Эллина Наумова - Прихожанка нарасхват Страница 9

От своей целлофановой вуали я избавилась довольно быстро. Потерлась щекой о шершавые доски, неглубоко загнала в кожу пару заноз, но край пакета ко рту подтянула. Потом я старательно жевала эту мерзость, елозила физиономией по стене, снова жевала и елозила, пока мешок не преодолел преграду носа. У меня небольшой нос, но тогда он показался мне буратиньим. И еще одно мучило. Почему эта упаковка легко продирается углом картонной пачки, рыбьим плавником, да всем, что несешь в ней из магазина, а зубам не поддается? Почему?! На этих самых славно потрудившихся зубах скрипел песок, но я не могла отплеваться: несмотря на интенсивные жевательные упражнения, слюна не выделялась. От холодного воздуха лицо невыносимо защипало, и несколько минут я тихонечко поскуливала. Потом сообразила, что мне еще предстоит, и растерянно умолкла. Надо было сгибаться в три погибели и грызть веревку на щиколотках до победного. Мои челюсти протестующе заныли. Теоретически это было возможно, осуществимость на практике подлежала проверке, но я медлила, мысленно перечисляя последствия – стоматит, гастрит, ангина с бронхитом или вообще воспаление легких. «Подонки, – просипела я, – сколько же из-за вас еще придется вытерпеть. Хоть бы узел на ногах впереди завязали. Легче его зубами распутывать, чем перекусывать синтетический шнур». Я попробовала наклониться пониже, сидя на ящике. По запаху определила, что пол земляной. Учитывая неструганые доски стен и отсутствие окон, меня заперли в сарае-времянке. Но вряд ли эти сведения могли мне пригодиться, потому что у меня не получилось дотянуться до веревки. И, в какой позе удастся, я не представляла. Попробовать еще раз или сразу сползать на леденеющую влажную землю? Меня передернуло. Стоит покинуть ящик, и я уже никогда на него не заберусь со связанными руками и ногами.

Снаружи послышался шум. Кто-то взялся то ли за навесной замок, то ли за металлическую щеколду. «Идиотка, – выругала я себя, – похитители расследуют убийство Жени по горячим следам. Вряд ли они позволили себе отложить выбивание сведений из тебя, убогой, до рассвета. Бросили одну, дали время впасть в истерику в кромешной темноте и вернулись. Вероятно, посоветовались с боссом или обсудили между собой твой бред. А вдруг они решили, что ты не злокозненная, а просто сумасшедшая? Ты их не видела, ты им не опасна. И не поторопись ты стянуть пакет с башки, отделалась бы легким испугом. А теперь… Господи, ну случаются же на свете чудеса».

Случаются, в чем меня через минуту убедил смутно знакомый мужской голос:

– Полина, вы здесь? Вы в норме?

От нормы я, конечно, была далековато, но в сарае точно присутствовала. В проеме распахнутой двери стройно высилась чья-то фигура. Мне показалось, будто за спиной человека сверкают прожекторы. Но то светили луна и звезды, и скоро их свет померк до обычного скудного. «Ты тронулась, Полина, галлюцинируешь, – сообщила я себе, чтобы ничего не сообщить пришельцу. – Стройно высятся фигуры избавителей в кино, преимущественно старом. В жизни можно рассчитывать лишь на сутулого бомжа, спьяну забредшего, невесть куда». Однако силуэт не сгорбился и не уменьшился в размерах. Меня продолжали настойчиво звать:

– Полина! Или это не вы?

Если в его рыцарские планы входило вызволение меня одной, пора было признаваться, что я – Полина. А то захлопнет дверь, и поминай, как звали. Да уж, поминай! Я представления не имела, кого принесло мне на выручку.

– Я это, я.

Получилось ворчливо, будто он меня от почитываемой в кресле книги оторвал. Мы хором нервно хихикнули. Входить в сарай и восстанавливать кровообращение в моих вконец затекших руках и ногах он не торопился. Я представила болезненное покалывание, вернее, колотье в освобожденных от пут конечностях, поежилась и спросила:

– Кто вы? Поверните голову, явите профиль на фоне луны.

– Я ваш должник. Вы с Анастасией Павловной вчера спасли меня от ОМОНа и сердечного приступа.

– А пошляки смеют говорить: «Не делай людям добра, не увидишь от них зла», – воспряла духом я. – Развяжи меня, пожалуйста.

– Разумеется, сейчас, – ожил он. – Меня Антоном зовут, если вы забыли.

– Не забыла. Будь любезен, раскручивай веревку помедленнее. А то, когда резко снимаешь, очень больно становится.

– Вас часто связывают? – удивился он, перепиливая какой-то не слишком острой железякой то, чем меня стреножили.

– Все почерпнуто из литературы и кинематографа, – отбоярилась я. – И перестань мне «выкать». Мы с Настасьей сразу предложили перейти на ты.

