Марина Серова - С корабля на бал Страница 9

— После чего? А, ну да, я слышала… убили банкира.

— Вот-вот, банкира! И какого банкира — компаньона нашего работодателя, Свирского! Этого… Гроссмана. Видел я его один раз… п — пу… пузатый такой.

Я отпила немного вина, а потом спросила:

— Так вы не объяснили мне, Сережа, почему того, как вы говорите, физкультурничка, Титаником прозвали.

— А! Это мне потом сказали. Физкультурничек этот, которого я на работу принимал два месяца назад… у него на лице две титановые пластины… скреплены они между собой. Он рассказывал, что упал с дерева и фотографию себе так пропечатал, что хоть паспорт меняй! Ну и сделали ему операцию… вместо раздолбанной лицевой кости поставили эти титановые пластины. А что ты про него спрашиваешь? — словно спохватился Эс Эс.

— А интересно. Я же с ним в одном, как говорится, коллективе работать буду, — помпезно сказала я и поправила прическу.

Моя наигранная напыщенность насмешила его. Впрочем, на это и было рассчитано.

— Марина тоже им интересовалась, — скептически сказал он и икнул. Сконфузился. Впрочем, смущался недолго, хватил здоровенный глоток вина и продолжал с жаром: — А что… он ничего. Паренек видный. Здоровый. Мы затребовали у ментов по нему данные… заведение-то серьезное, дети толстосумов учатся, так что безопасность должна быть на высоте… вот. Оказалось, что заслуженный мастер спорта по плаванию. В юности был бронзовым призером чемпионата СССР. В молодежном чемпионате, конечно. Шикин Владислав Сергеевич. Будешь знакомиться?

— Сережа, не хами, — серьезно сказала я, переходя на «ты». Это обрадовало Сергея Сергеевича, и он, заказав еще одну бутылку, на этот раз водки, начал вещать мне о своей жизни. После этого мне осталось только констатировать, что сегодня ничего полезного я больше не узнаю. Впрочем, большего и не надо: есть первая конкретная фамилия. Хотя, конечно, первая наметка редко оказывается тем, что ищешь…

Когда такси (свою машину я по понятным причинам не взяла) подвезло меня к моему дому и я, набрав на воротах код, прошла в открывшуюся дверь и зашагала по двору к особнячку, из тени деревьев, растущих под окнами, выкристаллизовалась темная фигура.

Правда, человек особо и не скрывался: он курил сигарету, и тлеющий ее кончик светился в темноте.

В человеке я узнала Василия.

— Я вас ожидаю, — сказал он.

Надо сказать, такое явление Христа народу меня не впечатлило. Ну что ж… Наверно, Василий ожидал здесь Юлию Сергеевну Максимову, юрисконсульта. А явилась-то Елена Владимировна Сладкова, без пяти минут преподаватель гимназии номер два.

— Меня? — недоуменно спросила я. Тоном человека, который видит Василия в первый раз. — А вы кто такой будете, простите?

Он шагнул ко мне, в свет фонаря, и я увидела на его физиономии легкое недоумение.

— Юлия Сергеевна? — спросил он. — Или я… ошибаюсь?

— Нет, я ее родственница. Елена Владимировна, — добавила я уже своим обычным голосом.

Василий сначала опешил, а потом негромко рассмеялся.

— Недурно сыграно, — сказал он. — У вас принято всех людей из центра вот так проверять на вшивость?

— Нет, — отозвалась я, — просто не все люди из центра приходят ко мне домой без приглашения или предварительной договоренности. Пойдемте, Василий.

— Ну, чем порадуете? — спросил он, когда я закрыла за нами дверь. Его взгляд скользнул от моего лица к ногам, потом вернулся в исходное положение, и добавил: — Я вижу, вы изрядно постарались для трудоустройства. Вас просто не узнать.

— Я и в своем природном обличье не уродка, — отозвалась я, снимая парик и очки.

— Нет, но вы совсем иная, нежели… гм… ваша родственница. Кстати, насчет уродки…

Я аж приостановилась:

— Что?

— Вам известно, что урод, точнее, uroda, — безмятежно продолжал Василий, — в переводе с польского означает «красота» или «красавица».

— В самом деле? — улыбнулась я. — Спасибо, что просветили меня. А теперь к делу: чем занимались вы, Василий? Есть какая-нибудь информация?

Улыбка сбежала с лица московского гостя. Он уселся в кресло.

