Алексей Макеев - Дипломатический труп Страница 9

Вернувшись домой, Костя уговорил мать отдать его документы в другую школу, хотя ехать туда предстояло около получаса на автобусе. Но в своем классе он больше не появился. Год спустя, случайно встретив двоих одноклассников, с которыми у него были приятельские отношения, Буряк узнал, что выходку Алены одноклассники осудили, и с ней долго никто не разговаривал. Однако это уже ничего не изменило.

Душевная рана, нанесенная жестокой эгоисткой, так и не зажила. После школы как серебряный медалист Константин без особых затруднений поступил в МГИМО. Там тоже он был одним из лучших. Причем, в отличие от школы, студенческая среда оказалась куда более дружелюбной. Чтобы внутренне не чувствовать себя не таким, как все, Буряк начал ходить на карате и здесь тоже добился немалых успехов. Но, к его огорчению, это ничуть не убавило уже въевшегося в душу подсознательного страха перед прекрасной половиной человечества.

Уже будучи на четвертом курсе, он случайно познакомился с одной второкурсницей, которая как будто проявила к нему интерес и симпатию. Пару раз оказавшись с Женей за одним столом в читальном зале, Костя снова набрался смелости и, купив билеты в театр, решил после занятий встретить ее у ворот института, чтобы пригласить на премьеру постановки. Но Женя, к его крайней досаде, появилась не одна. Рядом с ней шел высокий, плечистый парень, и Буряк поспешил отвернуться, опасаясь услышать что-то похожее на то, что однажды уже слышал. Он даже не усомнился в том, что, возможно, это даже не ухажер, а просто знакомый. Тем не менее, изорвав билеты в клочья, Костя дал себе зарок ни с кем больше не связываться.

Впрочем, как-то раз, перед самым выпускным, свой зарок он нарушил. Однокурсник пригласил его на день рождения. Там к Константину как-то сразу прибилась бойкая, рослая деваха, которая без конца приглашала его танцевать, а в конце вечера увезла к себе домой. Проснувшись утром с нею в постели и вспомнив события минувшей ночи, как всякий честный мужчина, он сказал джентльменски-извечное: «Выходи за меня замуж». К своему крайнему удивлению, в ответ Буряк услышал, что замуж ей выходить нет никакой нужды, поскольку она уже и так замужем. На его растерянные слова: «А почему же мы с тобой… Сегодня… Ну, в общем…» – она рассмеялась:

– Да, просто так! Для кайфа переспали, и все.

Шокированный подобными откровениями, Буряк сбежал от своей случайной пассии, даже не дождавшись обещанного ею утреннего кофе.

После окончания института его ждал еще один болезненный удар. Из-за роста и веса, несмотря на третий дан карате, его не взяли в армию, хотя Константин туда буквально рвался. Он надеялся, что служба в армии, даже больше, чем карате, даст ему возможность ощутить себя «настоящим бруталом». Не получилось. Отработав несколько лет в разных дипмиссиях, Буряк дорос до третьего секретаря. На эту же должность его перевели в прошлом году и в Мехико. Здесь его наконец-то заметили и оценили по-настоящему – Турманов уже не раз объявлял ему благодарности. В ближайшее время предполагалось его назначение вторым секретарем.

С Горбылиным Костя познакомился в столовой. Тот сел за его столик, они разговорились, и Буряк как уже в некотором смысле старожил, успевший хорошо изучить Мехико, пообещал своему новому знакомому показать мексиканскую столицу. Они и в самом деле каждый выходной ездили по городу и его окрестностям. Костя водил своего нового приятеля по паркам, музеям, всевозможным историческим местам. Они вместе поднимались на древние пирамиды, посещали озеро с искусственными плавающими островами, корриду и иные зрелищные мероприятия. У них и в самом деле сложились как бы дружеские, доверительные отношения, но в их «тандеме» Горбылин был ведущим, а Буряк – ведомым. Макс – о чем Константин не мог не догадаться – как дипломатический работник был полный ноль, да и как военный специалист особыми талантами не блистал. Но Горбылин всегда умел создать нужное впечатление и манипулировать окружающими. В том числе и простягой Буряком. Горбылин сумел внушить Косте свое безусловное превосходство абсолютно во всех отношениях. И в чисто житейском плане, и в профессиональном, и даже творческом. Буряк даже не усомнился в том, что суждение Макса о его художественных способностях совершенно предвзято и продиктовано элементарной завистью.

– У вас много рисунков? Вы мне их покажете? – Лев вопросительно взглянул на собеседника.

