Майкл Шейбон - Окончательное решение. Страница 9

— Простите, сэр, — сказал молодой солдат, сидевший за маленьким металлическим столом в маленьком металлическом домике в конце ведущей к особняку дорожки. Строение из новых и весьма дешевое. Нельзя было не заметить, что в кобуре у солдата револьвер «Уэбли». — Без соответствующих документов вход воспрещен.

Внук — или правнук? — Сэнди Беллоуза, непреклонного и неустанного разоблачителя шарлатанов, предъявил свое удостоверение.

— Я расследую убийство, — сказал он гораздо менее уверенным голосом, чем хотелось бы его предку или старику.

— Я о нем слышал, — сказал солдат и сделал такое лицо, что показалось, будто он и впрямь переживает смерть Шейна. Это печальное выражение показалось старику любопытным. Затем на лице у солдата вновь появилась безмятежная улыбка. — Но, боюсь, полицейского значка недостаточно. Национальная безопасность.

— Национальная… Мы находимся на молочной ферме, правильно я понимаю? — воскликнул старик.

— Молоко и производство молочной продукции необходимы воюющей Англии, — молодцевато произнес солдат.

Старик повернулся к правнуку Сэнди Беллоуза и, к своему раздражению, заметил, что молодой человек готов принять эту явную ложь. Инспектор вынул из бумажника визитную карточку и набросал на обратной стороне несколько слов.

— Могу я попросить вас передать эту записку мистеру Паркинсу? — спросил инспектор. — Или устроить, чтобы ее передали?

Солдат прочитал записку на обороте и задумался. Потом взял телефонную трубку и что-то тихо сказал.

— Что вы написали? — спросил старик.

Молодой инспектор приподнял одну бровь, и старику показалось, что через десятилетия на него смотрит лицо Сэнди Беллоуза, раздраженное и изумленное.

— А вы разве не догадываетесь? — ответил инспектор.

— Не дерзите, — сказал старик и добавил еле слышно, скривив рот на сторону: — Вы написали: «Ричард Шейн мертв».

— Какая печальная новость! — объявил Френсис Паркинс. Они сидели в большом зале в конце южного крыла, прямо под библиотекой. Когда-то здесь размещалась столовая для прислуги. И старик, разыскивая отравителя, за этим же столом беседовал с обслуживающим персоналом. Теперь зал тоже использовался в качестве столовой. Разрушенные города из чайных коробок. Обертки от печенья. Газовая горелка для чайника и едкий запах сожженного кофе. Полные окурков пепельницы. — Это был прекрасный человек.

— Несомненно, — подтвердил старик. — А еще он украл попугая.

Мистер Паркинс был высокий худой человек, одетый как университетский профессор, в хороший, но замусоленный твидовый костюм. Его голова казалась слишком большой для шеи, кадык для горла, а кисти рук для хрупких бледных запястий. Руки у него были умные и выразительные. На носу были маленькие очки в стальной оправе, в стеклах которых отражался свет таким образом, что нельзя было разглядеть глаза. Он производил впечатление человека спокойного и уравновешенного. Реакция Паркинса на исчезновение попугая не давала никакого ключа к разгадке, но что-то в его словах настораживало:

— Где же сейчас Бруно?

Паркинс прикурил сигарету, бросив спичку в груду окурков на ближайшей пепельнице. При этом он глядел ускользающими глазами на инспектора и не обращал ни малейшего внимания на своего коллегу, коренастого, загорелого человека, представленного им без всякого объяснения его присутствия, как мистер Сэккетт, управляющий исследовательской фермой. Кроме своей фамилии и должности, последний не произнес ни слова. Но закурил сигарету быстро, по-военному, и теперь слушал с видом человека, привыкшего искать бреши в стратегии противника. Сомнительно, что ему доводилось близко подходить к живой корове.

— У нас была некоторая надежда, что вы сможете дать ответ на этот вопрос, — сказал старик.

— Я? Вы подозреваете меня?

— Вовсе нет, — искренне сказал инспектор. — На данный момент нет.

— Точно так же, — вставил старик, — как мы не верим, что вы проводите скрупулезные математические вычисления высоты церковной колокольни в четырнадцатом веке.

Ага. Это подействовало. Свет на стеклах очков потух. Паркинс взглянул на мистера Сэккетта, чье мясистое и абсолютно лишенное выражения лицо было красноречиво, как кулак.

— Джентльмены, — через мгновение сказал Паркинс, — инспектор, уверяю вас, что я не имею никакого отношения ни к смерти мистера Шейна, ни к исчезновению этой замечательной птицы. Последние два дня я был либо в постели, либо в здешней библиотеке, хотя, боюсь, не могу предоставить вам доказательств. Впрочем, могу доказать вам, что исследования мои самые настоящие. Позвольте, я пойду принесу свой блокнот и покажу…

— Какова нынешняя высота колокольни? — спросил старик.

