Керри Манискалко - Охота на Джека-потрошителя Страница 13

Я глубоко вздохнула. Любопытство побеждало во мне гнев.

– Ладно. Я вас прощу на этот раз. – я подняла палец в ответ на надежду, отразившуюся на его лице. – Только если вы мне скажете правду, откуда вы это узнали.

– Думаю, с этим я справлюсь. Это было очень легко. – Он протащил стул вокруг стола и поставил его на том расстоянии от меня, которое в благовоспитанном обществе считается пристойным. – Вам просто нужно отточить ваши способности к дедукции, Уодсворт. Смотрите на очевидное и двигайтесь вперед от него. Большинство людей не обращает внимания на то, что находится у них прямо перед глазами. Они думают, что видят все, но часто видят лишь то, что хотят. Именно поэтому вы так долго не замечали пристрастия отца к опиуму.

Он похлопал себя по нагрудным карманам и по карманам штанов и нахмурился, когда его поиски оказались безрезультатными.

– Это сводится к математическим уравнениям и формулам. Если улика – это «у», а вопрос – «в», тогда чему равно «о», ответ на ваш вопрос? Просто смотрите на то, что у вас перед глазами, и сложите все вместе.

Я сдвинула брови.

– Вы говорите, что вычислили все это, просто наблюдая за мной? Простите, если мне в это очень трудно поверить. Нельзя применять математические формулы к людям, Кресуэлл. Не существует уравнения для человеческих эмоций, в них слишком много переменных.

– Это правда. У меня нет формулы, но я умею делать выводы из некоторых… эмоций, которые я чувствую вблизи от вас.

Его лицо снова осветила живая искра. Откинувшись назад, он скрестил руки на груди и ухмыльнулся при виде моего яркого румянца.

– Как бы то ни было, наверху, когда ваш брат сказал, что отца не будет дома, вы улыбнулись, потом сразу же нахмурились; это наводит на мысль, что вы скрываете свой восторг от того, что вас оставили в покое на несколько недель. Вы не хотите выглядеть бесчувственным чудовищем, особенно учитывая то, что ваш бедный отец болен.

– Как вы это увидели? – спросила я и прищурилась. – Вы в тот момент уже вышли из комнаты.

Томас не дал ответа на этот вопрос, но на его лице промелькнула усмешка и исчезла, поэтому я поняла, что он тогда меня услышал. Этот негодяй подслушивал.

– Далее, когда я упомянул о ваших плохих отношениях, – продолжал он, – вы бросили быстрый взгляд на то кольцо, которое рассеянно вертели вокруг пальца. Судя по стилю и размеру, я сделал вывод, что это изначально не ваше кольцо.

Он снова сделал паузу и еще раз проверил свои карманы. Я не имела ни малейшего представления, что он ищет, но его возбуждение росло. Он рывком вынул руки.

– Напрашивается вопрос: чье это было кольцо? Учитывая его несколько старомодный вид, нетрудно догадаться, что оно принадлежало женщине, по возрасту годящейся вам в матери, – произнес он. – Поскольку вы бродите по городу поздно ночью и проводите много времени в лаборатории, несложно прийти к выводу, что ваша мать умерла, а ваш отец не знает о вашем местонахождении.

Томас прикусил губу; казалось, он не знал, что сказать дальше. Теперь я поняла, как работает его мозг. Холодная отстраненность служила ему переключателем, он включал ее, когда обдумывал какую-то проблему. Я приготовилась к чему-то неприятному и махнула ему рукой:

– Продолжайте. Выкладывайте все.

Он пристально посмотрел мне в лицо, стараясь определить степень моей искренности.

– Какой отец не знает, где находится его дочь? Такой, у которого не самые лучшие отношения с вышеупомянутой дочерью, потому что он, вероятно, слишком поглощен своим горем или пагубным пристрастием, и его это не волнует.

Томас подался вперед, в его глазах зажглась заинтересованность, а может быть, даже уважение.

– Как могла такая юная женщина, как вы, увлечься этими мрачными событиями? Только став свидетельницей научного акта отчаяния, имеющего целью спасти жизнь. Где вы могли соприкоснуться с этим, вот что мне интересно?

Он нарочито обвел взглядом комнату, чтобы я лучше его поняла.

– Понимаете? Все ответы, которые я искал, были вполне очевидны. Я не знал до этого момента, что ваш дядя причастен к смерти… – его голос замер, он понял, что приближается к опасной теме. – В любом случае, вы просто должны знать, где искать ответы на ваши вопросы. Простая математическая формула, примененная к хомо сапиенс. И смотрите! Наука снова одерживает верх над природой. Не нужно никаких эмоций.

– Только вы ошибаетесь, – прошептала я, потрясенная уровнем его точности. – Без людей и природы нет науки.

