Фолькер Кучер - Вавилон-Берлин Страница 10

– Хорошо, хорошо. – Его собеседник покорно поднял руки. – Что вас интересует?

– Не заметили ли вы чего-нибудь в последние недели? Не въехал ли сюда новый жилец?

– Насколько я знаю, нет.

– Может быть, под другим именем.

– Нет, при всем моем желании я не могу это утверждать. Что он натворил?

– Это чисто рутинный опрос. – Рат пожалел, что предъявил свое удостоверение: в принципе, это было противозаконно. Ему надо было освободиться от этого назойливого типа, который, совершенно очевидно, не мог ему помочь, пока тот не проявил еще большее любопытство. – Большое спасибо за помощь.

– Не за что. Всегда готов помочь.

Комиссар уже повернулся, чтобы уйти, когда местный обитатель окликнул его:

– Одну минуту, унтер-офицер!

Рат остановился.

– Может быть, вы явились по поводу скандала? – спросил его собеседник.

– По поводу скандала?

– Да, здесь ночью один тип орал перед дверью как сумасшедший, так что никто не мог спать. А потом после этого еще двое ругались между собой. Но так громко, я вам скажу! Я уже думал, что они переубивают друг друга.

– И что?

– Это были русские. Сто процентов. Возможно, один из них был как раз тот, кого вы ищете. Но он здесь не живет. Это точно. Здесь живут только приличные люди.

Гереон коснулся рукой своей шляпы.

– Большое спасибо.

Странно, думал полицейский, шагая назад по Скалицерштрассе к Коттбуссер Тор. Похоже, он был не единственным, чей сон минувшей ночью был нарушен каким-то русским.

Очередной месяц начался удачно. Рат сидел за письменным столом, держа в одной руке чашку с кофе, а в другой зажженную сигарету. Перед ним лежали фотографии. «Вильгельм Второй» был единственным, на снимке которого стоял знак вопроса. Небольшая тайна, которую знали Гереон с Вольтером. Все остальные, запечатленные здесь, были идентифицированы, в том числе и исполнители, которым при облаве удалось сбежать. После того как Рат накануне допек «Старого Фрица» в комнате для допросов, он положил на стол Дяди список с именами. Бруно изобразил довольное лицо. Это был первый успех в их расследовании.

Впервые с тех пор, как Рат прибыл в Берлин, он почувствовал себя более-менее в согласии с самим собой и с окружающим миром. Его взгляд блуждал от окна к путям городской железной дороги и к темной стене здания суда. Мимо прогрохотал поезд.

Свободный день пошел комиссару на пользу, несмотря на то, что он потратил его на бессмысленные розыски. По крайней мере, ему удалось увернуться от общества Элизабет Бенке. Вечером, пока он докладывал ей о своих безрезультатных поисках ее бывшего жильца, она приготовила еду и открыла бутылку вина. На этот раз он выпил немного и, пожелав ей спокойной ночи, поцеловал ее в щеку – и этот поцелуй ни о чем не говорил и ничего не обещал.

Утром, явившись в контору, Гереон впервые за последние недели почувствовал себя отдохнувшим и свежим.

Вольтер торопил с расследованием, потому что времени было в обрез.

– Нам надо поскорее завершать допросы, – предупредил он своих коллег. – Отделу IA завтра потребуется много места в камерах, первого мая наших друзей переводят в Моабит, и до этого времени мы должны, наконец, выбить из них что-нибудь путное.

И им это удалось.

Отдел IA политической полиции руководил майскими операциями. Они рассчитывали, очевидно, на многочисленные аресты. Коммунисты намеревались любыми средствами нарушить запрет на проведение демонстраций. Уже несколько дней их пресса вела агитационную работу. Начальник полиции Цёргибель ответил обращением, которое опубликовали все берлинские издания: «Неужели по вине коммунистов на улицах Берлина прольется кровь? – написал он, еще раз подтвердив запрет на проведение демонстраций на этой неделе. – Я принял решение отстаивать государственный авторитет в Берлине любыми предоставленными в мое распоряжение средствами». О каких средствах идет речь, было понятно. В казармах полиции царило настроение ожидания гражданской войны. Союз красных фронтовиков «Рот фронт» располагал оружием, и многие опасались, что они его применят.

Расследования, проводимые инспекцией Е, были сейчас не так важны. Если коммунисты заполнят камеры на Алексе, то порнографистов придется выпустить. Вольтеру даже было дано распоряжение к концу недели не производить никаких новых арестов. Это обстоятельство несколько омрачило успех Рата. Несмотря на произошедший прорыв, полицейские не могли форсировать расследование и были вынуждены бездельничать. Но это было не главное. Главное – Гереону удалось показать своим коллегам, на что он способен, этот комиссар по уголовным делам Гереон Рат, полицейский из провинции. Бруно был удивлен. А новичок Штефан Йенике и подавно.

