Андрис Колбергс - Ничего не случилось… Страница 9

Снаружи — для любого, кто захочет пощупать, — были разложены всякие предметы и развешана одежда, которая болталась на ветру. На солнце все казалось особенно броским, и улица от многоцветья выглядела пестрой, хотя преобладал любимый восточными народами пурпур.

От улочки ответвлялись другие, точно такие же — в каждом доме магазин, мастерская или гостиница. В мастерских, кроме выложенной для обозрения продукции, сквозь витрину можно увидеть, как делают кинжалы и узкогорлые кувшины под старину, как, искривив лицо увеличительным стеклом в глазу, работает часовой мастер, как кроят и шьют кожаные пальто. Если постоять у какого-нибудь окна подольше, обязательно выбежит хозяин или его сын с шустрыми карими глазами. Жестикулируя и лихо перемежая немецкие слова английскими, пригласит войти.

Гостиницы и пансионаты здесь дешевые; судя по внешнему виду, в таких домишках не больше двух-трех комнат, однако названия поражают своим откровенным бахвальством, а вывески красуются во всю длину фасада или натянуты поперек улицы, чтобы видно было издалека. И обязательно разрисованы в славной манере примитивистов: улыбающийся усатый мужик лежит на кровати и пускает кольца дыма, или что-нибудь другое, но в том же жанре.

«Пара йок!» — турок крикнул так, словно ему вот-вот перережут глотку. Это был бедный уличный торговец с тонкой шеей как у плохо ощипанного цыпленка, по которой вверх-вниз бегал большой кадык. Турок был старый, иссохший. Брезентовыми лентами он подвязал к животу что-то вроде подноса — кусок фанеры, обитой по краям планками, чтобы не падали разложенные на ней товары. Пластмассовые сережки, мундштуки и расчески, подержаные и новые наручные часы. По краям подноса на гвоздиках словно бычьи хвосты болтались ремни.

Турок тянул ремень в свою сторону, Алексис — в свою. Кулак он сжимал с такой силой, что ногти впивались в ладонь, но ремень все же ускользал. Не новый, конечно, но вполне приличный ремень из настоящей кожи. Он хотел купить его для отца…

Алексис проснулся, но не сразу сообразил, где находится.

«Пара йок!» Алексис не мог понять, почему турок сказал: «Денег нет!» У них, курсантов мореходного училища, это было самое ходовое выражение. Защита от многочисленных навязчивых предложений — пара йок! Денег ведь и в самом деле не было, почти не было. Не хватало даже на самые дешевые товары, какие можно купить только в Турции. А разве денег вообще когда-нибудь бывает достаточно?

На бульваре в Измире подходит крохотный человечек и предлагает крем для загара. Человечек выглядит таким несчастным, что хочется купить хотя бы потому, чтоб немного порадовать его, но… пара йок!

А вот догоняет ватага мальчишек с заплечными ящиками и обувными щетками в руках. Показывают пальцами, что у господ пыльные туфли. Только «пара йок» помогает отбить атаку.

Мужчина несет блюдо на голове, а на блюде дымящаяся пирамида больших аппетитных баранок, посыпанных хрустящим кунжутом. «О, прошу…» Курсанты переглядываются и глотают слюнки: «пара йок». Не тратить же деньги на еду — еда есть на паруснике, причем отменная! А экономят они как последние скряги потому, что у каждого на родине есть близкие люди и всем обязательно надо привезти хоть какой-нибудь пустячок из своей первой поездки за границу.

— Пара йок! — зло пробурчал Алексис и уселся на кровати, ногами нашарил шлепанцы. Да, денег опять нет — ситуация, которая повторяется циклообразно. Кто-кто, а он, дипломированный моряк, должен бы предвидеть эти циклы. Например, что по Даугаве пойдет лед и что льдинами будет забит весь залив, и суда повернут на Вентспилс. В Риге однокурсники объявятся уже с пустыми руками. Если у кого что и было, давно продали. В ресторан — пожалуйста — они всегда готовы пригласить его за свой счет, последним рублем тоже поделятся: они жалеют Алексиса, понимают — он не виноват, что тот переход на паруснике был для него первым и последним…

Мимо Гибралтара, через Босфор… О, Босфор! Как они ждали встречи с ним! С открыток и фотографий в проспектах смотрели горные склоны, поросшие сочной зеленью и усеянные дачами до самой воды. Некоторым их обитателям до моря всего несколько шагов по деревянному настилу, похожему на пол, — и ныряй в глубину хоть с головой. В Стамбуле только тот считается богачом, у кого дача на Босфоре…

Не зажигая света, Алексис через комнату Ималды прошел в кухню и напился воды.

«Неужели и у меня шарики за ролики?.. Может, я тоже чокнулся? Каждую ночь все турки да турки! И каждый раз я что-то покупаю и никогда у меня нет денег. Пара йок! Бьюсь как рыба об лед. И во сне и наяву… Именно бьюсь, хотя живу вроде бы нормально. В сущности, ведь у меня есть все, что нужно, и даже больше!»

Алексис сел на табуретку.

«Конечно, у меня есть все необходимое. А если бы мне еще не приходилось заботиться об Ималде, я мог бы веселиться и жить припеваючи.»

Он и не замечал, что все время пытается обмануть себя, приговаривая: жизнью я доволен, даже очень доволен! С такой же бравадой он старался убедить в этом и других.

«Конечно, все уладится!» — поддакивали ему ребята, похлопывая по плечу при встрече. Удобные слова — за них не надо нести ответственности. Но друзья по мореходке и в самом деле искренне желали ему, чтобы все поскорее уладилось.

«Ты только не теряй форму! Будь как пионер — всегда готов!»

Как же ему, штурману дальнего плаванья, сохранить эту форму? Шуровать на буксирчике от юглского моста по Букултскому канальчику, Большому и Малому Балтэзерсам до Ани? Или от старого Сенного рынка вдоль по Даугаве и Булльупе до Майори?

И разговор, всегда затеваемый товарищами из благих намерений, бередил уже почти зажившую болячку.

«А помнишь, как мы…»

Помню, черт подери, к сожалению, помню!

Кушадасы — жемчужина на Эгейском море. Дикие скалы со скупой растительностью и прозрачные бухты, как в безлюдных местах Крыма.

Пляж, огороженный металлической решеткой, — только для обитателей отеля «Птичий остров!» — туда можно попасть лишь по специальному туннелю, проложенному под автострадой.

Большие полосатые тенты, похожие на грибы. Их выставляют в апреле, а убирают в октябре. К концу сезона полоски на жесткой ткани выгорают.

Под ногами галька и крупный грязный песок.

Толстенный немец едет по шоссе верхом на верблюде. Он хвастливо смеется, что-то кричит стайке своих соотечественников, оставшихся пешими.

Деревянные лежаки и бронзовые от загара тела. Австриячки, француженки и мадьярки без бюстгальтеров. Разглядывать неудобно, а отворачиваться, наверное, неприлично. Притворившись, что смотришь на одинокую лодку на отмели, уголками глаз стреляешь по четким символам женственности.

«Помнишь ту бухту по другую сторону гор? Как там безлюдно!»

«Не знаю, о какой ты говоришь…»

«Ну о той, где мы нашли морских ежей.»

«А…»

Тогда морских ежей ночью к берегу то ли прибило бурей, то ли они сами вылезли погреться на солнышке. Ежей было много — штук двадцать или больше — они плотно присосались, словно приросли к камням, выставив свои длинные острые иголки. Алексис одного оторвал от камня, положил на ладонь и стал рассматривать, но иголки быстро потускнели, и Алексис скорее опустил ежа в воду.

Боцман на паруснике, старый морской волк, страшно возмутился:

«Кто ж так делает! Ловите и бросаете обратно в воду! Да будет вам известно, что морской еж на бутерброде раз в сто вкуснее черной икры! Вам слишком хорошо живется, как я погляжу!»

Но наступил уже вечер и никому не хотелось снова тащиться через горы к бухте.

«Знаешь, я однажды в Сингапуре отведал… Мне эти ежи не очень-то понравились… — как-то признался приятель, но, сообразив, что ляпнул не то, сменил тему. — А ты помнишь, как Саша навел нас на тех разбойников?»

«Где?»

«В Стамбуле.»

«Не помню. Может, я тогда был с другой компанией?»

«Как не помнишь? Именно ты прошептал мне тогда на ухо: «Сейчас мы схлопочем по морде!» Мы бродили тогда вчетвером — Саша, Валерий, ты да я!»

Малыш Саша, как всегда, претендовал на лидерство. Дальновидный, он столько начитался про Турцию, что сведения так и лезли из него. А чтобы другие поняли, какой он умный, организовал экскурсии сверх предусмотренной программы. С пяти часов утра до завтрака — первую, и после ужина до трех часов ночи — вторую.

«Молодому человеку вполне достаточно двух часов сна! — будил он товарищей, уснувших, как им казалось, только что. — Разрешение капитана есть, а выспаться и дома сможете!»

Так они и тащились следом за Сашей, пока не слетал сон, чуть ли не стороной огибали известные туристские объекты, чтобы понаблюдать повседневную жизнь чужого города.

«Зайдем в какую-нибудь мечеть? Я покажу вам трибуну, с которой сообщают последние известия, — предложил Саша. — В каждой мечети должны быть две кафедры — одна для религиозных, другая для светских речей.»