Олег Лукошин - Проникновенная история взлета и падения ВИА «Слепые» Страница 9

А вот на совместную идею Макарова и Афиногеныча включить песни Пугачёвой, Ротару и группы «Виагра» отреагировала самым положительным образом.

– Слушайте-ка, ребзя! – рассуждала она. – Раз первый концерт в колонии, надо сдвинуться в сторону шансона. Почему бы не спеть что-нибудь из Круга или даже из ансамбля «Воровайки»?

– Ты будешь петь Круга? – по всей видимости, таким образом я пытался её урезонить.

Хотя не спорю, идея лабать шансон по-своему привлекала. Даже воспламеняла! Вот откуда в русских людях эта любовь к уголовщине?

– Да, солнышко моё, – отвечала она. – Я буду петь Круга. У настоящего искусства нет границ.

До концерта в «Тройке» оставалось четыре дня. Точное время, отпущенное нам на представление в колонии, никто не знал. Исходили из того, что потребуется играть минут сорок. Максимум – час. В целом репертуар вырисовывался. Лично мне и вовсе практически ничего разучивать не приходилось – песни Пугачёвой и Ротару я отлично знал по ресторанной работе.

– Вот смотрите, – Саша Макаров принёс на одну из самых последних репетиций листок бумаги с текстом. – Мне всё покоя не давало «Летнее вино» Синатры. Хорошая песня. Я тут попытался набросать для неё русский текст. Получился самый настоящий шансон. Может, разучим?

Я даже просиял в глубине души – Саша НАШ, громы небесный, он НАШ! Нет, чёрт возьми, он МОЙ. Мы с ним одной крови!

Мне почему-то даже в голову не приходило, что эту песню можно переложить на русский. Впрочем, как это могло придти ко мне, параноику-лузеру? Я мыслю узко, хотя инвалиды чутки к искусству – физический недостаток почему-то в первую очередь влияет на творческие симптомы. По большому счёту, всё искусство – обитель инвалидов или как минимум неполноценных людей.

В Сашиной версии «Летнее вино» превратилось в «Волшебное вино». Получилась история картёжника-каталы, которого соблазняла и обчищала ветреная и любвеобильная бабёнка. По большому счёту, никаких принципиальных отличий от американского варианта, и это хорошо. Текст нам очень понравился.

Начиналась песня так:

– Катал я с детства, пели звёзды в вышине,И дама пик всегда подмигивала мне.И вот она пришла ко мне средь бела дня,Сказала: «Будь со мной, и я налью вина.О-о-о-о-о-о, пей до дна!»

Этот куплет исполнял Саша. О том, что мы с Зиной многократно и порой на бис лабали эту песню в «Роботе», почему-то никто не вспомнил, даже Коромыслова. Я тоже не настаивал на исполнении – с приходом в ансамбль Зины я и вовсе был освобождён от вокальных обязанностей – к собственной радости.

Затем начинался чувственный женский вокал:

Моё волшебное вино из алых розВ нём солнца свет, игра теней и искры грёз.Позволь мне ласку дать тебе и чары сна,И я налью в бокал волшебного винаО-о-о-о-о-о, пей до дна!

В следующем куплете Саша рассказывал о дальнейших перипетиях мимолётной и случайной связи:

Очнулся утром – голова горит в огнеЛишь карта дама пик лежит на простыне.И денег ноль, но только мысль бурлит одна:«Ещё, ещё хочу волшебного вина!»О-о-о-о-о-о, пей до дна!

Снова вступала с припевом Зина. Последнюю фразу «О-о-о-о-о-о, пей до дна!», превращавшуюся в коду, они исполняли на пару несколько раз. К моему удивлению, у них сразу же получился интересный дуэт. Вот мы репетировали песни день, другой – и с каждым разом они спевались всё точнее и ярче. Сашины вокальные возможности по сравнению с Зиной были пшиком и комариным бормотанием, но она отнеслась к нему с неожиданной симпатией.

И, пожалуй, я знаю почему: пел он в целом неважно, но тембр голоса был настолько нестандартный и притягательный, что невольно зачаровывал. Именно голосом он и меня поразил – и я только потом, спустя некоторое время, а может лишь по завершении всей череды событий, понял причину собственной к Саше симпатии.

Но голос не существует сам по себе, за ним стоит человек, живёт душа – он отражение внутреннего мира. Зину, как и меня, привлекла сущность Макарова – интересная, нестандартная, бурлящая. Для её творческой натуры такой мужчина был просто находкой. Она поправляла его порой, делала какие-то замечания – но очень мягко и тактично. Они явно нравились друг другу.

