Алекс Ровира - Последний ответ Страница 9

Санкт-Петербург произвел на меня впечатление имперского города периода упадка — там было мало баров и еще меньше улыбок. Я успел сонной курицей побродить по Эрмитажу и страшно скучал в ложе бенуара на балете в Мариинском театре. Я и сам тогда переживал не лучшие моменты своей жизни. Даже головокружительной высоты каблучки русских женщин не спасали от тоски.

Мне взбрело в голову отправиться в Петербург в разгар зимы, вместо того чтобы приехать летом, в сезон белых ночей, когда солнце в этом городе вообще не садится.

Один пьяный художник уверил меня, что в Москве я развеюсь. Там, мол, весь год как сплошной праздник. В Петербурге я увидел уже достаточно, а до обратного рейса в Барселону оставалось еще три дня. Поэтому я решил взять билет на «Красную стрелу» — этот поезд выезжает в полночь, а поутру прибывает в российскую столицу.

Наверное, я повидал уже слишком много русских красавиц и успел утомиться от этого очарования. Вот почему мое внимание привлекла хрупкая черноволосая девушка, спавшая в моем купе на соседней полке. Я неподвижно сидел напротив, не подозревая, что этой лингвистке с Канарских островов, как позже она сама себя аттестовала, предстоит на недолгое время сделаться моей супругой.

Наш роман был столь же искрометен, сколь и безнадежен.

Я уже два часа созерцал спящую девушку в свете полной луны, потом сам наконец-то закрыл глаза и тотчас услышал:

— Пожалуйста, не засыпай.

Услышать родной язык здесь, в этом поезде, у черта в заднице!.. Я был поражен. Ведь мне казалось, что рядом со мной спала то ли грузинка, то ли армянка.

— Почему это «не засыпай»? — спросил я со смесью удивления и раздражения. — И откуда ты знаешь, что я говорю по-испански?

Диана смерила меня хитрым взглядом и только потом ответила:

— Тебя выдает твое пальто. У моего брата — такое же. Здесь подобные штуки не продаются, уж будь уверен. На русские морозы оно не годится.

Мне нравился мягкий канарский выговор моей соседки. Она рассказала, что уже год трудится в Институте Сервантеса в Москве, а на выходные ездила в Петербург — навещала подружку, которая поменяла место работы.

Только сейчас я заметил, что девушка не ответила на мой первый вопрос, и снова спросил:

— Почему я не должен спать?

— Потому что если заснешь ты, то я всю ночь не сомкну глаз, а спать хочется жутко. Один из нас двоих должен быть начеку, понимаешь? Этот поезд печально знаменит ночными кражами. Только моргни — и вещей уже нет.

— Уж это вряд ли. И потом, ты не находишь, что с твоей стороны не совсем справедливо заставлять меня караулить всю ночь, чтобы ты могла выспаться?

— А жизнь вообще несправедлива, — ответила она, глядя в окно на бескрайние снежные просторы. — Да так даже и лучше. Будь все устроено по-другому, нам не на что было бы жаловаться.

Я оторопело разглядывал эту нахалку. По моим прикидкам, ей было чуть меньше тридцати. Такое впечатление, что она в совершенстве владела искусством вертеть незнакомыми мужчинами, как минимум пентюхами вроде меня.

Я решил перейти в контратаку и спросил:

— А что мне будет за то, что я не сомкну глаз до самой Москвы?

— Я разрешу тебе смотреть, как сплю сама. Мой отец всегда говорил, что я в это время сущий ангел.

— Может, и так, но купе настолько темное, что мне почти не видно твоего лица. Я не увижу ангела.

— Тогда подвинься поближе, — сказала она шепотом и снова закрыла глаза.

У меня была только одна возможность подвинуться поближе — пересесть на ее полку. Так я и поступил. Игра начинала мне нравиться. Диана словно давно только этого и дожидалась. Она улеглась ко мне на колени и подложила руки под голову.

Такая доверчивость меня поразила. Теперь на ее лицо падал лунный свет. Сущий ангел.

Я долго смотрел на девушку и колебался — можно ли погладить ее волосы, волной рассыпавшиеся по моим ногам. Диана дышала ровно, и я подумал, что теперь уже она не проснется.

Когда мои пальцы отправились в плавание по ее кудрям, она прошептала:

— Давно пора.

11

Постоянство света

Человек исследует Вселенную вокруг себя, вооружившись своими пятью чувствами, вот эту авантюру он и именует наукой.

