Джейн Кейси - Пропавшие Страница 9

Он стоял у начала тупика с работающим двигателем.

— Можно и здесь, — поспешила сказать я, собираясь выйти из машины. На самом деле это было идеально. Высокая изгородь скроет меня от всякого любителя подглядывать из-за занавесок.

— Я вполне могу довезти вас до дома.

— Да нет, не нужно. — Я нащупала ручку.

— Послушайте, нет никакой спешки. Шеф не так скоро закончит совещание. Так какой у вас номер дома?

— Четырнадцать, но, пожалуйста, не подвозите меня. Тут недалеко, я могу дойти пешком. Я просто не хочу… не хочу, чтобы кто-нибудь видел, что вы меня подвезли.

Он пожал плечами, затем выключил двигатель, оставив ключи в замке зажигания.

— Как скажете. А что такое… ревнивый друг?

Если бы.

— Просто моя мама может услышать шум машины. Я живу с ней, а она… в общем, она не слишком жалует полицию, и я не хочу ее расстраивать. И все эти события — то, что я нашла сегодня Дженни… мне просто больше не хочется об этом говорить. Не хочется объяснять, где я была. Поэтому, если я смогу тихонько войти в дом, она никогда ни о чем не узнает.

Я рискнула бросить взгляд в его сторону, чтобы понять, понимает ли он. Блейк хмурился.

— Вы живете с матерью?

Спасибо, что слушали.

— Да, — сухо ответила я.

— Как так вышло?

— Мне так удобно. — Пусть думает что хочет. — А вы?

— Я? — Блейк удивился, но ответил: — Я живу один. Девушки нет.

Великолепно. Теперь он решит, будто я к нему клеюсь. Большинство женщин так и поступили бы. Нельзя отрицать: он привлекателен. При других обстоятельствах я, быть может, и обрадовалась бы, что он одинок.

— Я имела в виду, где живете вы?

— У меня квартира в бывшей старой типографии у реки.

— Очень мило, — заметила я. Типографию, располагавшуюся по дороге из города, в сторону Уолтона, недавно перестроили, превратив во впечатляюще шикарное жилье.

— Да. Но я не всегда там жил. Мой отец не в восторге от моего выбора профессии, но помог с покупкой этой квартиры. — Он, не сдерживаясь, зевнул, показав белые ровные зубы. — Простите. Слишком много дежурств допоздна.

— Мне пора, — сказала я, сообразив, что у меня нет причин оставаться в машине. — Спасибо.

— В любое время. — Я приняла это за автоматический ответ, пока Блейк не положил мне на руку ладонь. — Серьезно. Позвоните, если я вам понадоблюсь. — Он протянул визитную карточку. — Номер мобильного на обороте.

Я взяла карточку, еще раз его поблагодарила и вышла из машины. Необъяснимо смущенная, я сунула карточку в карман ветровки и быстро пошла к дому. Прохладный ночной воздух, словно ледяная вода, освежил щеки. Позади заработал автомобиль Блейка, и передо мной протянулась моя тень, затем она сместилась влево, когда сержант развернулся в нашем просторном тупике. Когда Блейк скрылся, я прислушалась к затихающему вдали звуку двигателя. Пощелкивая на ходу ногтем большого пальца по визитной карточке, я торопливо преодолела последние несколько ярдов и вошла в дом. В прихожей оказалось тихо и темно — все было так, как я оставила уходя. Секунду я постояла, вслушиваясь в тишину. Длинный, странный и напряженный вечер. Неудивительно, что я чувствовала себя выбитой из колеи. Но по какой причине мной овладело тревожное чувство, будто что-то лежит не на месте. И почему, гадала я, окинув взглядом пустынную улицу, прежде чем закрыть дверь, у меня возникло такое впечатление, будто там все еще кто-то есть и следит за мной?

1992 год

Через шесть часов после исчезновения

Я не смотрю на часы на каминной полке, но знаю, что уже поздно и пора быть в постели. Мне бы радоваться, я давно борюсь за право ложиться позднее, но я устала. Я откидываюсь на спинку дивана, не доставая ступнями до пола. Мои ноги торчат передо мной, икры прижаты к краю сиденья. Ткань диванной обивки пушистая и мягкая, но покалывает кожу.

Я зеваю, потом смотрю на свои руки, лежащие на коленях, ладони — одна в другой, коричневые на фоне голубого хлопка юбки. Если я подниму глаза, то увижу мать, шагающую взад-вперед, ее сандалии оставляют крохотные вмятины в ковре гостиной. Фигура справа от меня — мой отец, откинувшийся в кресле, словно отдыхая. Под всеми ногтями у меня черные полоски. Свежая царапина вьется по тыльной стороне левой ладони, и кожа вокруг нее порозовела. Не помню, когда это случилось. Она совсем не болит.

— Это уже больше не забавно, Сара. Это нелепо. Забудь, что велел тебе сказать Чарли, мне нужна правда.

Я отрываю взгляд от своих колен и смотрю на маму. Под глазами у нее черные пятна, как будто кто-то окунул в чернила большие пальцы и ткнул ей в лицо.