– Я не совсем это имел в виду, Уодсворт. Я говорю о попытке разгадать загадку или раскрыть преступление. В этом эмоции не играют никакой роли. Они слишком беспорядочны и сложны, – он поставил локти на колени и смотрел прямо мне в глаза. – Но они полезны в других ситуациях, я полагаю. Например, я пока не придумал формулу для любви или романтики. Возможно, скоро я ее узнаю.

Я ахнула.

– Вы бы посмели высказывать такие непристойности, если бы здесь был мой дядя?

– А, вот он, – сказал Томас, подбирая с полу журнал и игнорируя мой последний вопрос. Я подняла свой стул и стала снова читать записи дяди.

По крайней мере я сделала вид, будто читаю. Я смотрела на Томаса до тех пор, пока у меня глаза не скосились к переносице, и пыталась найти какую-нибудь подсказку, чтобы узнать что-то о нем или о его семье. Единственный вывод, который я смогла сделать, заключался в том, что он смел и не испытывает никакого смущения, а его замечания граничат с непристойностью.

Не поднимая головы от своего журнала, он сказал:

– Значит, вам не удалось меня разгадать? Не волнуйтесь, у вас получится, когда потренируетесь. И да, – он насмешливо усмехнулся, не отрывая глаз от заметок, – завтра я по-прежнему буду вам нравиться, как бы вам сильно ни хотелось обратного. Я непредсказуем, а вы это обожаете. Точно так же, как я не в состоянии построить в своем могучем уме уравнение, где вы являетесь переменной, но все равно я от этого в восторге.

Все резкие ответы, которые я придумала, вылетели у меня из головы. Словно ощутив перемену настроения в комнате, он поднял взгляд. Если я ожидала, что Томас устыдится своей прямоты, я снова жестоко ошибалась. Он с вызовом смотрел на меня, высоко подняв брови.

Я была не из тех девушек, которые отступают, поэтому смотрела ему прямо в глаза. И сама бросала ему вызов. Для его игры во флирт нужны двое.

– Значит, вы совсем отказались от роли детектива? – в конце концов спросил он, указывая на запись в журнале дяди, сделанную почти за четыре месяца до первого убийства. – Мне кажется, я нашел тут нечто такое, что заслуживает пристального внимания.

От его близости у меня покалывало кожу, но я не отстранилась, а наклонилась и прочла:

«Жертва, Эмма Элизабет Смит, подверглась нападению двух, а возможно, и трех человек, если верить ее показаниям, в ранние утренние часы 3 апреля 1888 года. Она или не видела, или намеренно отказалась опознать преступника (преступников), ответственных за ужасную рану, которую они ей нанесли. Предмет (воткнутый в ее тело) стал причиной ее смерти днем позже, так как он проткнул ее брюшину».

Я быстро проглотила горькую желчь, которая поднялась к моему горлу. Третье апреля было днем рождения моей матери. Как ужасно, что нечто настолько отвратительное могло произойти в такой радостный день.

Брюшина, если память меня не подводит, – это стенка живота. Я понятия не имела, почему Томас решил, что это имеет какое-то отношение к нынешним убийствам, ведь явно то преступление совершил какой-то другой дикарь, бродивший по улицам Лондона. То убийство случилось в апреле, а наш Кожаный фартук начал свои жестокие нападения в августе.

Не успела я дать ему достойную отповедь, как он указал мне на самую чудовищную подробность из всех.

– Да, меня это сильно выбило из колеи в первый раз, Кресуэлл. Нет необходимости опять обсуждать весь этот ужас, если только вы не получаете извращенное удовольствие, глядя, как меня чуть ли не выворачивает, – я не смогла сдержаться и не подпустить яду в свой тон.

– Уберите из уравнения свои эмоции, Уодсворт. Если вас будут отвлекать такие пустяки, это вам не поможет в расследовании, – мягко произнес Томас, потом наклонился через разделяющее нас небольшое расстояние, словно ему хотелось прикоснуться к моим рукам, но тут же опомнился. – Считайте это просто деталью головоломки уникальной – хотя и отвратительной – формы.

Я хотела возразить, что эмоции – вовсе не пустяки, но его отстраненность во время расследования разжигала во мне любопытство. Если его метод работает, то может стать полезным переключателем, дающим возможность включать и выключать в себе эмоции по мере надобности.

Я снова прочла журнал, на этот раз стараясь сосредоточиться на отвратительных подробностях. Возможно, Томас и безумец, но он – гениальный безумец.

На поверхностный взгляд это преступление не походило ни на убийство мисс Николс, ни на убийство мисс Чапмен. Временна́я линия не совпадала. Эта женщина была еще жива, когда ее нашли. Ее органы не вырезали, и она не была брюнеткой.