Патрик Квентин - Головоломка для дураков. Алый круг. Семеро с Голгофы (сборник) Страница 12

Кабинет физиотерапии всегда напоминал мне помещение турецкой бани, но только без самой турецкой бани. Вдоль одной стены располагались разного рода электрические приспособления, вдоль другой – душевые кабинки, а в третьей оборудовали небольшие ниши, где нам делали массаж и заставляли терпеть прочие болезненные, но полезные для здоровья процедуры.

Беглого взгляда оказалось достаточно, чтобы не увидеть Фогарти у стены с электроприборами. Я окликнул его по имени и пошел к душевым. Там его тоже не было. Затем на пороге одной из ниш я заметил валявшийся на полу костюм, который был на нем накануне вечером. На мгновение пришла мысль, что он сам улегся на массажный стол и делает разминку, чтобы окончательно протрезветь.

Отдергивая занавеску, я улыбался. А потом внезапно и мгновенно понял, что имеют в виду писатели под фразами типа «улыбка застыла у него на губах». У меня на языке вертелся какой-то шутливый упрек Фогарти за несоблюдение пунктуальности, но слова застряли комом в горле.

На мраморном столе в крошечной нише лежало нечто настолько страшное, что не могло привидеться даже в приступе белой горячки.

«Произойдет убийство». К этой мысли я даже успел привыкнуть, но оказался совершенно не готов к чему-то подобному.

До меня доносился звук, многократно отражавшийся от каменных стен и полов, – приглушенный, но устойчивый. Это стучали мои зубы, как стучали они в первые безалкогольные дни по прибытии в лечебницу.

Какое-то время я не мог рассуждать сколько-нибудь ясно, но как только здравомыслие вернулось, стало понятно, что у меня нет галлюцинации. «Это» все еще лежало там, на мраморной крышке стола, и «этим» был Джо Фогарти.

Ни следов крови, ни ранений. В шок повергало само по себе положение его тела. Он лежал на животе в одних трусах и носках. А верхнюю часть торса Джо стягивало странное одеяние, которое я не сразу распознал, не говоря уже о его назначении. Лишь постепенно на память пришли картинки, какие мне доводилось видеть, и я понял, что это – смирительная рубашка.

Ее крепким полотном был обмотан мощный обнаженный торс Фогарти. Руки прижаты к бокам. Шея обмотана жгутом из разорванного на полосы полотенца. Другой конец жгута был прикреплен к лодыжкам, из-за чего голени и голова оказались задраны вверх. Поза тела напоминала ныряльщика с вышки, застывшего в воздухе в начальной фазе прыжка. Я мельком заметил, что ноги Фогарти связаны его же галстуком и брючным ремнем, а носовой платок засунуть в рот наподобие кляпа.

Все это, вместе взятое, напоминало произведение современной модернистской скульптуры, символизировавшей апофеоз страдания. Но самым страшным было ощущение физической силы этого человека, проявлявшейся в громаде мощного торса, рельефной мускулатуре, каждая мышца которой словно стремилась разорвать путы. Разорвать даже сейчас, когда смерть настигла его.

Да, Фогарти был мертв. Инстинкт подсказал бы мне это, даже если бы я не так отчетливо видел жгут из полотенца, затянутый на его бычьей шее, и неестественно вывернутую голову, оттянутую слишком далеко назад весом его крепких ног. Мне и сейчас не хочется вспоминать выражение муки на искаженном болью лице, отчаяние в мертвых глазах.

Внезапно на меня нахлынуло понимание, что я нахожусь наедине со смертью. Один, в маленькой комнатке, отделанной камнем, как кладбищенский склеп. Мной овладел приступ жестокой клаустрофобии – жуткий страх, что я сойду с ума, если останусь еще хоть на минуту в этой тесной келье с низким потолком.

Вспомнив о ключе в замочной скважине, я поспешил покинуть кабинет, дрожавшими руками заперев дверь. Потом сунул ключ в карман, огляделся по сторонам коридора и пошел вперед.

Мои мысли беспомощно путались. Но в сознании стала крутиться одна и та же фраза:

«Доктор Ленц… Я должен пойти к доктору Ленцу…»

Повернув за угол коридора, я сначала даже не заметил Морено. Он, как мне показалось, взялся буквально ниоткуда, стоя прямо на моем пути и глядя на меня темным, всегда пристальным и чуть обжигающим взглядом.

– Вы сегодня рано поднялись, мистер Дулут.

Мои пальцы в кармане халата с силой сжали ключ.

– Мне нужно повидаться с доктором Ленцем, – сказал я с неожиданной решительностью.

– Доктор Ленц еще не проснулся.

– Но мне крайне необходимо поговорить с ним.

Глаза Морено так и рвались проникнуть в меня в стремлении прочитать мои мысли.