– Вы, то есть ты, Полина, предложила, – легко рассмеялся он. – А твоя подруга хмурилась и покусывала губы. Когда мы вышли на улицу, она сказала: «Поля будет для всех Полей до смерти. Но я привыкла, что ко мне обращаются по имени и отчеству – Анастасия Павловна».

– Она привыкла, она хирург, – подтвердила я и тоже засмеялась. В отличие от Антона натужно, будто разучилась. – Как вышло, что ты меня спасаешь?

– Вышло вот. Давай убираться отсюда. Дорогой поговорим.

В тоне парня слышалось плохо скрываемое беспокойство. Он ускорил процесс выздоровления, энергично растирая то мои щиколотки, то запястья. Я глухо стонала, но сопротивляться пытке не могла.

Мы выбрались из сарая, потешно синхронно озираясь. Вокруг не было не души. Кроме моей тюрьмы на обнесенном металлической сеткой участке торчали вбитые на разную глубину бетонные сваи. И рябила вода в громадной луже, больше похожей на пруд. В водоеме плавал пустой пластиковый баллон. Ветер забавлялся и гонял свой невесомый кораблик в разные стороны. Я бездумно засмотрелась на игру и пробормотала:

– Все на свете прекрасно обходится без людей. Только мы друг без друга никуда.

– Что? – не расслышал Антон. – Полина, я понимаю, ты не в лучшем состоянии. Собери все свое мужество, надо пошевеливаться.

Я знала – мужества во мне немного, и оно так распылено, что собрать его будет трудно. Меня саму подмывало броситься бежать, да вот незадача, в туалет очень хотелось. Я молчала не потому, что стеснялась сообщить о нужде Антону. Я панически боялась снова остаться в одиночестве. Мерещилось, что за будкой притаилось скопище чудовищ, жаждущих теплой крови. Объяснить парню причину своей обездвиженности и попросить отвернуться? Неприлично.

– Антон, подожди минутку, мне необходимо уединиться, иначе я не бегунья.

Он изумленно на меня уставился, а потом принялся столь явственно глотать, давясь, вопрос, что я скривилась в страдальческой усмешке:

– Сама удивляюсь, но, оказывается, со страху не всегда удается обмочиться.

– Иди быстро, – вздохнул он. – Скрытничает, как ребенок. Будто не догадывается, что писать приходится и девочкам, и мальчикам.

От выговора мое и без того горящее лицо прямо-таки полыхнуло под воспаленной кожей. Я неуклюже засеменила в укрытие, завидуя естественности Настасьи. Слова «потерпеть» применительно к физиологическим надобностям для нее не существует. Однажды средь бела дня девушке приспичило. Мы пересекали какой-то длиннющий двор в потоке прохожих средней густоты. Вдруг Настя остановилась и заявила, что «труба зовет».

– Держись, до подходящих кустов метров сто, – на глаз прикинула я.

– Я не одолею их с переполненным мочевым пузырем, – гаркнула Настасья. – Ты представления не имеешь, как вредно перегружать сфинктеры.

Она безмятежно удалилась к чахлому ближайшему деревцу и присела под ним на корточки. Челюсть отвисла только у меня. Остальные не обратили внимания. То ли в головы не могло прийти, что дама не шнурок тут завязывает, то ли слишком высокой культуры граждане заполняли пространство.

За сараем меня никто не съел. Я храбро вышла с другой стороны и помахала стоящему столбом Антону. Он приблизился и протянул руку:

– Держись. Поскачем резво, а кругом колдобины. До мотоцикла недалеко, запыхаться не успеем.

Близость транспортного средства меня окрылила. Я собиралась сказать Антону, что никогда не каталась на мотоцикле. Но вредный внутренний голос шепнул: «Ты и клей никогда не нюхала. А разговор о нем со сволочами в машине был бессмысленным». Пока я разбиралась, не стала ли после всех передряг излишне недоверчивой, Антон тащил меня за руку по обочине. Я не могла заставить себя смотреть под ноги – озиралась. Поэтому часто спотыкалась. И бедный парень бормотал сквозь зубы: «Нет, ее легче на руках нести». Обещанного «поговорить дорогой» не получалось. Во мне роились вопросы, но я не смела открыть рот. Видел бы мою покорность Вик, изревновался бы. «Слава Богу, Вик приедет завтра. То есть сегодня днем. Успею ли я компрессами привести лицо в порядок? А, если не успею, или не получится, что врать? В сауне мочалкой терла? Аллергия на косметику? Нейродермит какой-нибудь на почве тоски по нему, ненаглядному»? – волновалась я. Снова внутренний голос поиздевался: «Скажи ему, что у тебя лишай. Будь проще, и к тебе никто никогда не подтянется»…