Филлис Дороти Джеймс - Лицо ее закройте Страница 11

– К примеру, питье? – спросил Дэлглиш.

Они как раз миновали лестничную площадку и направлялись в западное крыло дома. Маннинг взглянул на него с любопытством.

– Да, какао. Не исключено, что оно было отравлено. Пропали кое-какие лекарства в доме. Мистер Саймон Макси – инвалид. Из его аптечки пропал пузырек со снотворным.

– Вы нашли признаки отравления на теле убитой?

– Ею сейчас занимается патологоанатом из полицейского участка. Но я сомневаюсь в этой версии. Мне кажется, ее сразу задушили. После обеда мы, вероятно, получим точный ответ.

– Она могла сама принять таблетки, – сказал Дэлглиш. – Нет ли к тому причин?

Маннинг молчал.

– Может, и есть. Я не собрал еще всей информации, но кое-какие слухи ходят.

– А-а, слухи.

– Мисс Лидделл пришла сегодня утром за малышом. Она здесь ужинала вчера вечером. По ее рассказам, ужасный ужин получился. Выяснилось, что Стивен Макси сделал предложение Салли Джапп. Разве это нельзя принять за мотив убийства? Если иметь в виду членов семьи Макси?

– Полагаю, что в подобных обстоятельствах можно.

Спальня была оклеена белыми обоями, очень светлая. После мрачных холла и коридоров, обитых дубовыми панелями, задрапированных холстом, эта комната поражала ярким, точно искусственным светом, прямо как на сцене. Самым нереальным предметом здесь был труп – казалось, второразрядная актрисуля пытается весьма неубедительно изображать мертвую. Глаза у нее были прикрыты, а на лице сохранилось выражение легкого удивления; Мартин частенько замечал его на лицах убитых. Два маленьких, очень белых зуба прикусили нижнюю губу, что делало личико девушки похожим на кроличье, тогда как в жизни, он понял это, оно было привлекательным, может, даже красивым. Ореол золотых волос светился на подушке, будто бросая нарочитый вызов смерти. Он прикоснулся к ним, они были слегка влажные. Удивительно, подумал он, что их сияние не потускнело, после того как жизнь покинула тело. Он стоял не двигаясь и смотрел на нее. Он не испытывал жалости или гнева в подобные минуты, хотя позднее приходило и то и другое, но чувства следовало подавлять. Ему надо было запомнить получше, как выглядит убитая. Такая уж у него выработалась привычка за семь лет, прошедших с его первого крупного дела – тогда он мрачно и решительно смотрел на искромсанный труп проститутки из Сохо и думал: «Вот так. Это моя работа».

Фотограф закончил работать с трупом, потом приступил к делу полицейский хирург. Теперь фотограф заканчивал снимки комнаты и окна, после чего он сложит свою аппаратуру. Похоже, другой полицейский уже снял отпечатки пальцев с тела Салли и, погрузившись в свой мир кривых линий и химических составов, передвигался незаметно и бесшумно от дверной ручки к замку, от кружки с какао к ящикам комода, от кровати к подоконнику, потом выбрался на лестницу и стал работать со сточной трубой и самой лестницей. Доктор Фелтман, полицейский хирург, лысый, упитанный и натужно веселый, считал нужным демонстрировать профессиональную невозмутимость перед лицом смерти; сейчас он складывал инструменты в черный чемоданчик. Дэлглиш сталкивался с ним и раньше, знал, что он первоклассный специалист, который никогда не может понять, где кончается его работа и начинается работа детектива. Доктор подождал, пока Дэлглиш отвернется от тела убитой, и заговорил:

– Мы готовы увезти ее, если она вам не нужна. С медицинской точки зрения все выглядит довольно просто. Ее задушил правой рукой человек, стоявший перед ней. Она умерла быстро, не исключено, что от повреждения блуждающего нерва. Я смогу сообщить вам и другие подробности после полудня. Следов полового акта я не обнаружил, но это не значит, что секс тут не замешан. Думаю, это из тех самых случаев: самый верный способ спастись от желания – обнаружить, что ты обнимаешь труп. А когда мы его поймаем, то услышим знакомую историю: «Я обвил ее шею руками, чтобы напугать, а она обмякла». Судя по всему, он залез в окно. На водосточной трубе следы пальцев, но не уверен, что обследование земли вокруг дома даст что-нибудь. Внизу – внутренний двор. Не мягкая земля с парой отчетливых следов от подошв. Да и дождь прошлой ночью лил как из ведра, что вряд ли нам на руку. Я пойду приведу санитаров с носилками, если ваши люди уже закончили. Мерзкое занятие для воскресного утра.