— Сто тридцать два фута шесть дюймов, — тотчас же ответил Паркинс и улыбнулся. Мистер Сэккетт стряхнул с сигареты пепел.

— А в 1312 году?

— Я бы сказал, на семнадцать футов ниже, но это еще надо доказать.

— И трудно решить этот вопрос?

— Ужасно, — ответил Паркинс.

— Но, без сомнения, чрезвычайно важно.

— Боюсь, только для такого зануды, как я.

— Насколько я могу судить, Бруно обеспечил вас кое-какими ключевыми подсказками.

— Не понимаю.

— Цифры, — пояснил инспектор Беллоуз. — Вы ведь их фиксировали. Записывали.

Паркинс колебался недолго, но старику в свое время лгали величайшие лжецы эпохи, в число которых скромность не мешала ему включать и себя. Тридцать лет, проведенные в компании существ, чья честность никак не могла быть подвергнута сомнению, кажется, не притупили остроты его восприятия. Это была ложь от первого до последнего слова.

— Лишь для моего собственного удовольствия, — сказал Паркинс. — За ними ничего не стоит. Так, чепуха.

Тоненькая, но прочная сеть умозаключений начала выстраиваться у него в голове, как кристалл, подрагивая и отражая свет вспыхивающими прозрениями. Это было глубочайшее наслаждение его жизни — дедуктивная кристаллизация, пароксизм догадок, то, без чего он прожил так долго.

— А что знает Бруно? — спросил он. — Что за цифры его научили повторять?

— Боюсь, нас здесь не занимают такие вопросы, — спокойно сказал мистер Сэккетт.

— Правильно ли я понимаю, — сказал старик, — что мистер Паркинс является здешним служащим, человеком, работающим на вашем объекте, мистер Сэккетт? Наверное, существует какая-то неизвестная мне неразрывная связь между норманской церковной архитектурой и дойкой мясного скота?

Инспектор делал героические попытки скрыть кашлем смех. Мистер Сэккетт нахмурился.

— Инспектор Беллоуз, — произнес он тишайшим голосом, — позвольте вас на пару слов.

Беллоуз кивнул, они встали и вышли в холл. Перед дверью мистер Сэккетт обернулся и предостерегающе посмотрел на мистера Паркинса, у которого покраснели щеки.

— Полагаю, мне сейчас предложат убираться восвояси, — сказал старик.

Но световой иней вновь засверкал на очках мистера Паркинса. Он слабо улыбнулся. Из крана капало в лоханку для мытья посуды. В одной из пепельниц сигарета догорела до фильтра и заполнила комнату едким запахом жженых волос. Через минуту инспектор вернулся один.

— Спасибо, мистер Паркинс. Вы можете идти, — сказав это, он повернулся к старику с выражением извинения, и в его голосе прозвучали перенятые у мистера Сэккетта нотки бескомпромиссного командного шепота. — Здесь наша работа закончена.

Часом позже Реджи Пэникер был освобожден из-под стражи, все обвинения с него сняты, а на следующий день следствие официально объявило смерть Ричарда Вулси Шейна результатом несчастного случая. Какого именно несчастного случая — ни тогда, ни позже не уточнялось.

VII

Так или иначе, пчелы все-таки с ним говорили. Звук, воспринимаемый другими как монотонное гудение, акустический пробел, для него был изменчивым повествованием, богатым, грамматически оформленным, разнообразным и отчетливым, как отдельные камушки невыразительной серой гальки; и он двигался, прислушиваясь к этому звуку, и ухаживал за своими ульями, словно островитянин, который, нагнувшись, с восхищением собирает морские диковинки. Звук, конечно, ничего не значил — не такой уж старик был сумасшедший, — но из этого вовсе не следовало, что пчелиная песнь бессмысленна. Это была песнь города, города, так же удаленного от Лондона, как Лондон удален от небес или от Рангуна, города, в котором все жители делали то, что им надлежало, как то было предписано их древними и почтенными предками. Города, в котором никогда не крали драгоценностей, золотых слитков, секретных военно-морских карт, в котором давно сгинувшие средние сыновья и никудышные первые мужья не объявлялись вдруг с Вавура-Вэлли или Витватерсранда, имея в запасе привезенный из глухомани хитрый план, как довести до сумасшедшего дома старых богатых родственничков. Никаких колотых ран, удушений, избиений, стрельбы; почти совсем никакого насилия, разве что иногда случалось цареубийство. Всякая смерть в городе пчел была намечена заранее и продумывалась десятки миллионов лет назад, и каждая смерть претворялась эффективно и мгновенно в дальнейшую жизнь улья.