– Вы вернетесь в свою комнату сами, мистер Дулут? Или мне проводить вас?

– В мои намерения не входит возвращение в свою комнату. – Я сделал короткую паузу, собираясь с духом, а потом добавил: – Произошло нечто очень серьезное.

– Неужели?

– Нечто, о чем пока лучше будет знать только доктору Ленцу. Вы позволите мне пройти?

– Послушайте, мистер Дулут…

И Морено по привычке взялся успокаивать меня в своей обычной манере. Внезапно я понял: бессмысленно скрывать то, что видел. Морено так или иначе все очень скоро станет известно.

– Пойдемте со мной, – сказал я угрюмо.

Он пошел за мной до физиотерапевтического кабинета. Я отпер замок, но не смог заставить себя даже приблизиться к той нише. Когда Морено снова задергивал штору, я видел, как у него отвисает челюсть. Но голос оставался резким и почти угрожающе спокойным.

– Когда вы его обнаружили?

Я ответил.

Медленно, нарочито неспешно он достал из кармана носовой платок и приложил ко лбу.

– Ну? Теперь вы позволите мне пойти к доктору Ленцу? – спросил я.

– Мы пойдем к нему вместе, – тихо произнес Морено.

IX

После разговора с доктором Ленцем мною овладел припадок нервной дрожи. Меня уложили в постель, а потом бледная и очень серьезная мисс Браш принесла мне в палату завтрак. После чашки черного кофе я почувствовал себя немного лучше и привел свои мысли в относительный порядок.

Но и при этом все представлялось мне совершенно лишенным смысла. Эта страшная и совершенно неожиданная смерть только еще больше все запутала, дополнив невнятицу, созданную за последние двадцать четыре часа постепенно нараставшим числом разнообразных инцидентов. Еще прошлой ночью мною овладело предчувствие опасности, но угроза казалась направленной против Дэниела Лариби и мисс Браш. Фогарти никак не вписывался в общую схему. Трудно было себе представить, зачем кому-то понадобилось убивать санитара только с одним недостатком в характере – излишней хвастливостью.

Но еще более невероятным виделся сам способ убийства, мысль о том, что кто-то смог расправиться с ним столь зверски. Для этого требовалась чудовищная сила. Поистине сила сумасшедшего. Одержимого убийством маньяка.

Маньяк! Мне припомнилось выражение лица Ленца, когда он сказал: «В данный момент в моей лечебнице находится человек, которому у нас уже не место». Ленц, вероятно, считал убийство делом рук умалишенного. А вот мои инстинкты подсказывали, что все обстояло вовсе не так. Происшедшее виделось мне намеренной симуляцией действий сумасшедшего, преступлением, которое совершил абсолютно нормальный человек. Что было еще страшнее.

Я с облегчением воспринял новое появление мисс Браш, которая предложила мне встать с постели.

Направляясь в библиотеку, я надеялся застать там Геддеса, чтобы успокоиться за партией на бильярде. Но его там не оказалось. Комната была пуста, если не считать Штрубеля, сидевшего в кожаном кресле и смотревшего прямо перед собой с выражением неописуемой грусти на чувственном лице.

Когда я вошел, знаменитый дирижер поднял взгляд и улыбнулся. Меня это удивило, потому что прежде он никогда не обращал на таких, как я, ни малейшего внимания. Я приблизился, а он тихо сказал:

– В каком же трагическом мире мы живем, мистер Дулут. Причем не всегда понимаем, что страдаем в нем не мы одни. – Я хотел попросить его подробнее пояснить смысл этих слов, но он остановил меня, подняв красиво очерченную руку. – Когда прошлой ночью я лежал в темноте, мною овладела глубокая печаль. Я звонком вызвал миссис Фогарти. Она пришла, и я сразу заметил, что она плакала. А ведь я никогда прежде не задумывался об этом. Даже в голову не приходило, что простая медсестра может переживать ту же грусть, которая так хорошо знакома мне.

Внезапно его слова вызвали у меня живейший интерес. Было странно представить себе сиделку с вечно суровым лицом плачущей. Странно и удивительно.

Прошлой ночью она никак не могла знать, что произойдет с ее мужем. Неужели она, как и многие из нас, тоже слышала тот пророческий голос? Я надеялся услышать продолжение рассказа Штрубеля, но в этот момент вошла мисс Браш и сообщила, что меня снова хотят видеть в кабинете доктора Ленца.

Мисс Браш сама взялась проводить меня к нему. Пока она бодро шагала рядом со мной, я не без любопытства всматривался в нее. Она выглядела вполне жизнерадостной, но я подозревал за этим лишь позу, такую же искусственную, как и румянец на ее щеках. Я прямо спросил, смутила ли ее сцена, которую закатил накануне Фенвик. На ее губах немедленно заиграла штампованная профессиональная улыбка.