Алистер Маклин - Шлюз Страница 9

— Я жду еще Васко и Аннемари.

— Конечно.

Джордж взял поднос с напитками и сделал четыре шага к обеденному залу. Комната была ярко освещенной, веселенькой и такой крошечной, что в ней было всего два столика. Джордж достал меню.

— Вся еда превосходна. Фирменным блюдом является мясо с яблоками.

— Возьмем фирменное, Питер? — спросил де Грааф.

— Хорошо. Джордж, раз уж сегодня с нами шеф полиции, то мы можем позволить себе бутылку приличного вина.

— Приличного? Я не ослышался? В «Ла Караче» к фирменному блюду подают только превосходное вино. Может быть, хотите «Шато Латур»? Я уже говорил, что у меня лучший погреб в городе. А также нет никаких сомнений, что у меня лучшее бордо в городе. — Джордж передал им аперитивы. — Дайте вашему аппетиту разыграться, джентльмены. Я обещаю, что Аннелизе превзойдет саму себя.

Когда Джордж ушел, де Грааф спросил:

— Кто такая Аннелизе?

— Его жена. Раза в два меньше его самого. Он ее боится. Замечательная повариха.

— А она знает о его, скажем так, дополнительной деятельности?

— Она ничего не знает.

— Ты упомянул Васко и Аннемари. Как я понимаю, это твои информаторы. Джордж, по-видимому, знает их.

— Он их знает достаточно хорошо. Они друзья.

— А знает ли Джордж, что эти люди работают на тебя?

Ван Эффен кивнул, и де Грааф нахмурился.

— Разумно ли это? Или это твоя политика? Разве это профессионально, черт побери?

— Я доверяю Джорджу.

— Может, ты и доверяешь. А я нет. Утверждать, что у тебя самое лучшее бордо во всем Амстердаме — значит, много на себя брать. Это ведь стоит денег, и немалых. Он что, занимается захватом заложников или контрабандой ракет? Неужели этот человек достаточно зарабатывает своей преступной деятельностью, чтобы честно покупать вино на рынке?

— Послушайте, сэр, я никогда не утверждал, что Джордж вор, негодяй, обманщик, гангстер или что-то тому подобное. Я только процитировал вам мнение его соседей. Я хотел, чтобы вы составили о нем собственное мнение. Я уверен, что оно у вас уже есть, только вы его придерживаете. Потому что у вас самый изобретательный и самый подозрительный ум из всех, какие я знаю. Поэтому вы и шеф полиции. Аннелизе не знает о второй деятельности мужа, потому что таковой вообще нет. Джордж за всю жизнь не заработал незаконным путем ни одного гульдена. И если бы каждый человек в Амстердаме был так же честен, как он, вы к ночи были бы безработным. Я думал, что вы все поняли, когда вы сказали, что этот человек думает и говорит, как полицейский. Он и есть полицейский, или был им. Причем Джордж был на редкость хорошим полицейским. Он был сержантом и должен был уже скоро получить должность инспектора, но в прошлом году решил выйти на пенсию. Можете позвонить шефу полиции в Гронингене; и спросить, кому он дал денег, чтобы поддержать на первое время.

— Я потрясен, — заявил де Грааф, хотя потрясенным он не выглядел.

Полковник преспокойно попыхивал своей манильской сигарой и потягивал джин с таким видом, словно ван Эффен обсуждал погоду или виды на урожай.

— Это другое дело. Да, это все меняет. — Он не сказал, что именно меняет. — Хотя ты мог бы меня предупредить.

— Я думал, что вы догадались, сэр. То, что Джордж полицейский, написано на нем большими буквами. По крайней мере, так было, пока он не отрастил усы.

— У него была какая-нибудь специализация?

— Наркотики и террористы. В первую очередь наркотики, потом террористы.

— Наркотики? Единственный наркотик в провинции Гронинген — это джин из бутылки. Это как раз по нему. Или, если я тебя правильно понял, было по нему. Почему он ушел? Или кто-то помог ему уйти?

— Никто.

— Никто? Значит, природа. Чтобы заниматься наркотиками, полицейский должен быть в состоянии незаметно слиться с этой средой. При его комплекции невозможно ни с чем слиться. К тому же, там, на севере никогда не было террористов.

— Они и здесь не слишком густо растут, сэр. Может быть, поэтому Джордж и ушел — ему было нечего делать.

— Жаль. Тратить такой интеллект на то, чтобы повышать упитанность и без того тучных амстердамцев. Он может быть нам полезен. Можно, как ты уже говорил, нанять его временно. Можно привлечь его при чрезвычайных обстоятельствах.

— Да, сэр. Я подумал, что нам нужно кого-нибудь привлечь в комитет, для кворума.