Он вышел, а Дэлглиш обследовал комнату. Просторная, мебели мало, поразительное обилие солнечного света, уютно. Наверное, подумал он, раньше здесь была детская для дневных игр. Старомодный камин у северной стены загораживала массивная, в крупную сетку, решетка, за которой был подключен электрокамин. По обеим сторонам камина в глубоких проемах стояли книжные шкафы и низкие горки с чайной посудой. В комнате было два окна. То, что поменьше, – эркер, к которому была прислонена лестница, смотрело на запад, оно выходило во внутренний двор, к старым конюшням. Почти во всю ширину южной стены было другое окно, в которое открывалась панорама лугов и садов. Стекло в нем было старое, украшенное медальонами. Только на верхних стеклах были фрамуги.

Под прямым углом к окну в эркере стояла кремового цвета кровать, с одной стороны – кресло, с другой – столик с ночной лампой. Детская кроватка в противоположном углу комнаты, полузакрытая ширмой. Такую ширму Дэлглиш запомнил еще с детства – на ней была уйма цветных картинок и открыток, наклеенных на материю и застекленных. Перед камином лежал ковер, стояло низкое кресло-качалка. Около стены – простой бельевой шкаф и комод.

В комнате была какая-то необычная безликость. Воздух в ней хранил запахи детских комнат – талька, детского мыла, теплых пеленок. Но сама девушка совсем не проявилась в том, что окружало ее. Нет обычного беспорядка, как бывает в комнате женщины, на что он рассчитывал. Ее личные вещи лежали аккуратно по своим местам, но не несли никакой информации. Комната эта была прежде всего детской со скромной постелью для матери малыша. На полках стояло несколько книжек – по уходу за ребенком. Полдюжины журналов – для матери и домохозяек, а не для юных работниц, чьи интересы, конечно же, более романтичны и разнообразны. Он достал один журнал с полки, полистал. Из него выпал конверт с венесуэльской маркой. На нем значился адрес:

Д. Пуллен, эскв.

Розовый коттедж, Нессингфорд-роуд,

Литтл-Чадфлит. Эссекс, Англия.

На обратной стороне карандашом были написаны три даты – 18-е, среда; 23-е, понедельник; 30-е, понедельник.

Перейдя от книжной полки к комоду, Дэлглиш выдвинул по очереди ящики и внимательно изучил содержимое, перебирая вещи привычными движениями. Все они были в безупречном порядке. В верхнем ящике лежали только детские вещи. Большинство – вязаные, чистые и выглаженные. Во втором лежало нижнее белье девушки, сложенное аккуратными стопками. В третьем, нижнем, ящике его ждал сюрприз.

– Что ты на это скажешь? – спросил он Мартина.

Сержант молча подошел к шефу с быстротой, неожиданной для его полноты. Ухватил своей лапищей одну вещицу.

– Похоже, ручная работа, сэр. Сама обшивала. Тут целый ящик. Сокровище просто!

– Конечно. И не только белье. Скатерти, ручные полотенца, наволочки, – говоря, он перекладывал их. – Довольно-таки трогательная рукодельница, Мартин. Месяцы работы, а результаты заточены в лавандовые пакеты и оберточную бумагу. Бедная крошка. Думаешь, это все было предназначено для Стивена Макси? Мне как-то трудно себе представить такие скромные салфетки на столе в Мартингейле.

Мартин взял одну салфетку и оценивающе разглядел ее.

– Боюсь, не о нем она думала, когда вышивала. Он ведь только вчера сделал ей предложение, если верить Маннингу, а трудилась она над этим месяцами. Моя матушка тоже так вышивала. Наметит дырочку в материи, потом обошьет и вырежет серединку. Ришелье или еще как-то называется. Очень красиво – если вам вообще рукоделие по душе, – добавил он, поскольку шеф явно не разделял его энтузиазма. Он склонился над салфетками в ностальгическом восторге, потом положил в ящик.

Дэлглиш подошел к окошку в эркере. Широкий подоконник был на высоте почти трех футов. На нем валялись осколки крошечных стеклянных животных: бескрылый пингвин лежал на боку, а хрупкая такса была расколота надвое. Один только сиамский кот уцелел в этой разрухе и посверкивал синими глазами.

Две самые большие, средние, секции окна с щеколдой открывались наружу, водосточная труба огибала точно такое же окно шестью футами ниже, которое выходило на выложенный плитками внутренний двор. Любому, более или менее ловкому человеку, не представляло особого труда спуститься вниз. Да и подняться вверх нетрудно. Дэлглиш еще раз отметил, что этот вход – или выход – был укрыт от посторонних глаз. Справа от него высокая кирпичная стена, почти невидимая за ветвями буков, уходила к подъездной аллее. Прямо перед окном на расстоянии тридцати ярдов возвышались старые конюшни с симпатичными башенками. За окном можно следить только из-под открытого навеса. Слева видна небольшая часть лужайки. Там кто-то копался. На пятачке, вокруг которого натянута веревка, трава не то вытоптана, не то подстрижена. Даже из окна Дэлглишу видны были куски дерна и коричневая почва. Сержант Мартин подошел к нему и ответил на его молчаливый вопрос: