Владимир Цмыг - Оборотень Страница 9

Он стал гибче, взгляд таинственней, движения плавней: женское начало прорвалось в мужское…

Александра не смогла скрыть восхищения, когда коричневая помада тронула губы, и черный карандаш отметил их контуры. Несмывающаяся тушь зачернила ресницы, щеточка их подкрутила. Она испытывала чувство хрупкости и беззащитности — ноги выше колен теперь открыты всем взглядам. Её рост, метр семьдесят пять.

Остальное барахло она спрятала в чулане, сверху навалила кипы старых газет. Черная сумка на длинном ремне вместила тщательно свернутые спортивные шаровары, кроссовки, зеленую водолазку, бейсболку, светозащитные очки, тушь для ресниц, помаду, флакончик «Магнолии».

Раннее утро. Любопытные старухи ещё не облепили скамейки возле подъездов. Одинокий мужик, выбивавший ковёр, удивлённым взглядом проводил яркую девушку. Икрами и ягодицами Александра почувствовала его взгляд…

На автобусной остановке несколько подростков, усатый толстяк и две пожилые женщины. Все воззрились на Александру, она же подчёркнуто безразлично смотрела прямо перед собой. Когда подкатил автобус, неожиданно для себя, она первая вошла в него, и никто не возмутился… Александра еле сдерживала счастливую улыбку, могущую оголить розовые десны, изысканно переходящие в белизну зубов. Она сейчас, похожа на человека, впервые попавшего в незнакомую страну, где всё восхищает и удивляет.

На улице Первомайской голубоглазая взяла такси. Чтоб немного узнать город, следует помотаться по нему на «тачке». Ещё не привыкшую к лифчику, Александру тянуло передернуть плечами. Таксист, средних лет мужчина, не скрывая восхищения, слишком много задавал вопросов. Не давая ему не малейшего шанса, она коротко и равнодушно отвечала. На площади Ленина, слишком щедро для женщины, Александра расплатилась.

Полыхало солнце. Хотя будний день, тротуары заполнены людьми. Над крышей пятиэтажки торчала макушка звонницы католического храма, поодаль кормой испанской каравеллы видна часть коллегиума желтоватого цвета.

Бар в нижнем этаже гостиницы «Припять» работал и днём. Александра заказала кофе, пирожное и бокал сухого вина. К ней тут же подсело два молодца с короткими стрижками в спортивных костюмах «Адидас». По грубым манерам и вульгарным шуточкам она сразу определила их род занятий. Сказав, что на минутку, оправилась в дамский туалет.

Запах в нём менее резкий, нежели в мужском. Открылась дверь кабинки, на унитазе царственно восседала размалеванная девица лет двадцати с каштановой гривой.

— Слышь, у тебя прокладка не найдется, или там вата?

Александра на мгновенье смешалась, но тут же нашлась:

— Увы, сейчас не мои дни…

— Жаль! — разочарованно протянула девица.

Чтоб не вызвать подозрения, Александра села на стульчак. К ее удивлению, на белой стенке краснел пенис, нарисованный губной помадой, внизу надпись, да такая…

— Ты была в кабаке? — крикнула девица, вертящаяся перед зеркалом.

— Да!

— Два хмыря ещё там? — девица выразительно обрисовала их внешний вид.

— Там, подсели ко мне, но их рожи мне шибко не нравятся! Чересчур наглые.

— Шныри! — презрительно фыркнула девица. — Ты бабец клёвый, вот и прилипли.

Александра поправила чулки.

— Ты не сможешь отдать деньги официантке за заказ?

— Конечно отдам, это ж не сто баксов! — щелкнула пудреницей зеленоглазая.

От новой знакомой Александра кое–что узнала о ночной жизни города. О самой фешенебельной гостинице города. Что за публика собирается? Как себя ведут менты? Сколько берут швейцар, горничные?

— Ты смотри, подруга, — усмехаясь, на прощанье предупредила зеленоглазая, — у нас тут тоже конкуренция! Местные тёлки могут и фейс попортить… — Но тут же поперхнулась, увидев стальной блеск, зажёгшийся в глазах стройной брюнетки. — Не–ет, тебе не надают, ты птица особого полёта, щи лаптем не хлебаешь!..

В фотоателье она столковалась с мастером, рыжим парнем с серыми глазками, очень близко поставленными к переносице. За срочность заказа пришлось доплатить, к тому же её внешность…

Фотография нужна для водительского удостоверения, где к имени Александр на конце добавлена буква «а», отчество Петрович переделано на Петровна. Фамилия Шуляк осталась без изменений.

…После полудня Александра получила фотографии, пообещав встретиться с навязчивым ухажером.

До вечера ещё далеко, она нашла укромное место и быстро переоделась. Черные шаровары с цветными лампасами, тонкая шелковая водолазка, белые кроссовки, бейсболка надвинута на глаза, длинные светлые волосы перехвачены кожаной повязкой–банданой.

По улице Кирова Александр двинулся к парку, походка его легка и стремительна. С наслаждением он ощущал, как работает каждая жилка, мышца сильных ног.

Возле костёла Карла Баромея, более похожего на оборонительное сооружение, он остановился. Красную черепицу крыши он увидел ещё издалека. Внушительны стены и башня. Постройка белизной стен гармонировала со свежей зеленью деревьев, обступивших здание. В костёле давно не слышны церковные песнопения, а в концертном зале по вечерам мощно звучит компьютерный орган, установленный одной американской фирмой. О нём рассказывала Лариса, часто ходившая сюда слушать музыку. В начале семнадцатого века костёл был основан орденом коммунистов, прибывшем сюда из Италии…

В парке он нашёл свободную скамейку, из пакета достал кусок копченой колбасы и булку и принялся жевать, запивая «фантой». Неподалёку под кустами расположились трое пьяных бомжей. Один из них громко храпел, широко разбросав руки и ноги, двое других продолжали что–то доказывать друг другу. Возле них суетилась какая–то бабёнка в красном берете, помятой серой юбке и жёлтом в пятнах джемпере. На тощих ногах стоптанные туфли.

Мужики, сипло гогоча, хватали её за голые икры, та притворно взвизгивала. Её интересовали не они, а бутылка, где водки осталось на два пальца. Либидо бомжей хилое, придавленное подвалами, плохой едой, и водка для них дороже секса. Удовольствия строго ограничены, и любая попытка раздвинуть эти границы приводит к трансформации личности. Для них же алкоголь в себе заключил все удовольствия мира…

Бабенка в красном берете, поняв, что ничего не обломится, дразнясь, задрала юбку и ладонью шлепнула себя по тощему заду. Крутясь в воздухе, возле её ступни шлепнулась пустая бутылка. Шипя, как разъяренная кошка, она упала на другой конец скамьи, лихо закинула ногу на ногу. Острая коленка торчит, берет задиристо сдвинут на ухо.

— Молодой человек, не найдётся ли огонька?

«Предлог подъехать…» — усмехнулся Александр. Он щёлкнул газовой зажигалкой — изящный презент коммерческого директора. Ему отвратителен запах табака, но когда требовало дело, имитировал курение, не затягиваясь…

— Хорошая вещь! — восхитилась бабенка. — И, видать, дорогая?

Она теперь в полуметре от него, Александр поморщился от исходящего от неё неприятного запаха. Проходящие мимо девицы и молодые женщины удивленно поглядывали на странную пару: хорошо одетый, очень красивый парень и потасканная бомжиха. Желтоватая кожа её лица посечена мелкими морщинами, хотя ей, наверное, не больше тридцати лет. Головка на тонкой, жилистой шее — туда–сюда, обесцвеченные волосы, темные у корней, разлетаются по сторонам.

— Давно от «хозяина» (начальника лагеря)? — У Александра в запасе ещё немало времени.

— Ишь ты! — присвистнула женщина. — И всё–то вы знаете, наверное, на вышке с «винтом» (автоматом) торчали…

У неё проклюнулась надежда… На несколько сантиметров она придвинулась ближе. По дорожке прошёл господин, костюм точно влитой сидел на холеном, упитанном теле. Возле его бедра лоснящийся огромный дог надменно, важно переступал большими лапами. Пёс и хозяин были очень похожи друг на друга.

— На котлеты бы его! — злобно бросила в берете. Александр не понял, кого на котлеты — хозяина или собаку?

— Хочешь выпить?

Он отметил мгновенную перемену выражения ее лица… Разум бомжихе сулил скорое удовольствие, чувства же подозревали подвох. Но счастье даёт лишь здравомыслие, которого она начисто была лишена. Александр для себя открыл, в мире у человека только три пути: первый — удел большинства, слишком безмозглых, чтоб превратиться в отпетых негодяев, ограничивающих свою врожденную низость столь же врожденной глупостью. Вторые — вообще круглые дураки, с болезненным упорством отрицающие свою врожденную низость, дабы практиковать добродетель. (Этих он особенно не любил.) Третьи (он принадлежал к их числу) выбрали путь здравомыслия, зная о своей низости, научились извлекать из нее выгоду. И с ее помощью возвышаться над нею и над своими более глупыми собратьями. Бабенка в красном берете принадлежала к первым…

— Не хочет кайфа только больной и младенец! — она ещё ближе придвинулась к нему.