Но всегда где-то есть слабое звено – этот опыт Рат приобрел еще в Кёльне. Один из камней в стене молчания всегда лежит неплотно. И если вынуть этот камень, то зашатаются остальные. В данном случае таким шатким камнем был «Старый Фриц». Пожилой мужчина с ястребиным носом неожиданно раскололся, когда Гереон пригрозил ему, что вызовет в полицию его жену. Это был чистый обман. Рат не знал, женат ли задержанный – он не знал даже его имени. Единственным, чью личность полиции удалось в эти дни установить наверняка, был Иоганн Кёниг, но этот человек со дня своего протеста в ателье не проронил ни единого слова. Как и вся остальная банда. Похоже, они договорились об этом, когда ехали в «черном вороне». Йенике это прозевал.

Рат испробовал разные методы, но сломить фальшивого Фридриха Великого ему удалось только с помощью угрозы вызова в полицию его жены. И хотя у комиссара не было обручального кольца, старик счел его добропорядочным отцом семейства. Цель была достигнута. Арестованный зарыдал и сломался. И из него посыпались имена, которые стенографистка едва успевала записывать.

В дверь постучали. Рат выдвинул верхний ящик стола и сбросил в него фотографии. Никому не следует это видеть. Ему все еще было неловко работать с подобными уликами, которые в полиции нравов были рутинным делом. При этом в инспекции Е попадались коллеги, которые получали удовольствие, выкладывая на письменный стол свои фотоколлекции, когда в их кабинет входили сотрудники уголовной полиции женского пола. Независимо от того, краснели от этого женщины или бросали дерзкую фразу, мужчины громко смеялись. Одно из множества обстоятельств, которые Гереон ненавидел на своем новом месте работы.

– Войдите! – крикнул он.

Дверь открылась. Ложная тревога. Это был Вольтер.

– Что за формальности? – спросил Рат. – С каких это пор ты стучишь?

Дядя ухмыльнулся.

– Ты ожидал визита дамы? Почему твой письменный стол пуст?

– Потому что ни к чему каждому видеть улики.

– А стенографисткам из инспекции А тем более, да? – засмеялся Бруно. – Ну ладно! Не будь таким скучным! Сегодня у тебя есть все основания, чтобы петь и ликовать.

– Почему?

– Потому что на календаре среда, первое мая, и ты работаешь не в общеполицейской части! Они сегодня занимаются грязной работой и борются с коммунистами. А мы в это время сидим в теплой комнате.

– Я знаю, почему я никогда не хотел работать у «синих»[9].

– Рано радуешься, может быть, криминальной полиции тоже придется выходить на улицу.

Весь полицейский аппарат Берлина с семи утра пребывал в высшей боевой готовности. На службу вышли все сотрудники: общеполицейские части, криминальная полиция – в общей сложности примерно шестнадцать тысяч человек. Привлекли даже полицейских с учебных курсов. Конная полиция перекрыла все парковочные площадки во избежание сборищ. В депо Берлинского Транспортного общества также дежурили стражи порядка, чтобы предотвратить забастовку, с помощью которой коммунисты хотели парализовать город. Ко всем наиболее крупным площадям в рабочих кварталах полиция подтянула значительные силы.

– «Красные», в любом случае, не шутят, – сказал Вольтер. – На Алексе уже началось. Шультес рассказывал в столовой. Из его кабинета все видно, как из ложи: оба окна выходят на площадь. Пойдем, посмотрим этот спектакль!

Они были не единственными, кто пришел в кабинет коллеги Шультеса. Перед двумя окнами едва можно было найти свободное место. Новичок тоже уже был здесь.

– На вашем месте я сегодня не пошел бы в «Ашингер», – сказал Йенике своим коллегам, показывая на окно.

В хаосе строительной площадки на Александерплац собралась большая толпа людей. Они толпились перед универмагом «Титц» и делали это явно не из-за специальных предложений магазина. Их было несколько тысяч. Капелла свирелистов как раз свернула походным строем с Александерштрассе на площадь – за ними следовали члены Союза красных фронтовиков. В толпе людей в отдельных местах возвышались транспаранты. Рат узнал три портрета, которые украшали также фасад Центрального комитета Коммунистической партии Германии на расположенной поблизости площади Бюловплац: Ленин, Либкнехт, Люксембург. Три священные буквы «Л». С тех пор, как Гереон приехал в Берлин, его постоянно раздражала дерзость коммунистов. Раздражало то, как они украшали штаб-квартиру своей партии портретами врагов государства и их лозунгами. «Да здравствует мировая революция!» – было написано большими буквами на фасаде. Чистая провокация. И теперь такие лозунги они несли внизу, прямо перед Полицейским управлением. «Долой запрет на проведение демонстраций!» – гласил другой транспарант. «Свободные улицы 1 мая!» – призывал еще один. А на огромном красном полотне они написали: «Да здравствует Советский Союз! Создадим Советскую Германию!» Слева от этой надписи красовалась советская звезда, справа – серп и молот. И повсюду красные знамена, развевающиеся над головами демонстрантов. Даже в один из паровых свайных молотов на Алексе какой-то рабочий – строитель метро вставил красный флаг. И здесь, наверху, в кабинетах Управления, было слышно, как скандировала толпа: «До-лой за-прет на про-ве-дение де-монстраций!»