— Тебе ничто не грозит, — мягко произносит отец, — просто скажи нам.

— Скажи нам, где Чарли. — Мамин голос звучит напряженно. Она тоже устала. — Вам лучше прекратить игру в молчанку, юная леди. Не ухудшай ни свое положение, ни положение твоего брата.

Я ничего не отвечаю. Я уже говорила, я не знаю, Чарли сказал, что скоро будет, и больше ничего. Впервые я говорю правду, а мне не верят. Весь вечер я то и дело начинаю плакать, желая, чтобы Чарли вернулся домой, и тогда они оставят меня в покое. Теперь я замкнулась в молчании.

Я сосредоточиваю все внимание на подоле своей хлопчатобумажной юбки, закладывая его в складки, как на аккордеоне, сначала широкие складки, потом узкие, затем я их разглаживаю и начинаю снова. Ткань расправляется на коленях. Они торчат, кожа немного натянута на коленных чашечках. Иногда мне нравится рисовать на них рожицы или притворяться, будто это горы, но сегодня это просто колени.

— Ну, Сара, давай, ради Бога. Просто скажи нам.

Мама опять плачет, и отец встает. Он обнимает ее и шепчет на ухо, тихо, чтобы я не услышала его слов. Мне все равно. Я вижу, что оба они смотрят на меня, как смотрят весь этот вечер с тех пор, как мама поняла, что Чарли пропал. Где-то внутри, глубоко внутри, я даже слегка наслаждаюсь этим.

На правой коленке у меня голубовато-белый шрам, размером и формой напоминающий яблочное семечко. В раннем детстве я упала на осколок стекла. Мама и папа смотрели, как Чарли играет в футбол, и не заметили, что со мной случилось, пока кровь из коленки не окрасила мой носок в ярко-красный цвет. Мне влетело за то, что я испортила новые летние туфли, но моей вины в том не было. Они просто не обращали на меня внимания.

Не то что сейчас.

Глава 3

Если и бывают тошнотворные дни, то таким днем оказался вторник. Сев в машину, я взглянула на себя в зеркало заднего вида, отметив зеленоватую кожу и набрякшие под глазами мешки — результат чрезвычайно неспокойного сна. Спала я действительно плохо, просыпаясь почти через каждый час, подходила к окну и таращилась в темноту. Когда меня разбудил звонок будильника, события предыдущего вечера показались мне настолько нереальными, что я даже подошла к шкафу в своей комнате и проверила карман ветровки, и не знаю — обрадовалась или разочаровалась, коснувшись пальцами прямоугольной карточки с контактной информацией сержанта Блейка. Давясь кашей, я увидела в утренних новостях Шефердов, личности которых еще не стали достоянием средств массовой информации. В бледном предутреннем свете они шли посмотреть, где лежало тело их дочери. Миссис Шеферд была растрепана, ее соломенные волосы в беспорядке свисали сосульками в отличие от гладкой шапочки стриженых волос, которые я помнила. Когда они дошли до края леса, Майкл Шеферд обернулся, взглянув прямо в камеру испуганными, воспаленными до красноты глазами. Я отставила кашу в сторону — меня внезапно замутило.

В зеркале заднего вида отразились и мои покрасневшие глаза. Я определенно выглядела больной. Но пребывание дома привлекало меня еще меньше, чем работа. Минувшей ночью, когда я пришла домой, мама спала; не появилась она и утром. Но так продолжаться не могло. Если я останусь дома, мне в какой-то момент придется ее увидеть. Даже разговаривать с ней.

Я завела двигатель и переключилась на задний ход, но потом оцепенела, сжимая руль, пока не побелели костяшки пальцев. Я не могла ехать в школу, но должна была, и в конце концов, выругавшись вслух, снялась с ручного тормоза, позволив машине покатиться к дороге. В следующую секунду я ударила по тормозам, так как мимо меня с ревом промчался мотоцикл, громко и возмущенно прогудев. Я его даже не заметила. Даже не посмотрела. Сердце у меня колотилось, я чувствовала слабость, выезжая на главную дорогу, и как одержимая проверяла, не представляю ли угрозу для кого-нибудь еще. «Возьми себя в руки… давай не раскисай…»

А что еще хуже — абсолютно невыносимо, — я точно знала, кто был этот мотоциклист: Дэнни Кин, лучший друг Чарли. Сколько себя помню, он всегда жил от нас через дорогу. С таким же успехом он мог жить на Луне. Мы находились далеко за той гранью, когда я могла бы завязать с ним дружеский разговор; я намеренно его избегала, он это знал и уже давным-давно не улыбался мне, не кивал и никаким другим способом не показывал, будто знает о моем существовании. Не его вина, но он ассоциировался у меня с худшими моментами моей жизни, и у меня в голове никак не могла разорваться связь между Дэнни Кином и отчаянием. Обычно я уезжала рано и возвращалась домой поздно, наши дорожки редко пересекались, но я по-прежнему его помнила, а он — меня. Сбив его с мотоцикла, я отнюдь не поспособствовала бы восстановлению дружеских отношений с ним.