня уведомили об этом собрании, и мне очень жаль, если вам это не понравилось, но у меня есть все юридические права присутствовать здесь. Я тихонько посижу и послушаю, и все.

Я занял место за столом. На всех лицах появилось выражение нескрываемого возмущения, и только на одном, молодого человека, промелькнуло что-то похожее на усмешку.

— Конрад! Это не лезет ни в какие ворота, — вскочил со стула, трясясь от злости, человек, который первый потребовал, чтобы я убирался. — Немедленно избавь нас от него.

Конрад Стрэттон трезво оценил мою солидную фигуру и сравнительную молодость и, смирившись с ситуацией, сказал:

— Сядь, Кит. Скажи мне, кто именно должен выкинуть его отсюда?

Возможно, в молодости Кит, первый муж моей матери, и был достаточно силен, чтобы поколотить несчастную молодую жену, но нельзя было и представить, чтобы он мог проделать то же самое с ее тридцатипятилетним сыном. Он не переносил факт моего существования. Я ненавидел то, что знал о нем. Антагонизм между нами был взаимным, непреодолимым и испепеляющим.

Светлые волосы на свадебной фотографии давно померкли, сделавшись грязно-седоватыми, но отличная осанка придавала ему намного более аристократический вид, нежели у его старшего двойняшки. Монокль, который тот подчеркнуто не снимал с глаза, наверное, непрерывно напоминал Киту, что природа совершила чудовищную ошибку, устанавливая очередность появления на свет, что его голова должна была появиться на свет первой.

Ему никак не сиделось на месте. Он зашагал по просторной комнате из угла в угол, то и дело бросая на меня свирепые взгляды.

С висевших на стенах портретов в золотых рамах на нас взирали важные персоны, которые, наверное, были первым и вторым баронами, и взгляд их абсолютно ничего не выражал. Свет шел от свисавшей с потолка витой бронзовой люстры с множеством лампочек-свечек под колпаками из матового с рисунком стекла. На длинном полированном серванте красного дерева стояли небольшие часы в деревянном корпусе, по обе стороны часов высились вазы с высокими горлышками, все в этой комнате напоминало о той атмосфере основательности, которая десятки лет поддерживалась здесь старым лордом.

Ни намека на дневной свет, никаких окон.

Рядом с Конрадом сидела прямая, как палка, старая леди, о которой нетрудно было догадаться, что это Марджори Биншем, собравшая всех за этим столом. Сорок лет назад, в день свадьбы моей матери, она мрачно смотрела в объектив фотоаппарата, словно улыбка могла повредить ее лицевые мускулы, и, казалось, ничто не изменилось за прошедшие годы, она осталась такой же бесстрастной. Теперь, когда ей давно перевалило за восемьдесят, она отличалась все еще острым умом и несгибаемым характером, носила черное платье в мелкую складку-плиссе с белым, как у духовного лица, воротничком.

Я был несколько удивлен, когда заметил, что она смотрит на меня скорее с любопытством, чем с неприязнью.

— Миссис Биншем? — обратился я к ней с другого конца комнаты. — Миссис Марджори Биншем?

— Да, — один-единственный слог прозвучал резко, обрубленно сухо, выражая только подтверждение информации.

— А я, — произнес человек, который еле сдержал ухмылку, — я Дарлингтон Стрэттон, более известный как Дарт. Мой отец сидит во главе стола, сестра Ребекка — справа от вас.

— В этом нет никакой необходимости, — рявкнул на него откуда-то из-за Конрада Кит. — Ему не нужны никакие представления. Он сейчас же покинет комнату.

— Да перестань ты вышагивать, Кит, и сядь, — приказным тоном отчеканила миссис Биншем. — Мистер Моррис прав, он присутствует здесь на законном основании. Взгляни в лицо фактам. Уж если ты не в состоянии выставить этого человека, ты можешь не замечать его присутствия.

Прямой взгляд упирался в меня, а не в Кита. У меня невольно задвигались губы, страшно хотелось ухмыльнуться. Не обращать на меня никакого внимания, игнорировать меня было для них сверх сил.

С серьезным лицом, хотя глаза его озорно заблестели, Дарт невинным голосом спросил:

— Вы знакомы с Ханной, вашей сестрой?

Сидевшая по другую сторону от Конрада женщина затряслась от возмущения.

— Какой он мне брат. Он совсем не брат мне.

— Сводный брат, — проговорила Марджори Биншем с той же самой холодной упрямой последовательностью смотреть фактам в лицо. — Ты можешь морщиться сколько тебе угодно, но, хочешь ты этого или не хочешь, ты не в силах ничего изменить. Так что остается только не замечать его.

Для Ханны, как и для Кита, такой совет был невыполнимым. К моему облегчению, моя сводня сестра совсем не походила на нашу общую мать, чего я так боялся. Я боялся увидеть ненавидящие меня глаза, взирающие с зеркального отражения любимого лица. Она походила на Кита, такая же высокая, светловолосая, с хорошей фигурой и в данный момент с таким же побелевшим от ярости лицом.