Все еще сомневаясь и конфузясь, Костя достал из ящика стола картонную папку с завязками и извлек из нее целую пачку рисунков. С интересом рассматривая зарисовки, Гуров видел на них здания, памятники, обычных прохожих, индейцев в национальных костюмах, пейзажные наброски, самые разные сюжетные композиции. Неожиданно Гуров увидел чем-то очень знакомое девичье лицо. Он наморщил лоб, припоминая, где же мог встретить прототип этого графического портрета. Мысленно увидев себя выходящим из кабинета посла, он тут же вспомнил, что с этой очень привлекательной особой он разминулся в приемной Турманова.

– Постойте, это – сотрудница вашего посольства? – Лев взглянул на смутившегося собеседника. – Стоп, стоп, стоп! Это не та самая второкурсница, которую вы когда-то собирались пригласить в театр?

Буряк молча кивнул. Немного помолчав, он рассказал, что даже не ожидал именно здесь, в Мексике, встретить Женю. К его досаде, их встреча оказалась более чем холодной. Они просто поздоровались и, как-то так, мельком вспомнив о том, что когда-то учились в одном вузе, тут же расстались. Как позже Костя узнал через третьи руки, Евгения еще во время учебы стала женой того своего ухажера, но вместе они были недолго. Всего три года спустя – сразу после окончания МГИМО – развелись. У Жени родилась дочь. Несколько лет она работала преподавателем в одном из московских вузов, растила ребенка. А потом чисто случайно узнала, что посольству в Мексике требуется хороший секретарь-референт. И сразу же устроилась на эту должность.

– Иногда ее вижу. – Буряк вздохнул. – Здороваемся… И – все! За ней пробовал ухаживать Макс, но с ходу получил от ворот поворот. Женя вообще с порога отметает всех ухажеров. Ну… Я уж и не рискую. Если Макс оказался «в офсайде», то я и подавно буду там. Такая вот грустная история.

Окинув его ироничным взглядом, Гуров сокрушенно покачал головой.

– Да, действительно, история – грустнее не придумаешь. И прежде всего потому, что кое-кто из здесь присутствующих из-за своей, говоря по-народному, малохольности, своими собственными руками опустил себя ниже плинтуса. Ах, у меня не баскетбольный рост! Ах, у меня фейс не какого-нибудь прынца заморского!.. Что может быть глупее?

Лев говорил с нескрываемым сарказмом, совершенно не щадя самолюбия своего собеседника. Было яснее ясного, что в данном случае не жалость и сочувствие, а хорошая встряска наиболее приемлемы для такого типажа – человека, совершенно затюканного и жизнью, и неумными людьми. Ошарашенный его демаршем, Буряк захлопал глазами и почти прошептал:

– Ч-что вы имеете в виду?

– Что-что… А то, что, может быть, она до сих пор ждет не кого-то, а тебя?! – проговорил Гуров в нарочито-грубоватой, доверительной форме. – Может быть, она надеется, что именно ты к ней подойдешь и скажешь: «Женя, прости меня, дурака, за то, что когда-то проявил трусость и не признался тебе в любви! Прости и за то, что продолжаю праздновать труса и делаю вид, будто ты мне безразлична. А ты мне не безразлична, я тебя любил, люблю, жить без тебя не могу и схожу от этого с ума. Будь моей женой!»

– Лев Иванович! – умоляюще почти простонал Костя. – Вам легко говорить! При ваших данных любая королева красоты не устоит. А я… – он безнадежно махнул рукой.

– Пацан ты и есть – пацан… Хоть тебе уже и за тридцать, – в голосе Гурова звучало сочувствие. – Что – рост? Что – внешность? Главное, человеком нужно быть. Ладно. – Лев снисходительно усмехнулся. – Что-то мы отклонились от изначальной темы. Давай вернемся к Горбылину. Меня интересуют его личные контакты как внутри посольства, так и за его пределами. Тебе об этом что-то известно?

С трудом взяв себя в руки, Константин сообщил, что смерть Макса для него стала настоящим потрясением. Да и для многих – тоже. Даже те, что ранее относились к атташе иронично, были в шоке и сожалели о его странной преждевременной кончине.

Хотя и поводов к иронии было более чем достаточно. Горбылин являл собой типаж эдакого «бывалого», которому и море по колено, и горы по плечо. Он любил порассказать о себе нечто невероятное, можно даже сказать, хлестаковски-мюнхаузеновское. Например, о том, как еще в военном училище удивлял преподавателей своими стратегическими талантами и что его курсовая по системе войсковой обороны южных рубежей России на кавказском направлении была издана специальной брошюрой и рекомендована как учебное пособие.

Не менее занимательными были и повествования о том, как, прибыв в спецподразделение пехотных войск, он в течение года сделал его образцово-показательным, и на учениях, где его «орлы» показали высокие результаты, сам министр обороны пожимал ему руку. А еще очень много он рассказывал о своих подвигах во время грузино-югоосетинского конфликта. По словам Горбылина, он осуществлял координацию действий спецназа и бронетехники, благодаря чему и была достигнута победа…