— Я прослушал записи с двух «жучков», установленных вами в гостиной дома Гроссмана и в его рабочем кабинете. Ничего существенного. Свирский приезжал в дом своего покойного компаньона еще раз. Сидел в кабинете. Говорил по телефону, а потом, судя по всему, просматривал бумаги. Одним словом, тут ни одной зацепки. Но это, как говорится, в рамках ожидаемого: Свирского еще не разрабатывали. А вот что касается следствия по делу Гроссмана, то создается впечатление, что его ведут либо идиоты, либо люди, на которых оказывается беспрецедентное давление со стороны заинтересованных лиц.

— Заинтересованных в чем?

— В пробуксовке следствия. И прокуратура, и угрозыск, и тем более ФСБ ведут себя так, словно ничего не произошло. Вяло копаются в бумажках, приносят соболезнования…

— Но ведь прошло слишком мало времени.

— Вполне достаточно для того, чтобы хотя бы обозначить деятельность! А единственное, что они сделали, — это допросили вас да упекли того страдальца со славной боевой фамилией Нахимов — в КПЗ! Конечно, я не против, чтобы этот хлопец посидел в каталажке, но достаточно взглянуть на его физиономию, чтобы понять: он к этому делу не имеет никакого отношения.

— Какой Нахимов? Охранник Юрка, что ли?

— Совершенно верно. Юрка. Вот он и проходит в качестве главного подозреваемого, хотя даже последнему ребенку из этой гимназии ясно, что это абсурд.

— Последнему ребенку… абсурд, — пробормотала я. — Вот что, Василий… хотите поужинать?

Глава 6 Титаник

Через день я уже работала в гимназии номер два. Мне поручили два младших класса, в одном из которых, кстати, учился мой знакомый — Паша, который так мило побеседовал со мной в доме Гроссмана.

Конечно, он не узнал меня. Конечно, он не распознал, что Елена Владимировна, его новая преподавательница, и та Юлия Сергеевна, что сидела в комнате Кати Гроссман, — это одно и то же лицо. Но это вовсе не помешало ему, сидя на последней парте, громко разговаривать по сотовому телефону, который, как оказалось позже, он стянул у кого-то из учеников старших классов.

Когда же я сделала ему замечание, что, мол, пора бы вести себя прилично, он фыркнул и, повернув голову вбок, сказал, не обращаясь ни к кому конкретно, негромко, но так, что разнеслось тем не менее на весь класс:

— А это че за телка? Училка, что ли, новая?

По всей видимости, Паша был занят чем-то другим, вместо того чтобы слушать меня, когда я представлялась классу как новый преподаватель, а потом четверть часа объясняла новую тему.

Впрочем, нет. Я уверена, что именно его напряженный взгляд буравил меня так, что я чувствовала этот взгляд даже спиной. Неужели узнал? Детское восприятие все-таки отличается от взрослого.

В тот же день я познакомилась и с Владиславом Сергеевичем Шикиным по прозвищу Титаник.

Произошло это так.

Я зашла в учительскую — большую комнату, в дальней стене которой была дверь в кабинет директора. Таким образом, в кабинет директора нельзя было попасть иначе, чем пройти через учительскую.

И вот сейчас дверь в учительскую была приоткрыта, и я стала невольной свидетельницей следующего диалога.

Чуть дребезжащий баритон — он, как я уже знала, принадлежал Илье Борисовичу, директору гимназии, — говорил, весомо чеканя каждое слово:

— Владислав Сергеич, вы хорошо подумали над вашим решением? Вы так удачно сработались с нашим коллективом. Ведь это так непросто — попасть сюда да еще прийтись ко двору, а вы этим пренебрегаете.

— Не пренебрегаю, — отвечал второй голос, тоже баритон, но не дребезжащий, а приятный и мелодичный, с бархатным тембром, — не пренебрегаю. Просто мне неприятно, Илья Борисович, когда на пустом месте рождается такое нездоровое отношение. Когда на тебя начинают смотреть как на какого-то… террориста, что ли.

— Простите, но я не совсем понимаю вас, Владислав Сергеевич.

— Не понимаете. Прекрасно. Вчера в гимназию, прямо на мои занятия, пришли два молодых человека. Представились работниками милиции. Угрозыск. Задали мне массу неприятных вопросов, и все это таким тоном, как будто уже вынесен вердикт и я признан виновным…

— В чем? В чем виновным?

— В предумышленном убийстве Гроссмана. Да, это я готовил вечер, отвечал за декорации и хореографические номера, в частности, тот, со шпагами, когда Катя читала… но я же не…

— Владислав Сергеич! Владислав Сергеич! Вас никто ни в чем и не обвиняет.

— Вы так думаете? А вот мне молодые люди мягко намекнули, что убийца — из числа преподавателей гимназии. У них такая рабочая версия есть, вы понимаете? Мне так и сказали: в случае чего, Шикин, узнаешь прелести следственного изолятора.

Директор прокашлялся: