Преследование праведного грешника - Джордж Элизабет Страница 9

— Энди, ради бога, расскажи нам все.

Взгляд Энди застыл на жене.

— Машина не просто стояла на обочине дороги, как вы могли подумать.

— Тогда где же…

— Она скрывалась за придорожной стеной возле Спарроупита.

— Но это же нормально, — нервно сказала Нэн. — Если она пошла дальше пешком, намереваясь поставить на ночь палатку, то, естественно, ей не хотелось бросать «сааб» прямо на дороге. Кому-то ведь могло взбрести в голову ограбить или угнать ее машину.

— Верно, — ответил Энди. — Но машина стояла там не одна. — Он искоса взглянул на Джулиана, словно хотел за что-то извиниться. — Рядом стоял мотоцикл.

— Может, кто-то еще выехал прогуляться, — предположил Джулиан.

— В такое время? — Энди с сомнением покачал головой. — Он был мокрым от ночной росы. Так же как и ее машина. Значит, их поставили там одновременно.

— То есть Николь отправилась на ночевку не одна? — воскликнула Нэн. — Она встретилась там с кем-то?

— Или кто-то проследил за ней, — тихо добавил Джулиан.

— Я звоню в полицию, — сказал Энди. — Теперь им понадобится помощь спасателей.

После смерти кого-то из своих подопечных Фиби Нейл обычно искала утешения в пеших прогулках. Как правило, она отправлялась бродить одна. Одиночество ее не страшило — она давно привыкла к нему за свою долгую жизнь. Сочетание одиночества и единения с природой давало ей определенное умиротворение. В лесах и лугах никакие рукотворные творения не мешали ей общаться с Великим Создателем. И поэтому именно там она могла легче связать конечность жизни с божественным произволением, осознавая, что тело человека всего лишь сосуд, выданный ему на время земных испытаний, предшествующих вхождению его души в мир духа для следующей фазы развития.

Впрочем, в нынешний четверг обстоятельства сложились несколько иначе. Да, вчера вечером действительно умер ее пациент. И Фиби Нейл, как обычно, отправилась на природу в поисках утешения. Но на сей раз она была не одна. Компанию ей составил игривый пес с сомнительной родословной, осиротевший питомец того молодого человека, чья жизнь в этом мире только что безвременно оборвалась.

Она сама посоветовала Стивену Файбруку обзавестись собакой для компании на этот последний год его жизни. И когда стало ясно, что кончина Стивена стремительно приближается, она подумала, что облегчит ему тяжесть ухода, если успокоит его относительно судьбы собаки.

— Стиви, когда придет время, я с радостью позабочусь о Бенбау, — сказала она ему однажды утром, обмывая исхудавшее тело больного и втирая целительную мазь в сморщенные конечности. — Не беспокойся за него. Ладно?

«Теперь ты можешь спокойно встретить смерть», — подразумевали ее слова. Она давно не произносила в присутствии Стивена Файбрука слово «смерть», но лишь потому, что с тех пор, как окончательно определился его роковой диагноз, это слово неизменно сопровождало его несчастную жизнь. Жизнь, состоявшую из бесконечных лечебных процедур и приемов многочисленных лекарств, из усилий дожить до открытия новых средств исцеления, хотя при всем этом он отлично видел, как неуклонно снижается вес его тела, как выпадают волосы, а расцветившие кожу кровоподтеки постепенно превращаются в незаживающие язвы. Стивен не нуждался в формальном знакомстве с той мрачной гостьей, что уже поселилась в его доме.

Вчера днем Бенбау понял, что его хозяин умирает. И час за часом пес тихо лежал рядом с ним, поднимая голову, только когда умирающий шевелился. Его морда покоилась на руке хозяина, пока он не покинул этот мир. На самом деле Бенбау узнал о кончине Стивена даже раньше Фиби. Пес встал, заскулил, взвыл разок и умолк. Он отошел от кровати и тихо свернулся в своей корзине, откуда его потом и забрала Фиби.

Сейчас пес стоял на задних лапах и оживленно помахивал пушистым хвостом. Запарковав машину на стоянке возле каменной стены, Фиби погладила его по голове. Он радостно тявкнул. Фиби улыбнулась.

— Да-да, приятель. Прогулка смоет наши печали подобно очищающему дождю.

Она вылезла из машины. Бенбау последовал за ней, быстро выпрыгнув из «воксхолла», и тут же принялся обнюхивать все вокруг, опустив нос к песчаной почве, точно хотел собрать им всю пыль, как пылесосом. Он притащил Фиби к низкой дорожной стене и, старательно обследуя ее, дошел в итоге до перелаза, за которым начинались вересковые пустоши. Легко перепрыгнув через него, Бенбау остановился и энергично встряхнулся всем телом. Он навострил уши и настороженно поднял голову. Издав заливистый лай, он попытался сообщить Фиби, что ему хотелось бы пробежаться самостоятельно, а не тащиться вместе с ней на поводке.

— Пока нельзя, дружок, — сказала ему Фиби. — Сначала давай осмотримся и выясним, кто тут гуляет, кроме нас.

Свойственные ее натуре осторожность и заботливость делали ее прекрасной сиделкой, когда требовался уход за прикованными к постели людьми, доживающими последние дни, особенно за теми, кто нуждался в особом внимании и опеке. Однако если речь шла о детях или о том, чтобы завести собаку, Фиби интуитивно ощущала, что из-за ее врожденного стремления опекать всех и каждого животное может вырасти боязливым, а ребенок — непослушным. Потому-то у нее не было детей, хотя жизнь предоставляла ей такие возможности, и до сих пор ей не приходилось держать собак.

— Я надеюсь, что так для тебя лучше, Бенбау, — сказала она дворняге.

Пес поднял косматую голову и, взглянув на нее из-под падающей на глаза буроватой челки, вновь потянул поводок вперед, к долине, поросшей вереском, который лиловой шалью укрывал спину земли.

Если бы в этих местах были только вересковые пустоши, то Фиби, не задумываясь, сразу же спустила бы Бенбау с поводка, предоставив ему полную свободу. Но этот нескончаемый с виду лиловый ковер вводил в заблуждение лишь непосвященных. На пути то и дело попадались старые известняковые каменоломни, куда запросто могла свалиться неосторожная собака, а пещеры и шахты свинцовых рудников манили любое животное точно песня сирен, и Фиби, не желая выуживать оттуда убежавшего пса, понимала, что только поводок спасет его от этого искушения. Но она собиралась дать Бенбау свободно побегать в одной из многочисленных березовых рощиц, что разнообразили пейзаж пустошей, вздымая пушистые кроны на фоне неба, и потому, крепко держа поводок, она решительно направилась на северо-запад, где в основном и находились эти лесистые островки.

Утро выдалось прекрасное, хотя пока они не встретили других любителей ранних прогулок. Солнце едва-едва поднялось над восточным небосклоном, и тень Фиби вытянулась перед ней так далеко, словно хотела догнать кобальтовую высь, украшенную стайкой белоснежных, похожих на спящих лебедей облачков. Легкого ветерка как раз хватило на то, чтобы прижать к бокам ее водонепроницаемую куртку да разметать с глаз растрепанную челку Бенбау. Порывы ветра не доносили никаких ощутимых запахов. А единственный неблагозвучный шум производили блеющие овцы да каркающие где-то вдали вороны.

Бенбау упорно что-то вынюхивал, старательно обследуя носом тропу и обрамлявшие ее вересковые склоны. Он был хорошим спутником, как обнаружила Фиби на третий день прогулок, начавшихся после того, как Стивен уже не мог встать с постели. И поскольку пес никуда особенно не рвался и его не приходилось то и дело окорачивать или звать за собой, то их прогулка дала ей возможность помолиться.

Фиби молилась не о душе Стивена Файбрука. Она понимала, что он упокоился с миром и вовсе не нуждается во вмешательстве — даже божественном — в этот неизбежный процесс. Ее молитва затрагивала области более тонких материй. Ей хотелось понять, почему ниспослана на землю некая кара, убивающая лучших, умнейших и зачастую именно тех, кто мог принести много пользы окружающим людям. Она постоянно сталкивалась со смертью молодых, ни в чем не повинных людей, со смертью детей, чей грех состоял лишь в том, что они родились от пораженных болезнями матерей, и со смертью самих этих обреченных матерей, и давно пыталась понять, какое умозаключение надлежит сделать из всех этих несчастий.