Проснувшись в вагоне, залитом светом, я понял, что забылся с мыслью о Диане, лежавшей у меня на коленях. Значит, хотел я того или нет, день для меня начался с приступа ностальгии.

Однако фигура, лежащая напротив меня, помогла выкинуть из головы бывшую женушку. Пока я спал сидя, упершись спиной в жесткую стенку, другой пассажир расстелил постель и теперь громогласно храпел. Моим соседом оказался довольно тучный дядька лет пятидесяти. По его неброской прическе и белой хлопковой футболке я заключил, что это коммерческий агент из числа тех, что колесят по Центральной Европе, пытаясь втюхать какой-нибудь заказ.

Полнейшее одиночество — вот какая аура исходила от этого человека, сотрясавшего свое ложе храпом.

Поезд остановился на границе Франции и Швейцарии, чтобы принять на борт отряд полицейских. На несколько минут мои беспокойные мысли снова вернулись к убитому Йосимуре и моей записной книжке, оставленной на месте преступления.

Когда страж швейцарской границы прокричал: «Passkontrolle»[17] и попросил наши документы, я был уверен, что тут-то мое путешествие и завершится. Однако же полицейский пролистал в свете карманного фонарика страницы моего паспорта и вернул его мне с дежурной фразой: «Gute Reise».[18]

Когда дверь купе затворилась, мой сосед-коммивояжер залез обратно под одеяло и попытался снова заснуть, время от времени противно причмокивая языком. А я с облегчением подумал, что через пару часов буду уже в Цюрихе, где никто меня и знать не знает.

Так мне казалось.

Прежде чем погрузиться в чтение рукописи, которую мне предстояло дописать, я отвлекся на мягкий перестук колес и вспомнил, что классическим примером, объясняющим, что есть теория относительности, является движущийся поезд. Сам Эйнштейн часто прибегал к этой аналогии в своих публичных лекциях.

Согласно законам динамики, разработанным Ньютоном в конце XVII столетия, скорость двух или более тел можно суммировать, пользуясь правилами арифметики. Если поезд движется со скоростью двадцать пять километров в час, а какой-нибудь ребенок швырнет свой мяч в окошко вагона с той же скоростью, параллельно движению поезда, то мяч полетит уже со скоростью пятьдесят километров в час. Получается, скорости можно суммировать. Складывать.

Все-таки эта элементарная арифметика не срабатывает в отношении света, скорость которого — почти триста тысяч километров в секунду — остается всегда неизменной. Следовательно, луч света внутри ракеты, летящей со скоростью тысяча километров в секунду, не доберется до отметки триста одна тысяча километров в секунду — скорость его останется той же, что и на Земле.

Это постоянство скорости света вывело Эйнштейна на открытие ряда необыкновенных, но связанных между собой явлений. Так, например, по мере возрастания скорости объект уменьшается в размерах, а масса его при этом увеличивается. Если движущееся тело достигнет скорости света, то масса его сделается бесконечно большой.

На эту тему я когда-то написал сценарий для «Сети», но сам так ничего и не понял. Что означает «бесконечно большая масса»? Мне тогда пришло в голову: не является ли свет новой стадией существования для тел, которые движутся слишком быстро и в конце концов превращаются в ничто? Что-то в этом есть. Ведь тот факт, что масса соответствует определенному количеству энергии и наоборот — знаменитая формула Е = mс²,— он-то и породил атомную бомбу.

Неосмотрительно было бы полагать, что время начинает течь медленнее по мере того, как увеличивается наша скорость. Иными словами, время есть величина относительная, что было доказано Эйнштейном в основополагающем труде, опубликованном в 1905 году.

Вновь задумавшись над Е = mс², я припомнил, как закрутилась карусель событий, вытолкнувших меня из привычного хода жизни. Все началось с моей дурацкой выходки, когда я заявил в прямом эфире «Сети», что Эйнштейн посвятил вторую половину своей жизни разработке некоей секретной теории, которую не отважился обнародовать. Это открытие оказалось настолько значительным, что могло бы поколебать самые основания всего, чем мы являемся и во что верим.

Я посмеялся собственным фантазиям, а поезд между тем уже въехал в новые кварталы Цюриха с его небоскребами, невысокими на фоне зеленых холмов и реки Лиммат.

«Высказав свое нелепое предположение, я привел в ход механизм, действия которого непредсказуемы, — подумал я. — Сначала появился конверт с почтовой открыткой и автобусным билетом. Затем эта странная встреча в Кадакесе. Смерть Йосимуры. Контракт на двадцать пять тысяч долларов. Что ждет меня дальше?»