— В амстердамской полиции только один комитет, и кворум там есть, потому что в него вхожу я. Если ты считаешь, что он может быть нам полезен, просто спроси меня. Нет, не трудись спрашивать сейчас. Я голоден.

— Джордж обычно подает закуски. Возможно, он решил, что это не срочно, — Ван Эффен оглядел плотную фигуру де Граафа. — Да… Избыточные калории. Но все же… — Он встал, открыл деревянную дверцу буфета, за которой оказался холодильник, и сообщил:

— Полукопченый лосось. Копченая форель. Ветчина с гор. Сыры гауда, эдам, немного того и сего.

— Нет предела весу, который можно набрать, мой мальчик.

Чуть позже, слегка утолив голод, полковник поинтересовался:

— Если ты слишком занят или просто боишься сопровождать меня в Тексел, то позволь спросить, чем ты намерен заняться?

— Это зависит от того, что мне удастся узнать от Аннемари и от Васко. Если вообще удастся что-то узнать. В противном случае я поеду в Тексел и постараюсь заняться тем, что не удалось бедному Джорджу, — постараюсь смешаться с кракерами в пригородном парке.

— Ты! Да ты сошел с ума! Это же кракеры! Через две минуты после твоего появления там все умолкнут навсегда.

— Я там не раз бывал, и немых там никогда не было. Я же не одеваю туда полосатый в елочку костюм, в котором вы меня видели. Форму тоже не одеваю. Там У меня другая форма — форма кракеров. Мне кажется, мы с вами прежде не обсуждали мой гардероб. — Ван Эффен отпил еще немного джину. У меня есть куртка из моржовой кожи с многочисленными кисточками и шляпа из енота, с волчьими хвостами сзади. Выглядит потрясающе, ей Богу!

Де Грааф закрыл глаза, крепко зажмурил их и снова открыл.

— Брюки у меня тоже из кожи, только не знаю, из какой. На них по бокам сделана такая же кожаная бахрома. И мокасины, конечно. Тут у меня промашка вышла. Я имею в виду мокасины. Они текут. Потом волосы и усы я перекрашиваю. Они становятся светлыми, хотя и не платиновыми, потому что это привлекало бы слишком много внимания.

— А твой костюм его не привлекает?

— Краска такая, что любую грозу выдержит. Приходится использовать специальный растворитель, чтобы ее смыть. Очень болезненная процедура. К тому же на правой руке я ношу полдюжины колец из чистой меди.

— На той, которой ты дерешься?

— Для кракеров я гринписовец, выступаю против атомных станций, борюсь за окружающую cpeду. Кроме того, у меня еще есть многоцветные бусы, две нитки, и серьга. Только одна. Две — это уже не модно.

— Я должен когда-нибудь это увидеть.

— Я могу достать вам такой костюм, если хотите.

Де Грааф снова закрыл глаза. Появление Джорджа избавило его от ответа. Великан подал гостям обед. Фирменное блюдо и открытая бутылка «Шато Латур» были поданы очень торжественно. Джордж удалился. Еда была простой. Брюссельская капуста, свернутое рулетиками мясо со специями, яблоки, нарезанные дольками. Но, как и обещал Джордж, все это было великолепно приготовлено. Как всегда в Амстердаме, еды было достаточно на четверых. Как и обещал хозяин, вино было превосходным.

Едва они закончили, как Джордж принес кофе.

— Аннемари в баре.

— Приведи ее, пожалуйста.

Аннемари была молодой леди с очень броской внешностью. На ней был свитер неопределенного цвета, который, вероятно, когда-то был белым. Он был, вероятно, размеров на шесть больше, чем нужно. Этот недостаток девушка постаралась поправить, нацепив трехдюймовый пояс с заклепками. Талия у нее была довольно тонкой, в результате усилия дамы создавали очень странный эффект: она больше всего напоминала перевязанный посредине мешок с картошкой. Линялые и залатанные синие джинсы имели модную бахрому по нижнему краю штанин. Эта леди скорее раскачивалась, чем ходила, в грязных коротких кожаных сапожках с удивительно высокими и тонкими каблуками. По состоянию ее светлых волос с отдельными подкрашенными прядками можно было понять, что она считает расческу ненужной роскошью. Черная краска на лице молодой женщины была нанесена щедрой рукою, равно как и бирюзовые тени. Призрачная бледность лица, достигаемая неумеренным употреблением дешевой пудры, удивительно контрастировала с двумя круглыми красными пятнами на щеках, также не имеющими никакого отношения к природе. Губная помада у нее была лиловой, лак на ногтях — кроваво-красным. Следы помады остались на мундштуке сигареты, который она держала в испачканных помадой зубах. Когда Аннемари вынула мундштук, он оказался жеваным и отслаивающимся. От дешевых духов, в которых, она, вероятно, купалась, хотелось отвернуть нос. Медные серьги позвякивали при ходьбе.