Последней вещью, которую мы успели разучить перед дебютным концертом, оказался романc черепахи Тортиллы из детского фильма «Золотой ключик». Её в последний момент предложила включить сама Зина. Должен сказать, она очень здорово легла на её голос и на весь наш репертуар – текст там самый что ни на есть шансонный:

Затянулась бурой тинойГладь старинного пруда.Ах, была как БуратиноЯ когда-то молода.Был беспечным и наивнымЧерепахи юной взгляд,Всё вокруг казалось дивнымТриста лет тому назад.

День открытых дверей в колонии был намечен на последнюю субботу сентября. Саша попросил из городского управления культуры звукооператора и ещё двух-трёх парней на подмогу – таскать аппаратуру. Там обещали помочь – к счастью, у них имелась пара летучих бригад, которые постоянно работали на городских мероприятиях. Автобус из управления выделить не смогли, но клятвенно заверили, что его предоставит нам администрация колонии.

Намеченный день наступил. Мы собрались с утра в каморке. Саша раздал всем чёрные очки, которые в последний момент, поздним вечером предыдущего дня, где-то купил, для чего пришлось обежать несколько торговых центров. Кто в сентябре торгует солнцезащитными очками? Этот элемент имиджа мы ввели по моему предложению. Раз «Слепые», значит, должны быть в чёрных очках. Иначе за незрячих не сойдём, тем более что только я соответствовал в полной мере названию ансамбля.

Концертные костюмы мы тоже обсуждали заранее и сошлись на том, что за неимением средств чего-то такого оригинального приобрести не сможем, а потому лучший выход из ситуации – надеть обыкновенные строгие костюмы с галстуком. Они, как ни странно, нашлись у всех, даже у меня. Зине предоставили свободу выбора, ограничив её лишь в цветовых гаммах – что-то чёрное или тёмно-серое, чтобы не выделяться на фоне остальных. Она, как я потом узнал, именно чёрное платье и надела. В общем, все были такие строгие, даже траурные, в чёрных очках – но зато со светлыми мыслями. То ли оттого, что концерт предстояло провести в колонии, то ли просто потому, что наконец-то наша совершенно случайно созданная группа выходила в свет, все заметно волновались, но готовились показать себя с лучшей стороны. Да и вообще ощущения были, как ни странно, самые что ни на есть праздничные, и лично меня давно уже не посещали такие позитивные ожидания.

Я волновался ещё и потому, что не был уверен в обещаниях управления культуры по поводу звукооператора и грузчиков. Я совсем не дистрофик и поднять колонку мне не в тягость, но тащить её и при этом ориентироваться в пространстве – вот это неразрешимая задача. А ещё у нас в ансамбле девушка и сердечник-барабанщик, которому за тяжести вообще нельзя браться. Пришлось бы взваливать всё на себя Саше и Афиногенычу, в здоровье которого тоже уверенности не было.

К счастью, управление не подкачало и парни вскоре подошли. Правда, не трое, как мы ожидали, а двое. Один из них действительно был звукооператором, а другой – на подмоге. Звукарь тоже перетаскивал тяжести. Он несколько раз громко хмыкнул при виде нашей – точнее, детскотворческой аппаратуры – и вслух обменялся с товарищем уничижительными комментариями по поводу её возраста и качества. Он и нас поддеть пытался задорными фразами, типа «Ну вы и дрова себе нашли!», но никто из нас на провокацию не отреагировал – да и с какой стати? Не мы её приобретали, не нам она принадлежит.

Всё это время вокруг нас вертелся обеспокоенный директор Дома детского творчества, предпенсионного возраста дядька Алексей Николаевич, который вызвался сопровождать нас в поездке. Ему сверху приказали выделить аппаратуру на концерт, но сама мысль о том, что она отправится в колонию, вызывала у него панику. Он почему-то был уверен, что оттуда она не вернётся, а если и вернётся – то поломанной и испохабленной.

К десяти утра из колонии подъехал автобус. Его вид вновь вызвал возгласы разочарования наших носильщиков и даже какое-то недовольное пыхтенье некоторых участников ансамбля.

– Ха, приколись, «КВЗ» прислали! – радостно объявил один из засланных управлением культуры казачков другому. – Таких древних автобусов я лет десять не видел. Ещё на ходу, смотри-ка ты!